 | ||||||||||||
| Переход на главную | ||||||||||||
|
Жанр: классические произведения
Бунин Иван Алексеевич - Страна содомская Страница: [1] Только на рассвете тянет в окна легкая прохлада вместе с ароматом эв- калипта. Ночью, при звездах, старые деревья во дворе отеля казались сказоч- но-высоки и ветвисты. Теперь они принимают обычные очертания. Смолкли жабы, замер звон насекомых в кустарниках, погасли огненные мухи. Мы вы- ходим за ворота, садимся на лошадей; все молчит и в тех немногих хижи- нах, что зовутся Иерихоном или Рихой; всюду сон, один сверчок трюкает в каменной верее, от которой еще дышит тепло ночи. Но за мечетью уже слы- шен говор. Ее белый невысокий минарет стоит при дороге, на самой окраине Рихи. Под ним часто ночуют бедуины. Ночевал небольшой караван и нынче. Мы про- езжаем мимо него; понукаемые вожаками, глухо урчат верблюды, поднимаясь с теплого песка. Над мечетью, в светлеющей вышине крупной слезой висит Венера. На востоке, над синеватым Моавитским кряжем, небо шафранное. Но еще по-ночному тлеет костер табора, летучие мыши реют вкруг мечети. За садами Рихи, на западе, - обрывы Иудеи. Отчетливо слоятся серо-фи- олетовые уступы горы Искушения. Но внизу еще тень, и, верно, мыши прини- мают ее за сумерки, когда и создал их Христос. Он сорок дней и ночей провел в пещере над Иерихоном, на обрыве, закрывающем запад, - он не знал, когда садится солнце и когда надлежит совершать молитву. И вот од- нажды поднялся он на вершину и, как только скрылось солнце, начертал на пыли то легкое, таинственное создание, что так любит сумрак. Он вдохнул в него жизнь и сказал: "Каждый вечер на закате солнца вылетай из рассе- лин горы, где отныне будет твое жилище, дабы знал я час молитвы..." Я поднимаю голову, вспомнив эту дамасскую легенду, и не узнаю окрестности: мы проехали версту, не больше, а уже день, совсем день. Глухой котловиной, бесплодным и безлюдным долом тянется с севера на юг, от самого моря Тивериадского, известково-песчаная пустыня, которую почти напрямик пересекает путь от Рихи к Иордану. Те, что пытались исс- ледовать ее, видели по реке всего два-три селения, - даже каменистый Мо- ав, дочерна спаленный солнцем, люднее иорданских берегов. То же и здесь: на всем огромном пространстве, окружающем нас, лишь одно живое место - оазис Рихи. Оглядываясь, видишь белые пятна хижин среди темной зелени, приютившейся под горным обрывом. Там, в садах, еще растет деревцо небд, приносящее акриды, растет бальзамический цаккум, сизый терн, из которого сплели венец Иисусу, а весной цветет много диких индийских цветов. Но как поверить, что это там был и неприступный Иерихон ханаанский, и "бо- жественный город садов" Ирода, что вот этой долиной искушал Иисуса дьявол? Впереди все то же: пепельно-серые дюны, кое-где жесткий, осыпанный солью кустарник. Небо просторно, огромно. Чуть не в самом зените тает алая звезда Венеры. Но и до нее уже достигает восходящий из-за гор Моа- ва, охвативший полвселенной сухой, золотисто-шафранный свет. Одно Мерт- вое море прячется от света. Вот оно - у самого подножия ее, за тем голым побережьем, что белеет вдали, вправо. Ясно виден и обманчиво близок ка- жется северный залив. Но синеет он тускло, керосинно... "Символ страшной страны сей - море Асфальтическое", говорили ког- да-то. Страх внушает она пилигримам и доныне, трижды проклятая и трижды благословенная. Мало совершивших путь по всей извилистой стремнине Иор- дана с его зноем и лихорадками. Но еще меньше тех, что пускались в запо- ведные асфальтические воды. Легче, говорили они, пройти все океаны зем- ные, чем это крохотное море, черные прибрежные утесы которого неприступ- но круты, пугают глаз человекоподобными очертаниями и так смолисты, что могут быть зажжены, как факелы, - море, дно которого столько раз треска- лось от землетрясений и выкидывало на поверхность те таинственные ве- щества, что служили египтянам для сохранения мертвых от тлена, море, жгуче-соленые, горькие волны которого тяжки, как чугун, и в бурю, "пок- рытые кипящим рассолом", потрясают берега своим гулом, между тем как пламенный ветер до самого Иерусалима мчит столбы песку и соли... Длится и все светлее становится золотисто-шафранное аравийское утро. Толкут и толкут копыта наших лошадей твердую, растрескавшуюся дорогу. Но ни еди- ная птица не взвивалась еще с радостной утренней песней над долиной. И, верно, ни единой живой души и не встретим мы, кроме разве жадно-трусли- вой души кочевника или гиены. Впереди, среди пустыни цвета пемзы, - лен- та прииорданской зелени, чащи ив, тамарисков, камышей... Так богата и прекрасна была некогда эта долина, что дьявол издревле избрал ее местом греха, искушений. Это он опьянил сладостью страсти и порока Пятиградие, переполнившее чашу терпения Предвечного. Это он вну- шил дочерям Лота жажду кровосмешения, дабы