классические произведения - электронная библиотека
Переход на главную
Жанр: классические произведения

Бунин Иван Алексеевич  -  Иудея


Страница:  [1]



   И Господь поставил меня среди поля, и оно было полно костей.
   Иезекииль

   I

   Штиль, зной, утро. Кинули якорь на рейде перед Яффой.
   На палубе гам, давка. Босые лодочники в полосатых фуфайках и  шарова-
рах юбкой, с буро-сизыми, облитыми потом лицами, с выкаченными кровавыми
белками, в фесках на затылок орут и мечут в барки все, что попадает  под
руку. Градом летят туда чемоданы, срываются с трапов люди. Срываюсь и я.
Барка полным-полна кричащими арабами, евреями и русскими.
   Пароход, чернея среди зеркального взморья,  отдаляется,  кажется  ма-
леньким. Мала и Яффа. До нее еще далеко, но воздух так чист, а восточные
контуры ее кубических домиков, среди которых то  там,  то  тут  метелкой
торчит пальма, так четки и просты. Уступами громоздится  этот  каменный,
цвета банана, городок на обрывистом прибрежье.  От  рейда  его  отделяет
длинная гряда рифов. За ними, у береговых отмелей, шелком сияют обвисшие
паруса на высоких, тонких мачтах лодок. Их больше всего  возле  северной
отмели, где когда-то был Водоем Луны, финикийская гавань. С севера к Яф-
фе подступает золотисто-синяя от воздуха и солнца  Саронская  долина.  С
юга - желто-серые филистимские пески. На востоке - знойно-голубой  мираж
Иудеи. Там, за горами, - Иерусалим.
   В штиль рифы обнажаются - барка спокойно проскальзывает между их ржа-
выми, мокрыми и нестерпимо блестящими на солнце глыбами. На пристани са-
раи - таможни. По гладким каменным уступам, в тени  звонких  переулочков
поднимаемся к базару. О Стамбуле напоминает в первую минуту запах  гнию-
щих апельсинов и укропа, смешанный с чадом восточной кухни. Но нет, даже
в самых глухих закоулках Стамбула нет плит, столь выбитых и  отшлифован-
ных копытами и туфлями, и такой толпы - таких грубых одежд, такого жест-
кого загара и таких гортанных криков! Вот базар с мокрым фонтаном, с во-
доносами под бурдюками и кувшинами, с верблюдами и собаками,  с  грудами
фруктов и зелени, с кофейнями и лавчонками в крытых полутемных  рядах...
Да, тут все старее, восточнее. И небо над базаром ярче, и зной не тот. А
какие дряхлые хананеи с красными кроличьими глазами меняют в сумраке ря-
дов бешлыки на лепты и пиастры!
   В садах вокруг Яффы - пальмы, магнолии,  олеандры,  чащи  померанцев,
усеянных огненной россыпью плодов. Запыленные ограды из кактусов в  жел-
том цвету делят эти сады. Между оградами, по песчано-каменистым  тропин-
кам, медленно струится меланхолический звон бубенчиков - тянется караван
верблюдов. Где-то журчит по канальчикам вода - под однотонный скрип  ко-
лес, качающих ее из цистерн. Этот ветхозаветный скрип  волнует.  Но  еще
больше волнует сама Яффа. Эти темные лавчонки, где  тысячу  лет  торгуют
все одним и тем же  -  хлебом,  жареной  рыбой,  уздечками,  серебряными
кольцами, связками чесноку, шафраном, бобами; эти черные,  курчаво-седые
старики-семиты с обнаженными бурыми грудями, в своих  пегих  хламидах  и
бедуинских платках; эти измаилитянки в черно-синих рубахах, идущие  гор-
дой и легкой походкой с огромными кувшинами на плечах; эти  нищие,  хро-
мые, слепые и увечные на каждом шагу  -  вот  она,  подлинная  Палестина
древних варваров, земных дней Христа!
   На другой день покидаем Яффу, направляясь по Саронской долине к Иеру-
