Глава 1

   Огромная  рыба  бесшумно  рассекала  ночную  воду,  слегка  взмахивая
серповидным  хвостом.  Пасть  ее  была  приоткрыта,  чтобы  потоки  воды
свободно проходили сквозь жабры.
   Тело ее казалось неподвижным. Чуть  приподняв  или  опустив  один  из
грудных плавников, она легко меняла направление, как меняет  направление
полета птица, приподняв одно крыло или опустив другое. Ее  глаза  ничего
не видели в ночной темноте, а другие органы чувств не  посылали  никаких
тревожных сигналов в маленький примитивный мозг.
   Можно было  подумать,  что  рыба  спит,  если  бы  не  это  бесшумное
скольжение  -  инстинкт  самосохранения,  выработанный  за  бесчисленные
миллионы лет. Отсутствие плавательного пузыря, который  есть  у  других,
рыб, и околожаберных плавников, прогоняющих насыщенную  кислородом  воду
сквозь жабры, заставляло ее быть в непрерывном  движении.  Если  бы  она
остановилась, она пошла бы ко дну и погибла от недостатка кислорода.
   Луны на небе не было, и берег.
   Казался таким же темным, как и вода. Светилась только длинная  ровная
полоса пляжа. Из окон  дома,  стоявшего  за  дюнами,  кое-где  поросшими
травой, падали на песок желтые блики..
   Парадная дверь дома открылась, и на деревянную веранду вышли  мужчина
и женщина. С минуту они постояли,  глядя  на  океан,  потом  обнялись  и
сбежали  со  ступенек.  Мужчина  был  пьян,  на  нижней   ступеньке   он
споткнулся. Женщина рассмеялась, взяла его за руку и потащила к пляжу.
   - Сначала искупаемся, - сказала женщина, -  чтобы  у  тебя  в  голове
прояснилось.
   - Черт с ней, с головой, - ответил мужчина. Посмеиваясь, он повалился
на песок, увлекая за собой женщину.
   Они торопливо сбросили с себя одежду л кинулись друг другу в объятия.
   Потом мужчина лег на спину и закрыл глаза. Женщина, взглянув на него,
улыбнулась.
   - Искупаемся? - спросила она.
   - Ты иди. Я тебя подожду.
   Женщина поднялась и пошла по берегу, ноги ее омывала прибойная волна.
Вода была холоднее, чем ночной воздух, - так  бывает  в  середине  июня.
Женщина обернулась и крикнула:
   - Так ты идешь купаться?
   Ответа она не услышала - мужчина спал.
   Женщина вернулась было, но потом снова побежала к  воде.  Она  бежала
легко, красиво, пока небольшая волна не ударила ее по  коленям.  Женщина
покачнулась, но устояла и шагнула в следующую волну, повыше. Вода теперь
доходила ей до бедер.
   Женщина откинула назад волосы, падавшие на  глаза,  и  пошла  дальше.
Когда вода закрыла ей плечи, она поплыла - голова  над  водой,  движения
резкие, как у неумелого пловца.
   Рыба, плывущая в ста  ярдах  от  берега,  почувствовала  изменение  в
размеренном ритме океана. Она не видела женщину, не ощущала  ее  запаха,
но вдоль всего тела рыбы тянулось множество тонких каналов,  наполненных
студенистым  веществом,  чувствительные   клетки   которого   улавливали
мельчайшие колебания в воде и посылали сигналы мозгу. Рыба  повернула  к
берегу.
   Женщина продолжала плыть, удаляясь от пляжа, изредка  оглядываясь  на
светящиеся окна дома. Течение было слабое, и ее не  сносило  в  сторону.
Почувствовав  усталость,  она  легла  на  спину,  отдохнула  немного   и
повернула к берегу.
   Колебания воды стали теперь сильнее, рыба почуяла добычу.  Взмахи  ее
хвоста участились, огромное тело ринулось вперед с такой скоростью,  что
в воде ярко засветились мельчайшие фосфоресцирующие организмы,  -  рыба,
казалось, несется вперед в искрящейся мантии.
   Она проскользнула мимо женщины футах в  двенадцати.  Женщина  ощутила
только удар волны, которая приподнялась и снова опустилась.
   Женщина замерла на мгновение, задержала дыхание, но ничего необычного
не обнаружила и снова поплыла, резко выбрасывая вперед руки.
   Рыба учуяла ее теперь и по запаху, колебания воды -  неравномерные  и
резкие - помогли ей сориентироваться. Она начала кругами  подниматься  к
поверхности. Ее спинной плавник уже  торчал  наружу,  от  мощных  ударов
хвоста вскипала вода. Тело ее сотрясала дрожь.
   Ни  с  того  ни  с  сего  женщину  вдруг  охватил  страх.  Содержание
адреналина в крови резко повысилось, ее руки, ноги ощутили  пощипывающее
тепло,  и  она  быстро  поплыла  к  берегу.  До  него  оставалось  футов
пятьдесят. Она уже видела ленту белой пены там, где  волны  набегали  на
песок, видела света доме, ей даже показалось,  что  за  окном  мелькнула
тень. Это ее подбодрило.
   Рыба плыла футах в сорока от женщины,  потом  вдруг  резко  повернула
влево, нырнула в глубину и, с силой ударив хвостом, ринулась на женщину.
   В первое мгновение женщина подумала,  что  задела  ногой  камень  или
корягу. Боли поначалу не было, только правая нога сильно дернулась.  Она
решила потрогать ступню,  работая  другой  ногой,  чтобы  удержаться  на
поверхности. Она шарила левой рукой в темной воде и не могла найти  свою
ступню, потом подняла руку выше и  чуть  не  потеряла  сознание.  Пальцы
наткнулись на торчащую кость и лохмотья мышц.  Она  поняла,  что  теплая
пульсирующая струя, которую она ощущала ладонью в прохладной воде, -  ее
собственная кровь.
   Ужас и боль захлестнули  ее.  Закинув  назад  голову,  она  испустила
отчаянный вопль.
   Рыба отплыла в сторону. Судорожно  проглотив  ступню,  она  повернула
обратно, плывя теперь на запах крови, хлещущей из ноги женщины. Для рыбы
это был такой же ясный и верный ориентир, как маяк в  безоблачную  ночь.
На этот раз рыба атаковала снизу. Она устремилась вверх  прямо  на  свою
жертву, широко разинув пасть. Огромное заостренное рыло  с  такой  силой
ударило женщину, что даже выбросило ее из воды. Мощные  челюсти  тут  же
сомкнулись на ее торсе, перемалывая кости,  мясо  в  сплошное  желе.  Не
выпуская добычу из пасти, рыба шлепнулась в воду, подняв фонтан из пены,
крови и светящихся микроорганизмов.
   Рыба  вертела  головой,   перепиливая,   сухожилия   своими   острыми
треугольными зубами. Тело женщины развалилось пополам. Рыба с  жадностью
заглатывала куски. В ее мозг все еще поступали сигналы о близкой добыче,
но она не могла определить их источник и металась из стороны в сторону в
пенном кровавом облаке, открывая и закрывая пасть, хватая все подряд.  А
когда облако рассеялось, большая часть тела  куда-то  исчезла.  Какие-то
куски медленно опускались на песчаное дно,  и  там  их  лениво  шевелило
течение. Другие плавали у самой поверхности воды, и  волны  подхватывали
их и несли к берегу.
   Мужчина проснулся, дрожа от раннего утреннего холода. В голове у него
все смещалось от выпитого накануне виски и кукурузной водки. Солнце  еще
не поднялось, хотя розовая полоска  на  горизонте  подсказала  ему,  что
рассвет близок. Звезды все  еще  слабо  мерцали  на  побледневшем  небе.
Мужчина встал и начал одеваться, досадуя на то, что женщина не разбудила
его и вернулась в дом одна, но ему показалось странным, что она оставила
на пляже одежду. Он собрал ее вещи и зашагал к дому.
   Пройдя на цыпочках по веранде, он осторожно приоткрыл дверь, так  как
знал, что, если открыть ее резко, она заскрипит. В гостиной было темно и
пусто, на столе - недопитые бокалы,  пепельницы  с  окурками  и  грязные
тарелки. Он прошел через  гостиную  и,  повернув  направо  по  коридору,
миновал две закрытые двери. Дверь в их комнату была открыта, на тумбочке
у кровати горела лампа. Обе постели были застелены.  Он  швырнул  одежду
женщины на одну из них, вернулся в гостиную и  зажег  свет.  Оба  дивана
были пусты.
   В доме были еще две спальни. В одной  спали  хозяева,  другую  заняли
гости - еще одна пара. Стараясь не шуметь,  мужчина  приоткрыл  дверь  в
комнату гостей. Здесь стояли две кровати,  и  на  каждой  из  них  лежал
только один человек. Он закрыл дверь и направился в  следующую  комнату.
Хозяин и хозяйка спали в огромной  постели  -  каждый  на  своем  месте.
Мужчина прикрыл дверь и вернулся к себе, чтобы взглянуть на  часы.  Было
около пяти.
   Он сел на кровать и уставился на ворох одежды на соседней кровати. Он
понял, что женщины в доме нет. Других гостей на ужине не было, и она  ни
с кем уйти не могла, если только не встретила кого-нибудь на пляже, пока
он спал. Но даже если она и ушла, подумал он, то наверняка взяла бы хоть
что-нибудь из одежды.