от родного отца зачала стар- шая из них Моава: "И дождем пролил Господь огнь и серу, ниспроверг горо- да сии, и всю окрестность их, и всех жителей, и все произрастания зем- ли..." Но легендой патриархов стали дни гнева, и снова зацвел "сад Пред- вечного", снова возродился столь прекрасным, что заповедан был любимей- шему из чад божиих. - Солнце встало над Моавом, затопило его блеском и уже палит долину. Какие-то большие металлически-серые мухи липнут к жар- ким гривам лошадей, скорпион шуршит, бежит укрыться в легкой голубой те- ни под застывшей песчаной волной. Вольно смотреть из-под шлема на доро- гу, но тянет взглянуть в блеск Моава, тянет найти ту вершину, с которой показал Господь Моисею всю радость земли обетованной: "Взойди на гору сию, на гору Нево, что в земле Моавитской против Иерихона, и посмотри на землю Ханаанскую, и умри на горе, на которую ты взойдешь, и приложись к народу твоему..." Библия подчеркивает, что блудница дала приют первым израильтянам, проникшим в Иерихон. И страшным заклятием заклял Навин Израиля, овладев страною и дотла уничтожив красу Иерихона: "Проклят перед Господом тот, кто восставит и построит город сей Иерихон!" Но разве не следы Навина - те гилгалы, что рассеяны в долине Иерихонской, те огромные диски из кам- ня, первобытные кровавые жертвенники Ваала-Солнца, что благоговейно по- лагал в круги сам народ израильский? На тропические шлемы мы накидываем бедуинские платки. Лошади пошли шагом, неустанно мотая головами, отбиваясь от мух. Они машут кистями и разноцветными бусами, которыми украшают здесь уздечки. Шеи их стали мок- ры, темны и тонки. В легкой и все же душной тени платка дышишь как бы жаром раскаленного костра. Близок Иордан, - уже тянет запахом речной во- ды, запахом горячего ила... Теперь и от великой реки остался только уз- кий и мутный поток, от первобытно-густых зарослей на берегах ее - кайма ив, камышей и кустарников, опутанных лианами. Масара, то место Иордана, где отдыхают пилигримы, предания называют местом крещения Иисуса. "В те дни пришел Иисус из Назарета Галилейско- го..." В те дни долина переживала третий и последний расцвет. Тщетно бы- ло заклятие Навина, - еще раз вырос новый Иерихон. И вот дьявол искушает прелестью его самого крестившегося Сына Божия. "Возвед его на высокую гору, дьявол показал ему все царства вселенной во мгновение времени. И сказал ему: тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне". Серо-песчаный берег обрывист и крут. Густая желтоватая во- да, крутясь, бежит под ветвями ив, под корнями, покрытыми наносною тра- вою, илом. Лошади тянутся к воде, вязнут по колена и долго, жадно пьют. Мертвая тишина кругом и сквозная горячая тень над головою. Мысли беспо- рядочны, смутны, но стремятся все к одному - связать то простое, что пе- ред глазами, с страшным прошлым этой пустыни. Хочешь представить себе то, что доступно только Богу, - жизнь тех легендарных ханаанских горо- дов, от которых уцелели лишь названия. Думаешь о знойно-мглистом Моаве и опять слышишь слова Второзакония: "И полуденную страну, и равнину долины Иерихона, город Пальм, до Сигора увидал Моисей... И умер там, в земле Моавитской, по слову Господню, и погребен в земле Моавитской, и никто не знает места погребения его даже до сего дня..." Думаешь об иерихонских бальзамах Клеопатры, о термах Ирода - и опять возвращаешься к искушению Иисуса от дьявола... И теряешься в образах времен Рима, Византии, Ома- ров... Великими крестовыми битвами во имя и славу того, кто отверг здесь славу всего земного, обрывается летопись этой страны. За ними века мол- чания, никому не ведомых и несчетных подвигов отшельничества, погребения себя заживо в могильниках навеки забвенной Иудеи. В молчании, вдали от жизни всего мира, множатся, как соты ос, крипты в каменистых обрывах Иу- дейских и Аравийских гор; в прибрежных скалах страшного Асфальтического моря, в огненных ущельях созидаются дикие обители. Но ураганами проно- сятся набеги от Дамаска, от Багдада, от Геджаса, и вот - пустеют и крип- ты, переполненные костями избиенных иноков, глохнут разоренные обите- ли... И опять, опять воцаряется он, древний бог пустыни! Полдень проводим у самого моря. Жутко звучит на его нагом, ослепи- тельно-белом прибрежье это слово - полдень. Прииорданские камыши и кус- тарники не смеют дойти сюда вместе с Иорданом: далеко вокруг песчано-ка- менисто и покрыто солью, селитрой то место, где сливается река с масля- нистой, жгуче-горькой и тускло-зеленоватой водой асфальтической. На ко- ралловые похожи те как бы окаменевшие ветви, что приносит сюда течение реки и что снова, уже мертвыми, выкидывает море. В знойно-мглистой дали теряется оно на юге. Там - дни Авраама, Агари, Измаила. Там, в капище Эль-Лат, племя Тарик еще доныне поклоняется гилгалу Солнца - полубога, полудьявола. 1909 |
|
|||||||||||