салиму. Пустынный путь! Нарциссы долины, из-за  легендарного  плодородия
которой было пролито столько крови, теперь  начинают  выпахивать.  Иудея
опять понемногу заселяется своими прежними хозяевами, страстно мечтающи-
ми о возврате дней Давида. Но цветов еще  много,  слишком  много.  Всюду
мак, мак и мак: щедро усеял он эти пашни и нивы своими огненными лепест-
ками.
   Очаровательный ветер весеннего дня и приморской степи, солнечное теп-
ло, сладкий аромат цветущих олив, хлебов и горячей земли веет в окна ко-
ротенького поезда, раз в сутки пробегающего по долине и горам к  Иеруса-
лиму. Он идет по волнистым полям, среди ржавых пашней и зеленых посевов,
то и дело встречает вереницы верблюдов, стада черных коз и  серых  овец,
кучками толпящихся то там, то здесь под охраной полудиких пастухов и со-
бак, похожих на шакалов.
   - Но, боже, сколько маку! - говорит мой спутник, русский еврей,  ста-
рик с большой серо-сизой бородой.
   А за Лиддой и Рамлэ, - каменными кубами арабских городков, ярко беле-
ющих под ярко-синим небом среди финиковых пальм  и  кипарисов,  -  почва
становится еще суше, еще кремнистое и волнистей, а хлеба  еще  слабее  и
жиже. Начинается подъем, - до самого Иерусалима. Уже виден впереди серый
камень, синь впадин и ущелий. Поезд  медленно  выбивает  такт  короткими
вздохами, свистки его делаются гулки и звонки, путь извилистей; мы  гля-
дим на небо уже из какой-то голой, каменистой котловины. И вот котловины
начинают сменяться котловинами, ущелья ущельями... Иногда они оживляются
сожженной зноем зеленью деревьев, растущих на их кремнистых  ложах,  или
пелазгическими останками хананейских укреплений на куполообразных верши-
нах; иногда овцами, рассыпанными по сухим обрывам, среди голышей в лиша-
ях и колючках; или рядами каменных оградок, - следами террас, на которых
спокон веку разводили здесь сады и  виноградники...  Только  где  же  те
"бездны", которыми будто бы поражают Иудейские  горы?  Где  высоты,  что
будто бы "еще дышат величием Иеговы и ужасами смерти"?
   Солнце скрылось, в горах тень. Мы уже в самой сердцевине их. Все под-
нимаясь и поднимаясь, проползаем кремнистые долины, извивающейся гусени-
цей огибает поезд серо-желтые каменные ковриги, густо усыпанные круглыми
голышами... Это именно здесь, в одной из этих котловин, "взял посох свой
в руку свою Давид и выбрал пять гладких камней из ручья и поразил Голиа-
фа..."
   Перед вечером поезд выползает, наконец, на темя гор - и вдали,  среди
нагих перевалов и впадин, изрезанных белыми лентами дорог,  показываются
черепичные кровли нового Иерусалима, окружившего с запада зубчатую сара-
цинскую стену старого, лежащего на скрытом от нас скате к  востоку.  Тут
мой спутник поднимается с места, становится лицом к окну, закрывает гла-
за и быстро-быстро начинает бормотать молитвы. Мы уже на большой высоте,
солнце стоит низко, поднялся ветер - и дрожь пробегает по телу при выхо-
де из жаркого вагона. Не дрожь ли горького разочарования? Новый, но  ка-
кой-то захолустный вокзал из серого камня. Перед вокзалом  галдят  обор-
ванные извозчики - евреи и арабы. Дряхлый, гремящий всеми винтами и гай-
ками фаэтон, пара кляч в дышле... И в то время как сизый носильщик  швы-
ряет в фаэтон наши чемоданы, спутник мой по-детски, ладонью наружу, зак-
рывает глаза и тихо плачет, покачивая шляпой.