   Только  теперь  пришла  ему  в  голову  мысль  о  несчастном  случае.
Предположение это  скоро  превратилось  в  уверенность.  Он  вернулся  в
спальню хозяина, с минуту постояла нерешительности у изголовья  и  затем
осторожно положил руку ему на плечо.
   - Джек, - сказал он. - Эй, Джек!
   Хозяин вздохнул и открыл глаза.
   - Что?
   - Это я, Том. Мне ужасно не хотелось  тебя  будить,  но  похоже,  что
стряслась беда.
   - О чем ты?
   - Ты видел Крисси?
   - Что значит видел? Она была с тобой.
   - Ее со мной нет, я хочу сказать: я не могу ее найти.
   Джек сел и включил  свет.  Его  жена  повернулась  на  другой  бок  и
накрылась с головой простыней. Джек взглянул на часы.
   - О боже, пять часов утра, а ты потерял свою подружку.
   - Да, понимаю. Ты когда ее видел в последний раз?
   - Я? Сейчас вспомню. Она сказала, что вы идете купаться, и вы  вместе
вышли на веранду. А ты когда ее видел в последний раз?
   - На пляже. Потом я уснул. Она что, не возвращалась домой?
   Во всяком случае, я не видел ее. Мы легли спать около часу.
   - Я нашел ее одежду.
   - Где? На пляже?
   - Да.
   - Ты смотрел в гостиной?
   - Да. И в комнате Хенкельсов. - И в комнате Хенкельсов?!
   Том покраснел.
   - Я познакомился с ней недавно. Насколько я могу судить  она  немного
взбалмошна. Хенкельсы тоже. Я хочу Указать.., я ни на что не намекаю.  Я
просто решил осмотреть весь дом, прежде чем будить тебя.
   - Ну и что же ты думаешь?
   -  Я  начинаю  думать,  -  сказал  Том,  -  не  случилось  ли  с  ней
чего-нибудь. Может, утонула.
   Джек смотрел на него с минуту, затем снова поглядел на часы.
   - Я не знаю точно, когда начинает работать полиция, - сказал он, - но
полагаю, что выяснить это можно и сейчас.

Глава 2

   Полицейский Лен Хендрикс сидел за  письменным  столом  в  полицейском
участке Эмити и читал детектив "Чертяка, я твоя". В  тот  момент,  когда
зазвонил телефон, героиню романа Свистунью Дикси собиралась изнасиловать
банда мотоциклистов. Хендрикс не снимал трубку, пока Дикси не  полоснула
ножом первого, кто напал  на  нее.  Нож  для  разрезания  линолеума  она
искусно прятала в волосах.
   Наконец Хендрикс поднял трубку.
   - Полиция Эмити, полицейский Хендрикс слушает, -  сказал  он.  -  Чем
могу быть полезен?
   - Говорит Джек Фут, я живу на Оулд-Милл-роуд. Хочу заявить, что исчез
человек. По крайней мере, я думаю, что она исчезла.
   - Прошу повторить, сэр. - Хендрикс служил во Вьетнаме в войсках связи
и любил уставной язык.
   - У меня гостит, - сказал Фут, - одна  девушка.  Она  пошла  купаться
около часа ночи. И до сих пор не вернулась. Парень, с которым она  была,
нашел ее одежду на пляже.
   Хендрикс начал быстро записывать в блокнот.
   -Ими?
   - Кристина Уоткинс.
   - Возраст?
   - Я не знаю. Одну секунду. Скажем, лет двадцать пять. Ее парень  тоже
так считает.
   - Рост и вес?
   - Одну минутку, - последовала пауза. - Мы полагаем, около пяти  футов
семи дюймов, вес - сто двадцать, сто тридцать фунтов.
   - Цвет волос и глаз?
   - Послушайте, зачем вам все это? Если женщина утонула,  надо  думать,
она у вас будет единственной, во всяком случае на сегодня. Или они тонут
здесь пачками?
   - Мистер Фут, кто сказал, что она утонула? Может, она пошла погулять.
   - Совершенно голая в  час  ночи?  Вам  уже  сообщили,  что  по  пляжу
разгуливает голая женщина?
   Хендрикс был рад возможности продемонстрировать свою выдержку.
   - Нет, мистер Фут, пока нет. Но как только начинается  летний  сезон,
никогда не  знаешь,  чего  ожидать.  В  августе  прошлого  года  нудисты
устроили пляски нагишом перед своим клубом. Цвет волос и глаз?
   - Ее волосы.., вроде бы светлые. Скорее рыжеватые. Я не знаю,  какого
цвета у нее глаза. Я должен спросить у ее парня. Нет, он тоже не  знает.
Будем считать, карие.
   - Хорошо,  мистер  Фут.  Мы  займемся  этим.  Как  только  что-нибудь
выясним, свяжемся с вами.
   Хендрикс повесил трубку и поглядел на часы. Пять десять.  Шеф  встает
не раньше чем через час, и Хендрикс не горел желанием будить его  только
из-за того, что кто-то не вернулся ночью  домой.  Скорее  всего,  девица
встретила на пляже какого-нибудь парня, и они теперь балуются где-нибудь
в кустах неподалеку. А что если ее тело выбросит волной?
   Шеф  Броди  предпочел  бы  заняться  этим  делом  до  того,  как   на
утопленницу  наткнется  какая-нибудь  нянька,  гуляющая  с  ребятишками.
Общественность городка возмутилась бы.
   "Трезвый взгляд на вещи, - неоднократно повторял ему шеф, -  вот  что
необходимо полицейскому  в  первую  очередь".  Если  хочешь  работать  в
полиции, надо шевелить мозгами. Именно поэтому Хендрикс и принял решение
поступить в полицию Эмити по возвращении из Вьетнама.
   Жалованье было приличное: для начала  девять  тысяч  долларов,  после
пятнадцати лет службы - пятнадцать тысяч плюс льготы. Служба  в  полиции
сулила обеспеченное будущее, нормированный  рабочий  день,  а  иногда  и
что-то увлекательное - не все же время колошматить хулиганье  и  таскать
за шиворот пьяных, надо и уметь распутать дело  об  ограблении,  поймать
насильника, то есть,  выражаясь  более  возвышенно,  эта  служба  давала
возможность стать  уважаемым  в  обществе  человеком.  К  тому  же  быть
полицейским в Эмити не очень опасно, это не то что  работать  в  полиции
большого   города.   Последний   трагический   случай   с   полицейским,
находившимся при исполнении служебных  обязанностей,  произошел  в  1957
году, когда тот пытался остановить пьяного водителя, мчавшегося по шоссе
в Монток. - Машина зацепила полицейского,  и  тот  разбился  о  каменную
стену.
   Хендрикс не сомневался, что как только он избавится  от  этих  унылых
дежурств  с  полуночи  до  восьми  утра,  его  служба   станет   намного
интереснее. Пока же она была монотонна до предела. Он  отлично  понимал,
почему его назначали на эти поздние дежурства. Броди любил вводить своих
молодых сотрудников в работу постепенно, давая им возможность развить  в
себе качества, необходимые для полицейского, - трезвый взгляд  на  вещи,
рассудительность, выдержка, вежливость, - в такое время суток, когда они
не будут чрезмерно перегружены делами.
   Дежурство с восьми утра до четырех часов дня было самым  напряженным,
оно требовало опыта и такта. Шесть человек работали в  эту  смену.  Один
регулировал движение  на  перекрестке  Мейн-стрит  и  Уотер-стрит.  Двое
патрулировали  улицы  в  полицейских  машинах.  Четвертый   отвечал   на
телефонные звонки в полицейском участке.  Пятый  занимался  канцелярской
работой.
   А шеф имел дело с публикой: дамами, которые жаловались,  что  они  не
могут спать из-за постоянного шума - два городских бара, "Рэнди-медведь"
и "Сэксон", не закрывались и ночью; домовладельцами,  недовольными  тем,
что  на  пляжах  полно  всяких  бродяг,  которые  нарушают  спокойствие;
банкирами, маклерами и юристами, отдыхающими в городке, -  они  заходили
поговорить с ним о том, как сохранить Эмити в первозданном виде и вместе
с тем обеспечить ему славу отличного летнего курорта.
   Дежурство с четырех до полуночи было бесполезно, это  было  время,  в
какое молодые бездельники обычно собирались в "Рэнди-медведь" и затевали
драки или так напивались, что потом, сев за руль,  представляли  немалую
опасность на дорогах, это было время, в  какое  (не  часто,  но  все  же
случалось) бандиты из Куинса по  двое,  а  то  и  по  трое  нападали  на
прохожих в темных боковых улочках и грабили их, в это же время, раза два
в месяц, полиция, накопив изрядное количество фактов,  делала  набег  на
один из огромных домов на  берегу  океана  и  конфисковывала  марихуану.
Шесть человек дежурили с четырех до полуночи, шесть самых крупных мужчин
в полиции, все в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет.
   С полуночи до восьми было,  как  правило,  спокойно.  Особенно  после
окончания летнего курортного сезона. Самым большим  событием  в  прошлую
зиму была гроза,  из-за  которой  вышла  из  строя  сигнальная  система,
связывающая  сорок  восемь  самых  богатых  домов  Эмити  с  полицейским
участком. Обычно в летнее время  с  полуночи  до  восьми  дежурили  трое
полицейских. Но сейчас один из них, молодой парень по имени Дик Анджело,
взял до разгара курортного сезона двухнедельный  отпуск.  Другой,  Генри
Кимбл, отслуживший свои тридцать лет в армии,  предпочитал  дежурства  с
полуночи до восьми, потому что  они  давали  ему  возможность  выспаться
перед его другой работой - днем он был  барменом  в  "Сэксон".  Хендрикс
попытался связаться с Кимблом по радио, хотел, чтобы тот прошел по пляжу
вдоль  Оулд-Милл-роуд,  но,  как  он  и  предполагал,  попытка  его   не
увенчалась успехом. Кимбл, как всегда, крепко спал в полицейской машине,
поставив ее за аптекой. И поэтому Хендрикс снял трубку и набрал домашний
номер своего шефа".
   Броди спал, но это  уже  было  то  чуткое  состояние  полусна,  когда
видения быстро сменяют друг друга и вот-вот наступит пробуждение.  Когда
раздался первый телефонный звонок, Броди снилось, будто он опять в школе
и тискает какую-то девчонку на лестничной клетке. Второй звонок  оборвал
видение. Броди скатился с кровати и снял трубку.
   -Да?
   - Шеф, это Хендрикс. Мне очень не хотелось беспокоить вас  так  рано,
но...
   - Который час?
   - Пять двадцать.
   - Леонард, надеюсь, ты разбудил меня не из-за пустяка?
   - Похоже, нам придется заняться водоплавающей, шеф.
   - Водоплавающая?
   О боже, это еще что такое?
   Слово  "водоплавающая"  Хендрикс  почерпнул  из  своего  детективного
романа.
   -  Утопленница,  -  пояснил  он,  смутившись,  и  рассказал  Броди  о
телефонном звонке Фута. - Я подумал, может, вы захотите  проверить  это,
прежде чем люди высыплют на пляж. Похоже, что денек будет отличный.
   Броди нарочито тяжко вздохнул.
   - Где Кимбл? - спросил он и быстро добавил: - Впрочем, глупо об  этом
спрашивать. Когда-нибудь я установлю  на  радиоприемнике  в  его  машине
такое устройство, что он не сможет его выключить.
   Хендрикс подождал с минуту, затем продолжил:
   - Как я уже сказал, шеф, мне очень не хотелось вас беспокоить...
   - Да, я знаю, Леонард. Ты правильно сделал, что позвонил.  Раз  уж  я
проснулся, то могу и встать. Побреюсь, приму душ, выпью кофе и по дороге
в участок загляну на пляж Оулд-Милл-роуд и Скотч-роуд, не  появилась  ли
там  ненароком  твоя  "водоплавающая".  Потом,  когда  начнется  дневное
дежурство, я заеду поговорить с Футом и приятелем девушки. Пока.
   Броди положил трубку и потянулся. Он поглядел на жену, лежавшую рядом
на двуспальной кровати.  Телефонный  звонок  разбудил  ее,  некогда  она
поняла, что ничего особенного не случилось, снова погрузилась в сон.
   Эллен Броди было тридцать шесть, она была на пять лет  моложе  своего
мужа, а то, что  выглядела  она  едва  на  тридцать,  вызывало  у  Броди
одновременно и чувство гордости, и чувство досады: гордости - так как ее
красота и молодость свидетельствовали о том, что он - мужчина со  вкусом
и сам не лишен привлекательности; досады - так как она сумела  сохранить
свою красоту и молодость несмотря на то, что  родила  троих  сыновей,  а
Броди уже беспокоился  о  своем  давлении  и  начинавшем  расти  брюшке,
правда, полным его еще нельзя было назвать, вес всего двести фунтов  при
росте шесть футов и один дюйм. Иногда летом Броди ловил себя на том, что
с вожделением поглядывает на молодых длинноногих девиц, с  гордым  видом
разгуливающих по городу, их ничем не поддерживаемые груди колыхались под
тонкой хлопчатобумажной тканью. Но он никогда не  испытывал  безмятежной
радости, глядя на этих девиц, ибо мучился, гадая,  не  охватывает  ли  и
Эллен такое же возбуждение при виде загорелых, стройных молодых  парней,
которые так хорошо смотрелись рядом с длинноногими девицами. Стоило  ему
об этом только подумать, как у него сразу падало  настроение,  он  вдруг
остро сознавал - ему уже за сорок, и большая часть жизни прожита.
   Лето было тяжелым временем года для Эллен Броди:  летом  ее  с  новой
силой начинали одолевать мысли, которые она постоянно гнала от  себя,  -
мысли об утраченных возможностях и о той жизни, которая у нее  могла  бы
быть. Она встречала здесь тех,  с  кем  выросла:  своих  одноклассниц  -
теперь они были замужем за  банкирами  и  маклерами,  лето  проводили  в
Эмити, а зиму в Нью-Йорке, - красивых, уверенных в себе женщин,  которые
легко и непринужденно  играли  в  теннис,  легко  и  непринужденно  вели
светский  разговор;  женщин,  которые  -  Эллен  в  этом  нисколько   не
сомневалась - отпускали между собой шуточки по ее поводу:  Эллен  Шеперд
пришлось выйти замуж за того  самого  полицейского,  который  сделал  ей
ребенка на заднем сиденье своего "форда" выпуска 1948 года.
   Но дело обстояло совсем не так.
   Эллен шел двадцать второй год, когда она познакомилась  с  Броди.  Ей
оставалось учиться еще один год в Уэлсли, а в Эмити она приехала на лето
с родителями. После того как рекламное агентство, где работал  ее  отец,
перевело его из Лос-Анджелеса в  Нью-Йорк,  они  приезжали  сюда  уже  в
течение одиннадцати лет. В отличие  от  своих  подруг  Эллен  Шеперд  не
торопилась выйти замуж, хотя и не исключала того, что спустя год или два
после окончания колледжа она найдет себе мужа из своей же среды,  одного
с ней социального и материального  положения.  Думая  об  этом,  она  не
испытывала ни восторга, ни  огорчения.  Так  же,  как  и  ее  мать,  она
довольствовалась тем относительным достатком, который обеспечивал  отец,
глава семейства. Но ей вовсе не хотелось прожить точно такую  же  жизнь,
какую прожили ее родители. Многие житейские проблемы, с которыми ей  уже
пришлось столкнуться, наводили на нее тоску.  В  Эллен  была  прямота  и
открытость, и она гордилась тем, что в 1953 году в школе мисс Портер  ее
признали самой правдивой  ученицей,  и  это  было  записано  в  классном
журнале.
   Когда они впервые увидели друг друга, Броди находился при  исполнении
служебных обязанностей. Он задержал ее, вернее, ее кавалера, который вез
ее домой. Дело было поздно вечером. Молодой человек,  изрядно  выпивший,
ехал с большой скоростью по очень узким улицам.  Машине  преградил  путь
полицейский. Его молодость, приятная внешность и учтивость произвели  на
Эллен впечатление. Полицейский, сказав, что они нарушили правила, забрал
у них ключи от машины и развез их обоих  по  домам.  На  следующий  день
Эллен делала в городе какие-то покупки и совершенно случайно оказалась у
дома, где находился полицейский участок. Шутки ради она вошла в здание и
спросила, кто из полицейских  дежурил  вчера  около  полуночи.  А  придя
домой, написала Броди  записку,  в  которой  благодарила  его,  а  также
написала начальнику полиции, расхваливая молодого Мартина  Броди.  Броди
позвонил ей, чтобы выразить признательность.
   Когда он пригласил ее поужинать и пойти с ним  в  кино,  она  приняла
приглашение скорее из любопытства. Прежде ей  вряд  ли  доводилось  даже
разговаривать с кем-либо из полицейских, а уж свидания с  полицейским  у
нее никогда не было. Броди чувствовал себя скованно, но Эллен, казалось,
проявляла такой искренний интерес к нему  и  его  работе,  что  он  стал
держаться увереннее, Эллен ему явно нравилась.  Да  и  Эллен  нашла  его
очаровательным: сильный,  скромный,  добрый,  искренний.  Он  работал  в
полиции шесть лет. Броди признался, что  меч  его  -  стать  начальником
полиции Эмити, иметь сыновей, с которыми он охотился бы осенью на  уток,
ну и  скопить  достаточно  денег,  чтобы  раз  в  два-три  года  уезжать
куда-нибудь в отпуск.
   Они поженились в ноябре того  же  года.  Родители  Эллен  настаивали,
чтобы она закончила колледж, и Броди был готов ждать до следующего лета,
но Эллен отказывалась понимать, что еще один год учебы в колледже  может
иметь какое-либо значение в той ее жизни, которую она для себя выбрала.
   В первые годы их  супружества  иногда  возникали  неловкие  ситуации.
Случалось, что друзья Эллен приглашали их на ужин, на обед или на пикник
на берегу океана, и они принимали эти приглашения. Но  Броди  чувствовал
себя не в своей тарелке, замечая снисходительное к себе отношение. Когда
же они встречались с друзьями  Броди,  те  вели  себя  скованно,  словно
боялись  совершить  какую-нибудь  оплошность.  Со  временем   неловкость
исчезла, дружеские отношения укрепились. Но в кругу прежних друзей Эллен
они  никогда  больше  не  появлялись.  Хотя  она  избавилась  от  ярлыка
"курортница" и снискала симпатии коренных жителей Эмити, ей было нелегко
отказаться от всего того, к чему  она  привыкла  до  замужества.  Иногда
Эллен казалось, что она переселилась в другую страну.