   II

   Вчера весь день я бродил по Иерусалиму, нынче объехал  верхом  вокруг
его стен и на закате возвратился к Западным воротам.
   Как груба и стара громада ворот! Зубчатая сарацинская башня,  в  упор
освещенная низким солнцем, вся как будто из потемневшего от времени  же-
леза. Небольшая площадь за воротами почти вся в тени, падающей и от них,
и от тяжкой цитадели Давида с ее рвами и бойницами. Направо -  несколько
европейских домов, магазинов. Напротив - улица  Давида:  узкий,  темный,
крытый холстами и сводами ход между старыми-старыми мастерскими и лавка-
ми. Из него выныривают навьюченные ослы, фески, женщины, с  головой  за-
вернутые в покрывала, постукивающие деревянными скамеечками, заменяющими
здесь туфли... Вечерний свет, падающий из ворот на  жерло  этого  входа,
делает его совсем черным. Как раз возле него - высокий, узкий  дом,  наш
отель. Спрыгнув с лошади, я иду туда, где провожу все вечера, - на  кры-
шу. Иду по внутренним и наружным лестницам, на одном повороте останавли-
ваюсь: за окном подо мной - громадный  "водоем  пророка  Иезекии",  тем-
но-зеленая вода которого стоит прямо среди домовых  стен  с  решетчатыми
окошечками, пробитыми как попало - и очень высоко, и очень  низко.  Мед-
ленно спускается из одного такого окошечка кожаное ведро на веревке...
   Солнце на закате. Я выхожу на крышу, снимаю пробковый шлем, и по  го-
лове моей дует с запада сильный и прохладный ветер. Небо глубокое, блед-
но-синее, без единого облачка. Я на темени Иудеи, среди волнистого плос-
когорья, лишь кое-где покрытого скудной зеленью. Все мягкого,  но  очень
определенного серо-фиолетового тона. Застывшие перевалы, глубокие  доли-
ны, куполообразные холмы... За мной, в закате - оливковые рощи и  раски-
данные по холмам здания: католические приюты, школы,  госпитали,  виллы.
На севере, на горизонте, - четкий известковый конус,  гора  Самуила.  На
востоке, за Кедроном и горой Елеонской, - Иудейская пустыня, долина Иор-
дана и стеной нежно-фиолетового дыма заступивший полнеба, ровный и высо-
кий хребет от века таинственных Моавитских гор. Прямо же подо мною плос-
кой, голой кровлей желто-розового цвета лежит каменная масса  небольшого
аравийского города, со всех сторон окруженного глубокими долинами и  ов-
рагами.
   "Иерусалим, устроенный, как одно здание!" - вспоминаю  я  восклицание
Давида. И правда: как одно здание лежит он подо мною,  весь  в  каменных
купольчиках, опрокинутыми чашами раскиданных  по  уступам  его  сплошной
кровли, озаренной низким солнцем. Первобытно-простой по цвету, первобыт-
но-грубый по кладке, без единого деревца, - только одна  старая  высокая
пальма на южной стороне, - он весь заключен в зубчатую толщу стен и  ка-
жется несокрушимым. Он, воспетый Давидом и Соломоном, некогда блиставший
золотом и мрамором, окруженный садами Песни Песней, ныне  возвратился  к
аравийской патриархальной нищете. Уступами сходящий к кремнистой ложбине
Кедрона, к переполненной несметными могилами Иосафатовой  долине,  окру-
женный пустырями и оврагами, он кажется тяжким и грубым вретищем,  одев-
шим славный прах былого.
   Над ним высятся редкие минареты, католические колокольни  и  рубчатый
черно-синий купол приземистой мечети Омара, занявшей место храма Соломо-
на. За стеной домов, над водоемом, лежащим подо мною, два тоже  рубчатых
черно-синих купола. Это главы тяжких, вросших в землю храмов над  Гробом
и Голгофой. В чистом воздухе необыкновенно близка кажется мечеть.  А  до
купола Гроба просто хочется дотронуться. Тысячи черных стрижей  верезжат
и носятся над этой каменной стариною. Солнце опускается, в темных  норах
и переходах, скрытых кровлею города, в грязных базарных  рядах  замирает
шум и говор торга... Боже, неужели это правда, что вот именно здесь  был
распят Иисус? И неужели это над его Гробом блещет теперь в полумраке ви-
зантийских сводов и подземелий жуткое великолепие несметных лампад,  ог-
ромных погребальных свечей, золота и драгоценных камней, стоит бальзами-
ческий дым ладана, запах воска, кипариса, розовой воды!
   Вот с какой-то католической башни одинокий звонкий колокол бьет семь.
Когда замирает его последний звук, издалека раздается  грустный  сильный
альт, призывающий к смиренному прославлению Аллы за мирно угасший  день.
Ветер с запада, холодный. Солнце скрылось. На город и на всю Иудею  пала
легкая пепельная тень. Моавитские горы - как южное море в тумане.  Блек-
нет серо-сиреневая пустыня Иордана. Пепел, павший на  город,  становится
розово-сизым. Ветер колеблет перья одинокой  пальмы,  возвышающейся  над
ним...
   Я оборачиваюсь: мутно-лиловые облака плывут по  бледно-алому  закату.
Выше заката неба точно нет: что-то бездонное,  зеленоватое,  прозрачное.
Потом я снова гляжу на восток, и меня уже слепит печальная  тьма  быстро
набегающей ночи. Внизу стучат, поспешно закрывая лавки. Жизнь  замирает,
прячется в свои норы. Сумрачны стали купола Мечети и Гроба. Темным  вет-
хозаветным Богом веет в оврагах и провалах вокруг нищих останков велико-
го города. Или нет, - даже и ветхозаветного Бога здесь нет:  только  ве-
янье Смерти над пустырями и царскими гробницами,  подземными  тайниками,
рвами и оврагами, полными пещер да костей всех племен и  народов.  Место
могилы Иисуса задавлено чернокупольными храмами. Мечеть Омара похожа  на
черный шатер какого-то тысячелетия тому назад исчезнувшего с лица  земли
завоевателя. И мрачно высятся возле нее несколько  смоляных  исполинских
кипарисов...
   "Се оставляется вам дом сей пуст..."