   Впрочем, до недавнего времени этот разрыв с прошлым не  тревожил  ее.
Она была слишком счастлива и слишком  занята  воспитанием  детей,  чтобы
позволить себе думать о возможностях, которые ею были упущены. Но  когда
ее младший сын пошел в школу, она вдруг ощутила  вокруг  себя  вакуум  и
стала предаваться воспоминаниям о том, чем были заполнены дни ее матери,
когда  дети  начали  отдаляться  от  нее:  поездки  по  магазинам   (они
доставляли удовольствие, так как денег хватало на  все,  за  исключением
самых дорогих вещей), обеды с друзьями, игра в теннис, коктейли, пикники
в конце недели. И то, что раньше наводило на нее тоску, казалось  мелким
и скучным, теперь предстало все воображении как райская жизнь.
   Эллен  пыталась  восстановить  связи  с  друзьями,  с   которыми   не
встречалась десять лет, но общих интересов уже давно не  было.  Эллен  с
увлечением рассказывала о здешнем обществе, о разных событиях в  городе,
о своей работе сестрой милосердия в саутгемптонской больнице, - обо всем
том, о чем ее бывшие друзья - многие из них  приезжали  в  Эмити  каждое
лето в течение более тридцати лет - знали мало, да и  знать  не  желали.
Они же говорили о событиях нью-йоркской жизни, о картинных  галереях,  о
художниках и  писателях,  с  которыми  были  знакомы.  Потом  вспоминали
что-нибудь из своей молодости, вспоминали старых  друзей  -  где-то  они
теперь? На этом большинство  разговоров  и  заканчивалось.  Всякий  раз,
расставаясь, все клятвенно обещали звонить друг другу и снова собираться
вместе.
   Иногда Эллен пробовала заводить новых друзей среди приезжих,  но  эти
знакомства были вымученными и непродолжительными. Они могли бы перерасти
и в дружбу, если бы Эллен меньше стеснялась своего дома, работы  мужа  и
его скудной зарплаты. Она непременно ставила в известность  своих  новых
знакомых, что до замужества она занимала другое  положение  в  обществе.
Она понимала, что ей не следовало этого делать,  и  ненавидела  себя  за
это, потому что горячо любила своего мужа, обожала детей и большую часть
года была вполне довольна своей судьбой.
   Теперь она уже больше не атаковала общество курортников, не  пыталась
там стать своей, но обида и тоска не  проходили.  Она  Чувствовала  себя
несчастной и вымещала свою неудовлетворенность главным образом на  муже,
который понимал ее состояние и терпеливо сносил все ее  капризы.  Каждый
год ей хотелось забыться глубоким сном на весь летний сезон.
   Около половины  седьмого  Броди  свернул  на  Оулд-Милл-роуд.  Солнце
стояло довольно высоко. Оно уже потеряло  свой  предрассветный  багровый
цвет и становилось оранжевым. На небе не было ни облачка.
   Владельцы  домов,  стоявших  на  берегу  океана,   не   имели   права
загромождать  проходы  между  домами,  доступ  на  пляжи   должен   быть
свободным. Но в большинстве случаев эти проходы были заняты  под  гаражи
или перегорожены живыми изгородями из бирючины. С  дороги  пляж  не  был
виден. Броди мог разглядеть только верхушки дюн.  Поэтому  через  каждые
сто ярдов ему  приходилось  останавливать  машину,  выходить  из  нее  и
осматривать пляж.
   Утопленницы он нигде не видел. На широком белом пространстве - только
несколько коряг, одна или две консервные банки да  длинная,  шириной  не
больше ярда, лента морской травы  и  водорослей,  принесенных  к  берегу
южным ветерком.
   Океан был спокоен, и если бы тело плавало на поверхности, он  бы  его
увидел. "Но если оно под водой, -  подумал  Броди,  -  то  мне  остается
только ждать, когда его выбросит на берег".
   К  семи  часам  Броди  осмотрел  весь  пляж  вдоль  Оулд-Милл-роуд  и
Скотч-роуд, ничего необычного не  увидел,  обратил  внимание  только  на
бумажную тарелку,  на  которой  лежали  три  чаши  с  зубчатыми  краями,
вырезанные из кожуры апельсина, - верный признак того, что в этот летний
сезон в Эмити понаехала особенно изысканная  публика.  Броди  направился
обратно по Скотч-роуд, потом свернул к городу по Бейберри-Лейн и  прибыл
в полицейский участок в начале восьмого.
   Когда Броди вошел, Хендрикс делал последние записи, сдавая дежурство.
Похоже, он был разочарован тем, что Броди не приволок на себе труп.
   - Невезение, шеф? - спросил он.
   - Это зависит от того, что ты считаешь везением,  а  что  невезением,
Леонард. Тела я не нашел. Кимбл не появился?
   - -Нет.
   - Ладно, надеюсь, он уже проснулся. Представляю  себе  зрелище:  люди
уже идут в магазины, а полицейский дрыхнет в своей машине.
   - Он объявится здесь  к  восьми,  -  сказал  Хендрикс.  -  Он  всегда
приезжает в это время.
   Броди  налил  себе  чашку  кофе,  прошел  в  свой  кабинет  и   начал
просматривать утренние газеты - ранний выпуск "Нью-Йорк  Дейли  Ньюс"  и
местную газету "Эмити лидер", которая выходила  раз  в  неделю  зимой  и
ежедневно летом.
   Кимбл прибыл без пяти минут восемь. Вид у него был  такой,  будто  он
спал в форме. Кимбл сел рядом с Хендриксом и стал пить  кофе,  дожидаясь
конца смены. Хендрикса сменили  ровно  в  восемь,  и  он  уже  натягивал
кожаную куртку, собираясь уходить, когда Броди вышел из своего кабинета.
   - Я еду к Футу, Леонард, - сказал Броди.  -  У  тебя  нет  настроения
прокатиться со мной? Это не обязательно, но я подумал, может, ты  хочешь
довести до конца дело с.., этой "водоплавающей"? - Броди улыбнулся.
   - Конечно, с удовольствием, - сказал Хендрикс. - У меня  сегодня  нет
больше никаких дел, а выспаться я могу и днем.
   Они поехали в машине Броди.  Когда  они  остановились  у  дома  Фута,
Хендрикс сказал:
   - Держу пари,  они  еще  спят.  Прошлым  летом,  помню,  в  час  ночи
позвонила какая-то женщина и попросила  меня  приехать  утром  пораньше,
потому что у нее такое чувство, будто часть ее драгоценностей пропала. Я
сказал, что могу выехать  сразу  же,  но  она  на  это  не  согласилась,
сказала, что ложится спать. Словом, я был у нее в  десять  утра,  и  она
выставила меня за дверь.  Сказала:  "В  такую  рань  я  вас  не  просила
приезжать".
   - Посмотрим, - ответил Броди. - Если они действительно беспокоятся об
этой дамочке, вряд ли они будут спать.
   Дверь открыли сразу же.
   - Мы ждали от вас вестей, - сказал молодой мужчина. - Я Том  Кэссиди.
Вы нашли ее?
   - Я начальник полиции Броди. Это полицейский  Хендрикс.  Нет,  мистер
Кэссиди, мы не нашли ее. Можно войти?
   - О, конечно, конечно.  Извините.  Проходите  в  гостиную.  Я  позову
Футов.
   Через каких-нибудь пять минут Броди знал все, что, по его мнению, ему
необходимо было знать.  Затем  он  попросил  показать  одежду  пропавшей
женщины - не потому,  что  надеялся  узнать  что-то  новое,  ему  просто
хотелось продемонстрировать; им как добросовестно выполняют  полицейские
свои обязанности. Его провели в спальню, и он осмотрел  одежду,  лежащую
на кровати.
   - Она не брала купальник с собой?
   - Нет, - ответил Кэссиди. - Он  в  верхнем  ящике,  вон  там.  Я  уже
смотрел.
   Броди помолчал с минуту, подбирая слова, затем сказал:
   -Мистер Кэссиди, мне не хочется показаться бестактным, но не было  ли
у этой  мисс  Уоткинс  каких-нибудь  странностей?  Имела  она  привычку,
например, уходить из дому среди ночи.., или гулять нагишом?
   - Нет, насколько мне известно, - сказал Кэссиди. - Но  я  не  слишком
хорошо ее знаю.
   - Ясно, - сказал Броди. - Тогда, я думаю, мы еще разок  пройдемся  по
пляжу. Вам идти не обязательно. Хендрикс и я сами справимся.
   - Если вы не возражаете, я бы пошел с вами.
   - Я не возражаю. Я подумал, может быть, вы не хотите.
   Трое мужчин вышли на пляж.
   Кэссиди показал  полицейским,  где  он  заснул  -  на  песке  остался
отпечаток его тела - и где лежала одежда женщины.
   Броди окинул взглядом пляж. Более чем на милю в одну и другую сторону
пляж был пуст, только кучи морских водорослей темными пятнами выделялись
на белом песке.
   - Пройдем немного, - предложил он. - Леонард, ты иди на восток вон до
той косы. Мистер Кэссиди, мы с вами пойдем на запад. У  тебя  свисток  с
собой, Леонард? На всякий случай.
   - Да, - ответил Хендрикс. - Ничего, если я сниму ботинки?  Так  легче
идти по сырому песку, да и ботинки не промокнут.
   - Мне лично все равно, - ответил Броди, - твое дежурство закончилось.
Ты можешь даже снять штаны, если захочешь. Но тогда я  арестую  тебя  за
непристойное поведение.
   Хендрикс зашагал  в  восточном  направлении.  Упругий  влажный  песок
холодил ступни. Хендрикс шел, опустив голову и засунув руки  в  карманы,
поглядывая на ракушки, на клубки водорослей. Какие-то  букашки,  похожие
на маленьких черных паучков, вылетели у него из-под ног, а  когда  волна
отхлынула, он увидел, что из  дырочек,  проделанных  в  песке  песчаными
червями, вылетают маленькие пузырьки воздуха. Он наслаждался  прогулкой.
Странная вещь, думал он, вот живешь здесь всю жизнь и почти  никогда  не
делаешь того, ради чего приезжают сюда туристы, не бродишь, например, по
пляжу, не плаваешь в океане. Он не помнил,  когда  купался  в  последний
раз. Даже не знал, есть ли у него  плавки  или  он  потерял  их.  Что-то
похожее он слышал и о жителях Нью-Йорка - будто половина из них  никогда
не поднималась на крышу  небоскреба  Эмпайр  стейтбилдинг,  ни  разу  не
побывала у статуи Свободы.
   Время от времени Хендрикс поднимал голову и смотрел, далеко ли еще до
косы.  Несколько  раз  он  обернулся  -  вдруг  Броди  и  Кэссиди  нашли
что-нибудь. Они были примерно в полумиле от него.
   Пройдя еще немного вперед,  Хендрикс  увидел  впереди  кучу  травы  и
водорослей, которая показалась ему очень уж большой. Когда он был от нее
в  ярдах  тридцати,  он  подумал:  водоросли,  должно  быть,  на  что-то
намотались. Подойдя к куче, Хендрикс  наклонился,  чтобы  снять  немного
водорослей, и вдруг замер. Несколько секунд он  смотрел,  не  отрываясь,
оцепенев от ужаса. Потом нашарил в кармане брюк свисток, приложил его  к
губам, хотел дунуть и не смог. Хендрикса вырвало. Он покачнулся  и  упал
на колени.
   На песке, опутанная водорослями, лежала женская голова. Целы  были  и
плечи,  часть  руки  и  примерно  треть  туловища.  Всю  кожу  покрывали
серо-голубые пятна, мышцы свисали клочьями. Когда Хендрикса выворачивало
наизнанку, он подумал -  и  это  вызвало  новый  приступ  рвоты,  -  что
оставшаяся у женщины грудь такая же плоская, как  цветок,  засушенный  в
книге.
   - Подождите, - сказал Броди и  дотронулся  до  руки  Кэссиди.  -  Мне
послышался свист. - Щурясь от утреннего солнца,  он  разглядывал  темное
пятно на песке, это явно был Хендрикс, и тут он снова услышал свист, уже
более отчетливо.
   - Бежим, - сказал он.
   Хендрикс все еще стоял на коленях, когда они подбежали  к  нему.  Его
уже не рвало, но голова безвольно свисала  на  плечо,  рот  был  открыт,
дышал он шумно, прерывисто.
   Броди на несколько шагов опередил Кэссиди.
   - Мистер Кэссиди, подождите немного, хорошо? - сказал  он,  раздвинув
водоросли, и когда увидел, что там, почувствовал, как к  горлу  подкатил
комок. Броди сглотнул и закрыл глаза. Спустя минуту он сказал: -  Теперь
вы можете посмотреть, мистер Кэссиди. Скажите, это она?
   Кэссиди не мог  двинуться  с  места.  Он  смотрел  то  на  Хендрикса,
стоявшего в изнеможении на коленях, то на водоросли.
   - Это? - сказал он, указывая на кучу и невольно отступая назад. -  Вы
хотите сказать...
   Броди все еще старался подавить тошноту.
   - Я думаю, - ответил он, - это все, что от нее осталось.
   Кэссиди нехотя приблизился. Броди раздвинул водоросли, чтобы тот  мог
хорошенько рассмотреть серое, с раскрытым ртом лицо.
   - О боже! - воскликнул Кэссиди и зажал рот ладонью.
   - Это она?
   Кэссиди кивнул, не  отрывая  взгляда  от  лица.  Затем  отвернулся  и
спросил:
   - Что с ней случилось?
   - Точно не знаю, - ответил Броди. - По-моему, нанес напала акула.
   У Кэссиди подкосились колени, и, опускаясь на песок, он пробормотал:
   - Кажется, сейчас меня вырвет. - Он опустил голову, и его стошнило.
   Броди,  почувствовав   запах   рвоты,   понял,   что   сопротивляться
бесполезно.
   - Присоединяюсь к компании, - сказал он, и его тоже вырвало.

Глава 3

   Через несколько минут Броди поднялся и  пошел  к  машине,  надо  было
вызвать "скорую помощь" из саутгемптонской больницы.  Через  час  машина
приехала. Тело, вернее, его верхнюю  часть,  запихнули  в  прорезиненный
мешок и увезли. В одиннадцать часов Броди сидел уже в своем  кабинете  и
составлял протокол о несчастном случае. Он  уже  все  написал,  осталось
только заполнить графу "причина  смерти",  но  тут  раздался  телефонный
звонок.
   - Это Карл Сантос, Мартин, - голос судебного следователя Броди  узнал
сразу.
   - Да, Карл. Что ты хочешь мне сказать?
   - Если у тебя нет оснований думать,  что  совершено  убийство,  я  бы
сказал, что это акула.
   - Убийство? - переспросил Броди.
   - Я лично так не считаю. Но могу предположить, хотя это маловероятно,
что какой-то маньяк расправляется со своими жертвами с помощью топора  и
пилы.
   - Нет, это не убийство, Карл. Нет причины для убийства,  нет  орудия,
которым совершено преступление, и нет  подозреваемого,  если  рассуждать
здраво.
   - Тогда это акула. И к тому же здоровенная, стерва.  И  это  не  винт
океанского лайнера. Он бы разрубил девушку пополам, но так...
   - Хватит, Карл, - оборвал Броди. - Не будем обсуждать подробности.  А
то меня снова вывернет наизнанку.
   - Извини, Мартин. Тогда я напишу - нападение акулы. Полагаю, что  эта
версия больше всего тебя устроит, если у тебя нет.., особых соображений.
   - Нет, - сказал Броди. - На этот раз нет. Спасибо за звонок, Карл.  -
Он положил трубку, напечатал  в  графе  "причина  смерти"  -  "нападение
акулы" и откинулся на спинку стула.
   Мысль о том, что и в этом деле  могли  быть  особые  соображения,  не
приходила ему в голову раньше. Эти особые соображения то и  дело  ставят
его в щекотливые ситуации,  вынуждая  отыскивать  такие  способы  защиты
общих интересов, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни закон.
   Курортный сезон только начинался, и Броди знал: от того, как  пройдут
эти три месяца, зависит благополучие Эмити в течение всего года. Удачный
сезон давал возможность городу  безбедно  прожить  до  следующих  летних
месяцев. Зимой население Эмити составляло тысячу человек, в хорошее лето
количество жителей увеличивалось до десяти тысяч.  И  эти  девять  тысяч
курортников обеспечивали существование тысяче местных жителей в  течение
года.
   Владельцы магазинов  скобяных  изделий,  спортивных  товаров  и  двух
бензозаправочных станций, фармацевты - все  рассчитывали  на  прибыльный
летний сезон, который  поможет  им  продержаться  зиму.  Жены  столяров,
электриков, водопроводчиков работали  летом  официантками  или  агентами
компаний по продаже недвижимости, чтобы  обеспечить  семьи  на  зиму.  В
Эмити только два заведения имели  право  торговать  спиртными  напитками
круглый год, поэтому для  большинства  ресторанов  и  баров  три  летних
месяца были решающими. И рыбакам, сдававшим свои суда внаем, нужна  была
и хорошая погода, и отличный клев, но прежде всего - клиенты.
   Даже после самых благоприятных  летних  сезонов  зимы  в  Эмити  были
трудными. Из каждых десяти семей три жили  на  пособие.  Многие  мужчины
были вынуждены зимой отправляться на  северное  побережье  Лонг-Айленда,
где за обработку морских гребешков они получали по несколько долларов  в
день.
   Броди знал: одно неудачное лето - и живущих на пособие  станет  вдвое
больше, Если не все дома будут сданы в аренду, то неграм в Эмити  работы
не будет, а ведь многие из них служили в отелях, нанимались садовниками,
барменами. Два или три неудачных лета подряд - такого уже,  слава  богу,
лет двадцать не было - могли бы погубить город. Если у людей  нет  денег
на одежду, топливо и продукты, если у них нет денег на ремонт  жилища  и
бытовой техники, торговцы  и  фирмы  коммунальных  услуг  будут  терпеть
убытки и не смогут продержаться до следующего лета. Магазины  закроются,
жители Эмити станут ездить  за  продуктами  в  другие  места.  Налоговые
поступления  прекратятся,  муниципальные  службы  придут  в  упадок,   и
начнется повальное бегство из города.