   III

   На Сионе за гробницей Давида видел я провалившуюся могилу, густо  за-
росшую маком. Вся Иудея - как эта могила.
   Я был в Вифлееме и Хевроне. Путь до Вифлеема самый живой из всех  Иу-
дейских путей. Я ехал утром, и в жарком блеске утреннего солнца и  золо-
тисто-синего воздуха тонули горы и долины на востоке, горячо и ярко  бе-
лело шоссе передо мною, весело зеленели посевы по красноватым  перевалам
вокруг, в садах миссий ворковали дикие голуби. И вспоминались сады и ви-
ноградники Соломона:
   - Цветы показались на земле; время пения  настало,  и  голос  горлицы
слышится в стране нашей... Встань, возлюбленная моя! Выйдем в поле,  по-
будем в селах; поутру пойдем в виноградники, посмотрим, распустились  ли
виноградные лозы...
   Как голос Жениха-Христа, обращенный к Невесте-Церкви, понимала  древ-
няя церковь этот сладкий весенний зов: "Встань, возлюбленная моя!" Но не
ко всей ли земле был обращен этот зов?
   По пути в Вифлеем зеленели когда-то сплошные сады, где "деревья опус-
кали цветы долу, воды цистерн выходили из краев и на  всех  ветвях  пели
птицы, приветствуя проходящую с младенцем на руках Марию..."
   Вифлеем - жизнь, воздух, солнце, плодородие; его тесно насыпанные  по
холмам палевые кубы смотрят на восток, на  солнечно-мглистые  дали  Моа-
витских гор, от которых некогда пришла кроткая праматерь Давида Руфь.
   Но за Вифлеемом - пустыня. Целый день только глинистые  ковриги  гор,
усеянные круглыми голышами, да кремнистые долины. А ведь эта ржавая зем-
ля, перемешанная со щебнем, ведь это и есть Страна Обетованная,  страна,
что родит теперь больше всего дикого маку. Точно фиолетово-красные озера
стоят в долинах среди гор, усыпанных голышами. Точно сперва кровавый,  а
потом каменный ливень прошел по этой стране...
   Водоемы Соломона! Я ждал их с волнением - и вот увидел наконец. Влево
от дороги стоят руины зубчатой сарацинской крепости. За ней вход в новую
глухую, мертвую долину. И уступами лежат в этой  долине  три  гигантских
цистерны. Первая суха, пуста. Во второй половина покатого дна чуть прик-
рыта бирюзовой водой. В третьей покрыто все дно.  Густые  зеленые  кудри
дикого плюща виснут со стен. Сквозь них шелковисто и  дремотно  шумят  в
тишине серебристые каскады. И заунывно-равнодушно наигрывает на плакучей
свирели мимо проходящий пастух, зорко поглядывая на черных  коз,  рассы-
панных среди голышей по окрестным обрывам. Маленькое, совсем черное  ли-
цо, женственно обрамленное шерстяным платком под двойным шерстяным обру-
чем. Маленькая вьющаяся бородка, огненные глаза. Грубые бедуинские  баш-
маки. На худое тело надета белая рубаха до колен, подпоясанная  платком.
На плечи накинута траурная шерстяная хламида, белая в черных полосах. За
плечами - кремневое ружье... Совсем не о Соломоне напоминает этот  пото-
мок Измаила и Агари! Жизнь совершила огромный круг, создала на этой зем-
ле великие царства и, разрушив, истребив их, вернулась к первобытной ни-
щете и простоте...
   Перед вечером видел я еще один след Иудеи. Ехали мы опять по  долине,
и проводник указал мне на пещеру у подошвы холма - на "пещеру  Иеремии".
Я свернул к ней. Вечер был мирный, с нежно синеющими  далями,  -  летний
вечер на юге России. Возле пещеры цвел куст  дикого  шиповника.  Стрелой
вылетел из нее шакал, мелькнул лисьим хвостом и,  вскочив  на  пригорок,
сел и навострил уши. На земле, при входе в  пещеру,  закопченной  дымом,