   Поэтому жители Эмити должны  были  поддерживать  друг  друга,  каждый
обязан был вносить свою лепту в преуспевание города. Броди вспомнил, как
несколько лет назад в Эмити приехали два брата, два молодых человека,  и
открыли здесь  столярную  мастерскую.  Феликсы  приехали  весной,  когда
работы для них было много - приводились в порядок дома для  курортников,
и приняли их радушно. В своем деле они  оказались  весьма  сведущими,  и
многие местные столяры делились с ними своими заказами.
   Но в середине лета о братьях поползли недобрые слухи.
   Альберт  Моррис,  владелец  скобяного  магазина,  говорил,  что   они
покупают простые стальные гвозди, а деньги потом за них  берут,  как  за
оцинкованные.  В  Эмити  климат  влажный,  морской,  и  стальные  гвозди
начинают ржаветь через несколько месяцев. Дик Спитцер,  владелец  склада
лесоматериалов, сообщил кому-то, что Феликсы для работы в одном из домов
на Скотч-роуд заказали партию низкосортной  сырой  древесины.  Дверцы  в
шкафах начали коробиться чуть ли не сразу после того, как их навесили.
   Как-то  в  баре  Феликс-старший,  Армандо,  бахвалился  перед   своим
собутыльником, как ловко  он  обманывает  своего  заказчика:  работы  по
договору выполняет только на две трети, но плату получает  полностью.  А
Феликс-младший - его звали Дэнни и все лицо у него было в прыщах - любил
показывать приятелям порнографические  книжки  да  еще  похвалялся,  что
украл их в тех домах, где работал.
   Местные столяры уже не делились заказами  с  Феликсами,  но  к  этому
времени  братья  достаточно  преуспели  в  делах  и  могли  бы  спокойно
продержаться зиму. Вот тогда-то и проявилась солидарность жителей Эмити.
Сперва  Феликсам  просто  намекнули,  что   они   в   городе   несколько
подзадержались.  Армандо,  услышав  это,  только  надменно  ухмыльнулся.
Вскоре начались  всякие  мелкие  неприятности.  У  его  грузовика  вдруг
спустили сразу все шины, а когда он позвонил  на  станцию  обслуживания,
там ответили, что у них  сломался  компрессор.  Когда  ему  понадобилось
сменить газовый баллон,  местной  компании  на  это  понадобилось  целых
восемь дней.  Его  заказы  на  строительные  или  другие  материалы  или
попадали не по  назначению,  или  выполнялись  в  последнюю  очередь.  В
магазинах, где раньше он пользовался кредитом, теперь от него  требовали
наличные. К концу октября фирма "Братья Феликс" вынуждена была  свернуть
дело, и братья уехали.
   Вклад Броди в существующую в Эмити солидарность - помимо того, что он
поддерживал законность и принимал трезвые, обдуманные решения, - состоял
в том, чтобы пресекать всякие  кривотолки,  а  если  случались  в  Эмити
неприятные происшествия, то,  проконсультировавшись  с  Гарри  Медоузом,
редактором "Лидера", подавать их в рубрике "Новости"  в  соответствующем
свете.
   Если полицейские останавливали кого-нибудь  из  богатых  курортников,
кто вел машину в нетрезвом  состоянии,  то  в  книге  регистрации  Броди
предпочитал отмечать - при первом нарушении, - что водитель не имел  при
себе прав,  об  этом  же  сообщалось  и  в  "Лидере".  Но  Броди  всегда
предупреждал водителя, что в следующий  раз,  если  тот  вздумает  вести
машину в нетрезвом состоянии, они составят протокол и  привлекут  его  к
судебной ответственности.
   Сотрудничество Броди и Медоуза было весьма деликатного свойства. Если
в Эмити учиняла  дебош  группа  подростков  из  какого-нибудь  соседнего
городка, Медоуз всегда располагал полной  информацией:  имена,  возраст,
предъявленные обвинения. Если же буйствовала молодежь из  самого  Эмити,
"Лидер", как правило,  ограничивался  небольшой  заметкой  без  указания
фамилий и адресов, в которой читателям сообщалось о том, что  где-нибудь
на Оулд-Милл-роуд имело место нарушение общественного порядка, в связи с
чем была вызвана полиция.
   Поскольку некоторые курортники считали  "Лидер"  занятное  газетой  и
выписывали ее круглый год, то проблема грабежей и налетов на пустовавшие
в зимнее время виллы приобретала особо деликатный характер. Многие  годы
Медоуз игнорировал  ее,  предоставляя  Броди  заботиться  о  том,  чтобы
владельцы разграбленной виллы были уведомлены,  нарушители  наказаны,  а
повреждения  устранены.  Но  зимой  1968  года  в  течение  месяца  было
ограблено шестнадцать домов. Броди и Медоуз пришли к выводу, что настало
время провести в "Лидере" широкую кампанию против  актов  вандализма.  В
результате  этой  кампании  в  сорока  восьми  домах  были   установлены
сигнальные системы, и поскольку хулиганы  не  знали,  какие  дома  имеют
сигнальную систему, а какие нет, то грабежи почти  прекратились,  и  это
намного облегчило работу Броди и подняло авторитет Медоуза.
   Иногда между Броди  и  Медоузом  возникали  разногласия.  Медоуз  был
фанатичным противником наркотиков.  К  тому  же  он  обладал  необычайно
острым репортерским чутьем, и стоило ему только что-нибудь учуять.
   Он шел по следу, как заправская  ищейка,  если,  разумеется,  никаких
"особых соображений" при этом не было. Летом 1971 года  дочь  одного  из
местных богачей нашли  мертвой  на  пляже  у  самой  воды,  недалеко  от
Скотч-роуд. С точки зрения Броди, никаких  доказательств  насильственной
смерти  не  было,  и  поскольку  семья  возражала  против  вскрытия,  то
официально объявили, что девушка утонула.
   Однако Медоуз имел  основания  предполагать,  что  девушка  принимала
наркотики и поставлял их ей сын одного фермера, выращивающего картофель.
Медоузу потребовалось почти два месяца, чтобы распутать эту историю, и в
конце концов он добился вскрытия, которое показало, что девушка утонула,
потеряв сознание из-за большой дозы героина. Он выявил торговца героином
и всю банду,  занимавшуюся  распространением  наркотиков  в  Эмити.  Эта
история сильно повредила репутации города, а еще больше -  лично  Броди.
Правда, он произвел один или два ареста, но поскольку дело было  связано
с нарушением законов, целиком загладить свое упущение по службе  ему  не
удалось.  А  Медоуз  был  дважды  отмечен  специальными   премиями   для
журналистов.
   Теперь пришла очередь Броди настаивать на том, чтобы газета  сообщила
о случившемся. Он намеревался закрыть пляж на два-три  дня,  чтобы  дать
акуле время подальше уйти от  берегов.  Он  не  знал,  могут  ли  акулы,
отведав человеческого мяса, -пристраститься к нему  (у  тигров,  как  он
слышал, это бывает), но  был  полон  решимости  обеспечить  безопасность
населения. На этот раз  он  хотел  гласности,  хотел,  чтобы  люди  были
предупреждены: надо держаться подальше от воды.
   Броди понимал, что столкнется  с  мощной  оппозицией,  которая  будет
возражать против сообщения в газете об  этом  нападении.  Как  и  другие
города, Эмити продолжал страдать от  последствий  экономического  спада.
Начало сезона не сулило пока ничего хорошего. Съемщиков было больше, чем
в прошлом году, но в основном "мелкая рыбешка": компании молодых людей -
человек по десять-пятнадцать, которые приезжали из  Нью-Йорка  и  сообща
снимали  дом.  По  меньшей  мере  домов  двенадцать  на  берегу   океана
стоимостью от семи до десяти тысяч долларов за сезон  и  гораздо  больше
домов стоимостью около пяти тысяч до сих пор не были сданы. Сенсационное
сообщение о нападении акулы могло обернуться для Эмити катастрофой.
   Броди к тому же надеялся, что один несчастный случай в середине июня,
когда еще не нахлынули толпы курортников, быстро забудется.  Разумеется,
один несчастный случай произведет меньшее впечатление, чем два или  три.
Акула, вполне возможно, уже уплыла, но Броди все же не  хотел  рисковать
жизнью людей.
   Он набрал номер Медоуза.
   - Привет, Гарри, - сказал он. - Может, пообедаем вместе?
   - Я ждал твоего звонка, - ответил Медоуз. - С удовольствием.  У  тебя
или у меня?
   Броди тут же понял, что об обеде он зря заговорил. В желудке  у  него
все еще бурчало и урчало, и мысль о еде вызывала тошноту. Он взглянул на
стенной календарь. Четверг. Как все их  знакомые,  живущие  на  скромное
жалованье, Броди покупали то, что в этот день продавалось в супермаркете
по сниженным ценам. В понедельник - курятину, во вторник  -  баранину  и
так далее. Единственным разнообразием в их меню была пеламида и окунь  -
если какой-нибудь знакомый рыбак отдавал им излишек улова. В четверг  по
сниженной цене шел рубленый бифштекс. Но рубленого  мяса  сегодня  Броди
видел больше чем, достаточно.
   - У тебя, - сказал он. - Пусть нам принесут что-нибудь из  ресторана.
А поедим в твоем кабинете.
   - Идет, - сказал Медоуз. - Что тебе заказать?
   - Салат с яйцом и  стакан  молока.  Я  сейчас  буду  у  тебя.  -Броди
позвонил Эллен и сказал, что обедать домой не приедет.
   Гарри Медоуз был очень тучен, даже глубокий вздох  требовал  от  него
немалых усилий, от которых на его лбу выступали капельки пота. Ему  было
под пятьдесят, он очень много ел, курил дешевые сигары, пил виски и, как
говорил  его  доктор,  занимал  в  западном  мире  первое  место   среди
кандидатов на обширный инфаркт миокарда.
   Когда Броди вошел, Медоуз махал полотенцем, отгоняя  клубы  сигарного
дыма в сторону открытого окна.
   - - Судя по тому,  что  ты  заказал  на  обед,  самочувствие  у  тебя
неважное, - сказал он. - Вот я и проветриваю помещение.
   - Спасибо за заботу.
   Броди  окинул  взглядом  маленькую  комнату,   заваленную   газетами,
бумагами, ища глазами, куда бы сесть.
   - Сбрось ты этот хлам со стула, - сказал Медоуз, - там всякие отчеты.
Отчеты из округа,  отчеты  из  штата,  отчеты  автодорожной  комиссии  и
комиссии по водоснабжению.
   Они, наверное,  обходятся  в  миллион  долларов,  а  с  точки  зрения
информации гроша ломаного не стоят.
   Броди взял кипу бумаг и положил на батарею.  Потом  подтащил  стул  к
письменному столу и сел.
   Медоуз вынул из большой бумажной сумки пакет молока  и  завернутый  в
целлофан сандвич и пододвинул их к Броди. Потом стал доставать свой обед
- четыре отдельных свертка; он развернул их и, как ювелир,  выставляющий
напоказ редкие драгоценности,  стал  бережно  раскладывать  перед  собой
жареный картофель, фрикадельки в  томатном  соусе,  маринованный  огурец
величиной  с  маленький  кабачок  и  четверть   лимонного   пирога.   Из
холодильника, стоявшего у него за спиной, он извлек большую банку пива.
   - Замечательно, - сказал Медоуз, обозревая стол, уставленный яствами.
   - Восхитительно, - сказал Броди,  глотая  кислую  отрыжку.  -  Просто
восхитительно. Я обедал с тобой, Гарри, наверное, тысячу раз  и  все  же
никак не могу привыкнуть к этому зрелищу.
   - У каждого свои маленькие слабости, дружище, - сказал Медоуз, беря в
руки сандвич. - Одни бегают за чужими женами.  Другие  пьют  горькую.  Я
нахожу удовольствие в том, чтобы питать свой организм.
   - Подумай, какое это будет "удовольствие" для Дороти,  когда  в  один
прекрасный момент твое.
   Сердце не выдержит и скажет: адью, чревоугодник, с меня довольно!
   - Мы говорили об этом с Дороти, - набив  рот,  ответил  Медоуз,  -  и
пришли к выводу, что одно из немногих преимуществ человека перед другими
живыми существами состоит в том, что он сам может выбирать, от чего  ему
умереть. Еда, быть может, и убьет меня, но это то,  что  доставляет  мне
удовольствие в жизни. К тому же лучше умереть от обжорства, чем в  брюхе
акулы. После того, что случилось сегодня утром, я  уверен,  ты  со  мной
согласишься.
   Броди еще не успел прожевать кусок сандвича,  и  ему  стоило  немалых
усилий проглотить его.
   - Это немилосердно с твоей стороны, - сказал он.
   Несколько минут она ели молча. Броди съел свой сандвич, выпил молоко,
смял в комок бумагу и сунул ее в пластмассовый стаканчик. Откинувшись на
спинку стула, закурил сигарету. Медоуз  все  еще  ел,  Броди  знал,  что
аппетит ему ничем не испортишь. Он вспомнил, как однажды Медоуз, приехав
на  место  автомобильной  катастрофы,  где  были  жертвы,   расспрашивая
полицейских и уцелевших пассажиров, сосал леденец.
   - В связи со смертью мисс Уоткинс, - начал  Броди,  -  мне  пришли  в
голову кое-какие мысли, и я хочу,  чтобы  ты  выслушал  меня.  -  Медоуз
кивнул. - Во-первых, относительно причины  смерти,  на  мой  взгляд,  не
может быть двух мнений. Я уже говорило Сантосом и...
   - Я тоже.
   - Стало быть, ты знаешь, что он думает.  Это  было  нападение  акулы.
Ясно как божий день. Если бы ты видел тело, ты бы сказал то же самое.
   - Я видел тело.
   Броди был потрясен. Неужели  человек,  видевший  сегодня  то  месиво,
может теперь спокойно сидеть и слизывать с пальцев лимонную начинку?
   - Значит, ты со мной согласен?
   - Да. Я согласен, что она погибла в результате  нападения  акулы.  Но
есть ряд обстоятельств, которые для меня не ясны.
   - Например?
   - Например, почему она пошла купаться в такое время. Ты знаешь, какая
была  температура  воздуха  около  полуночи?  Шестьдесят   градусов   по
Фаренгейту.  А   температура   воды?   Около   пятидесяти.   Надо   быть
ненормальной, чтобы пойти купаться в такой холод.
   - Или пьяной, - заметил Броди.
   - Возможно.
   Да, пожалуй, ты прав. Я навел справки: Футы не балуются марихуаной  и
всяким таким зельем. Меня беспокоит другое.
   Броди почувствовал раздражение.
   - Ладно, Гарри, тебе лишь бы гоняться за призраками. Люди и  в  самом
деле иногда погибают в результате несчастного случая.
   - Я не об этом. Просто невероятно, что у нас здесь  появилась  акула,
вода-то еще холодная.
   - Может быть, некоторые акулы любят  холодную  воду.  Что  мы  о  них
знаем?
   - Есть гренландские акулы, но они никогда не заплыва- ют  так  далеко
на юг, а если и заплывают, то, как правило, людей не трогают. Что  мы  о
них знаем? Я вот что тебе скажу: сейчас я знаю о них гораздо больше, чем
знал утром. После того как я увидел, что осталось  от  мисс  Уоткинс,  я
позвонил одному парню,  моему  знакомому  из  института  океанографии  в
Вудс-Холе. Я описал ему труп, и он сказал, что, судя  по  всему,  только
одна акула может сделать такое.
   - Какая?
   - Большая белая. Есть и другие, которые нападают на людей,  например,
тигровые, молот-рыба и, возможно, даже мако и голубые,  но  этот  парень
Хупер - Мэт Хупер - сказал мне: чтобы перекусить женщину пополам,  пасть
у акулы должна быть вот такая, - Медоуз развел руки примерно  на  ширину
трех футов, - а единственная акула, у  которой  такая  пасть  и  которая
нападает на людей, - это большая белая. Их называют еще по-другому.
   - По-другому? - Броди начал уже терять интерес. - Как?
   - Людоеды. Другие акулы тоже  иногда  нападают  на  людей  по  разным
причинам - когда они голодны или чего-то испугаются.  Или  когда  почуют
кровь в воде. Кстати, у этой девицы Уоткинс  не  было  месячных  прошлой
ночью?
   - Откуда я знаю, черт возьми?
   - Просто любопытно.
   Хупер утверждает, что в этом случае опасность подвергнуться нападению
акулы резко возрастает.
   - А ты ему сказал, что вода была холодная?
   - Конечно. Он говорит, что белая акула спокойно плавает в такой воде.
Несколько  лет  назад   акула   накинулась   на   мальчика   у   берегов
Сан-Франциско. Температура воды была пятьдесят семь.
   Броди глубоко затянулся сигаретой.
   - Ты действительно узнал о них немало, Гарри, - сказал он.
   - Я руководствовался.., назовем это здравым смыслом, и я хотел  точно
знать, что же, собственно, произошло и может ли это повториться.
   - Так есть опасность, что это повторится?
   - Нет. Ее почти не  существует.  Из  чего  я  делаю  вывод,  что  это
единственный несчастный случай. Большие белые акулы редко встречаются, и
это единственное, что можно сказать о них хорошего. Так  считает  Хупер.
Есть все основания полагать, что акула, напавшая на эту девицу  Уоткинс,
давно ушла. Здесь нет рифов. Нет рыбоконсервного завода или  скотобойни,
которые спускают кровь и сбрасывают внутренности  в  воду.  Словом,  нет
ничего такого,  что  могло  бы  привлечь  акулу.  -  Медоуз  замолчал  и
пристально посмотрел на Броди, тот выдержал его взгляд. -  Поэтому,  мне
кажется, Мартин, нет причины будоражить  людей  из-за  события,  которое
почти наверняка больше не повторится.
   - Это с какой стороны посмотреть, Гарри. Если такое происшествие вряд
ли повторится, то почему не сказать людям, что однажды оно имело место.
   Медоуз вздохнул.
   - Возможно, ты прав. Но я полагаю, Мартин, это один из  тех  случаев,
когда мы должны руководствоваться не правилами, а заботой о людях. Я  не
думаю,  что  сообщение  об  этом   инциденте   отвечало   бы   интересам
общественности. Я не имею в виду местных жителей.  Они  узнают  об  этом
довольно скоро, если уже не узнали. Ну, а те, которые читают  "Лидер"  в
Нью-Йорке, Филадельфии, Кливленде?
   - Ты льстишь себе.