валялись пестренькие крылышки съеденной совки...
   Под Хевроном холмы живописней. Все они опоясаны рядами террас, на ко-
торых зеленеют старые дубы, сереют старые сливы, лежат толстые лозы  ха-
наанского винограда. Но чувствуется одно: приближаясь к  первой  столице
Иудейского царства, все более углубляешься в страну ветхозаветных кочев-
ников. Повстречался караван. Медленно двигались высокие верблюды,  важно
выгнув свои тонкие шеи, откинув маленькие головки с темными умными  гла-
зами и показывая большие продольные ноздри. Несколько черных  оборванных
разбойников шло сзади...
   А Хеврон - это дикое мусульманское гнездо, серый каменный  поселок  в
узкой Долине Возлюбленного. Базарная уличка его стара и грязна несказан-
но. Пройдя ее, поднимешься на взгорье. Там одиноко стоит нечто вроде ма-
ленькой крепости, где почиют Авраам и Сарра - прах равно священный хрис-
тианам, мусульманам и иудеям. Но мальчишки все-таки  швыряют  камнями  в
подходящих к нему поклонников немусульман, травят их собаками...
   В Греции, Риме, Египте историческая жизнь почти не прерывалась. Гибли
и они в свой срок. "И зарастали дворцы их колючими растениями,  крапивой
и репейником - твердыни их; и  были  они  жилищем  шакалов,  пристанищем
страусов; и звери пустыни встречались в них с дикими кошками,  и  демоны
перекликались друг с другом". Но мешало ли это возникновению среди  раз-
валин новых царств?
   Не то было в Иудее.
   В мире нет страны с более сложным и кровавым прошлым. В списках древ-
них царств  нет,  кажется,  царства,  не  предавшего  Иудею  легендарным
бедствиям. Но в Ветхом Завете Иудея все же была частью исторического ми-
ра. В Новом она стала такою пустошью, засеянной костями, что могла срав-
ниться лишь с Полем Мертвых в страшном  сне  Иезекииля.  Ее  необозримые
развалины ужаснули самого Адриана. Что Навуходоносор перед Титом или Ад-
рианом! Навуходоносор "пахал Сион". Тит "выше стен" загромоздил его тру-
пами. Приближение его было приближением воинства Сатанаила. Тучи сгусти-
лись, спустились над храмом Соломона, и, в гробовом молчании, сами собой
распахнулись бронзовые двери его, выпуская воинство Иеговы. "Мы уходим!"
- сказал Иудее неведомый голос. А при Адриане внезапно распалась гробни-
ца Давида, и "волки и гиены с воем появились на улицах пустынного  Иеру-
салима". То был знак близкого возмездия за последнее отчаянное восстание
иудеев, перебивших на Кипре около трехсот тысяч язычников, в ветхозавет-
ной ярости пожиравших мясо убитых, сдиравших с них кожу на  одежды...  И
чудовищно было это возмездие!
   Оно было исполнением пророчеств. Да замрет в Иудее "голос торжества и
голос веселия, голос жениха и голос невесты". Да не останется  камня  на
камне от великого, стократ погибавшего в крови и  пламени  Города  Мира.
Ибо на долгий, долгий срок земля его, вся пропитанная кровью, должна бы-
ла стать "терном и волчцами".
   Жить обычной жизнью после всего того страшного, что  совершилось  над
ней, Иудея не могла. Долгий отдых нужен был ей. Пусть исчезнет с лица ее
всякая память о прошлом. Пусть истлеют несметные кости, покроются  маком
могилы. Пусть почиет она в тысячелетнем забвении,  возвратится  ко  дням
патриархов...
   И она возвратилась.
   1908


 

КОНЕЦ...

Другие книги жанра: классические произведения

Оставить комментарий по этой книге

Страница:  [1]

Рейтинг@Mail.ru














Реклама
могут ли продать аферисты арендованую квартиру в Москве
http://dymnich.ru

a635a557