   - Не говори глупости, ты понимаешь, что я хочу сказать. И ты  знаешь,
как у нас обстоят дела с арендой домов на это лето. Мы просто  на  грани
катастрофы, так же, как и жители Нантакета, Винъярда и Истгемптона. Ведь
многие еще не решили, где будут проводить лето. Они знают, в этом году у
них богатейший выбор. Домов, сдаваемых в аренду, сколько угодно. Если  я
помещу статью о том, что молодую женщину перекусила  пополам  гигантская
акула у берегов Эмити, домовладельцы уже не смогут  сдать  в  аренду  ни
одной виллы. Акулы, Мартин, - это все равно что бандиты, убийцы,  в  них
есть что-то дикое, злобное, неотвратимое, и  люди  реагируют  на  тех  и
других одинаково. Если мы сообщим в нашей газете об акуле-убийце, то тем
самым распрощаемся с надеждами на прибыльный летний сезон.
   Броди кивнул.
   - Мне трудно возражать тебе, Гарри, и мне тоже  не  очень-то  приятно
оповещать всех о том,  что  у  наших  берегов  гуляет  акула-убийца.  Но
постарайся  войти  в  мое  положение.  Твои  доводы  я  опровергать   не
собираюсь. Скорее всего, ты прав. Эта акула, по всей вероятности, уплыла
на сотню миль отсюда и никогда больше не появится. Но, Гарри,  представь
на минуту, что ты ошибаешься. Допустим  -  только  допустим,  -  что  мы
умолчим об этом происшествии и акула нападет  еще  на  кого-нибудь.  Что
тогда? За все спросят с меня. Я  обязан  думать  о  безопасности  людей,
которые здесь живут, и если я не могу их защитить, то, во всяком случае,
должен предупредить о том, что им грозит. Тебе тоже не поздоровится.  Ты
обязан сообщать о событиях в городе, а это,  конечно,  событие,  если  у
наших берегов на человека нападает акула.  Я  настаиваю,  чтобы  ты  это
напечатал. Я  намерен  закрыть  пляжи  всего  на  два-три  дня  в  целях
предосторожности. Это никому не причинит большого неудобства. Еще не так
много народу к нам понаехало, да и вода холодная. Если мы  прямо  скажем
людям о том, что случилось и объясним наши действия, мы от этого  только
выиграем.
   Медоуз откинулся на спинку стула, задумался.
   - Я не знаю, как ты поступишь,  Мартин,  но  что  касается  меня,  то
решение уже принято.
   - Что это значит?
   - Никакой заметки об этом нападении в "Лидере" не будет.
   - Ты это серьезно?
   - Довольно серьезно. Не  могу  сказать,  что  лично  я  принял  такое
решение, но в общем-то я с этим согласен. Я редактор и  совладелец  этой
газеты, но контрольный пакет акций не у меня, и я не могу  противостоять
определенному нажиму.
   - Какому?
   - Сегодня утром мне уже звонили  шесть  раз.  Пять  рекламодателей  -
ресторан,  гостиница,   две   компании   по   продаже   недвижимости   и
кафе-мороженое. Они интересовались, собираюсь ли я напечатать заметку об
этой девице Уоткинс, и всячески старались дать мне понять,  что,  по  их
мнению, для Эмити будет лучше, если  эта  история  не  получит  огласки.
Шестой звонок был от мистера Коулмана из Нью-Йорка. От мистера Коулмана,
в руках которого пятьдесят процентов акций  "Лидера".  Похоже,  что  ему
что-то позвонил. Он заявил мне, что никакого сообщения в  "Лидере"  быть
не должно.
   - А не повлиял ли на его решение тот  факт,  что  его  жена  является
маклером фирмы по продаже и покупке недвижимости? Об  этом  он  тебе  не
сказал?
   - Нет, - ответил Медоуз. - Об этом речи не было.
   - Надо полагать. Итак, Гарри,  какова  ситуация?  Ты  не  собираешься
помещать заметку, поскольку, по мнению влиятельных  читателей  "Лидера",
ничего особенного не произошло. Я же закрою пляжи и  поставлю  несколько
знаков, предупреждающих об опасности.
   - Хорошо, Мартин, дело твое. Но позволь мне тебе напомнить кое о чем.
Ты ведь выборное должностное лицо?
   - Да, так же, как и президент. На четыре волнующих года.
   - Выборное должностное лицо могут и не переизбрать.
   - Это угроза, Гарри?
   Медоуз улыбнулся.
   - Ты лучше знаешь, как это квалифицировать. К тому же, кто  я  такой,
чтобы угрожать? Я просто хочу, чтобы ты  подумал  о  последствиях  своих
поступков, прежде чем решиться выступить против интересов жителей Эмити,
избравших тебя.
   Броди встал:
   - Спасибо, Гарри. Я много раз  слышал:  тот,  в  чьих  руках  власть,
всегда одинок. Сколько я должен тебе за обед?
   - Нисколько. Я не могу брать деньги с человека, чья семья скоро будет
клянчить бесплатные талоны на питание.
   - На это не рассчитывай. Разве ты не знаешь, что работа в  полиции  -
это гарантия обеспеченности? - рассмеялся Броди.
   Не успел Броди вернуться к себе  в  кабинет,  как  по  селектору  ему
сообщили: "Здесь мэр, он хочет видеть вас, шеф".
   Броди усмехнулся. Мэр. Не Ларри Вогэн, заглянувший проведать его.  Не
Лоренс Вогэн, один из владельцев компании по продаже недвижимости "Вогэн
и Пенроуз", который зашел жаловаться на то, что арендаторы стали слишком
шумными.
   А мэр Лоренс П. Вогэн - избранник народа, получивший  семьдесят  один
голос на последних выборах.
   - Попроси его милость войти, - сказал Броди.
   Ларри Вогэн был красивый стройный  мужчина  чуть  старше  пятидесяти.
Седина только слегка тронула густые  волосы.  Он  был  коренным  жителем
Эмити, с годами в его манере появилась  изысканная  сдержанность.  Вогэн
сколотил себе состояние  на  послевоенных  спекуляциях  недвижимостью  в
Эмити и являлся главным совладельцем наиболее преуспевающей  компании  в
городе (некоторые считали - единственным владельцем, так как  в  конторе
Вогэна  никто  никогда  не  встречал  никакого  Пенроуза).  Одевался  он
элегантно и просто, отдавая предпочтение  пиджакам  английского  покроя,
строгим рубашкам и мягким кожаным туфлям. И если Эллен Броди,  попав  из
среды курортников в среду коренных жителей так  и  не  стала  среди  них
своей, то Вогэн, будучи  уроженцем  Эмити,  легко,  не  теряя  при  этом
достоинства, поднялся до уровня богатых курортников. Они не видели в нем
равного, ведь он всего лишь  был  местным  коммерсантом,  и  никогда  не
приглашали его к себе в Нью-Йорк или Палм-Бич. Но в  Эмити  он  свободно
общался со всеми, за исключением самых богатых и чопорных представителей
летнего общества, и это общение в огромной степени способствовало успеху
его дела. Вогэна часто приглашали на приемы, и он всегда  являлся  один.
Мало кто из его друзей знал, что дома у него есть жена, простая,  горячо
любящая  его  женщина,  которая  большую  часть  времени   проводит   за
вышиванием, сидя у телевизора.
   Броди симпатизировал Вогэну.  Они  редко  виделись  в  летнее  время,
некогда  сезонная  горячка  шла  на  убыль,  Вогэн  и  его  жена  иногда
приглашали Броди и Эллен поужинать с ними  в  одном  из  респектабельных
загородных ресторанов. Эти вечера доставляли Эллен большое удовольствие,
и одно это уже делало Броди счастливым. Вогэн, казалось, понимал  Эллен.
С ней он всегда был дружелюбен и обходителен.
   Вогэн вошел в кабинет Броди и сел.
   - Я только что разговаривал с Гарри Медоузом, - начал он.
   Вогэн явно был встревожен, и это заинтересовало Броди. Он  не  ожидал
такой реакции.
   - Вижу, что Гарри даром времени не теряет, - сказал Броди.
   - Где ты собираешься получить разрешение на закрытие пляжей?
   - Ларри, ты меня спрашиваешь как мэр или  как  владелец  компании  по
продаже недвижимости, или просто из дружеского любопытства?
   Вогэн весь напрягся. Броди видел, что он с трудом сдерживается.
   - Я хочу знать, где ты собираешься получить такое разрешение? Я  хочу
знать это сейчас.
   - Я неуверен, должен ли я испрашивать его вообще, - ответил Броди.  -
Есть определенные статьи, согласно  которым  я  могу  предпринять  любые
действия, какие сочту необходимыми в случае  возникновения  чрезвычайных
обстоятельств, и я полагаю,  члены  городского  управления  сами  должны
объявить о  чрезвычайном  положении.  Но  я  не  знаю,  захочешь  ли  ты
устраивать всю эту волокиту.
   - Это исключается.
   - Хорошо. Если подходить к  тому,  что  произошло,  не  формально,  я
считаю своей обязанностью в  меру  сил  обеспечить  безопасность  людей,
живущих в городе,  и  в  данный  момент,  по  моему  мнению,  для  этого
необходимо закрыть пляжи на два-три дня. Но если кто-либо все  же  решит
купаться, я  вряд  ли  смогу  арестовать  этого  человека  за  нарушение
запрета. Разве что, - Броди усмехнулся, - я смогу  пришить  ему  дело  о
преступной глупости.
   Но это Вогэна, видно, уже мало интересовало.
   - Я не хочу, чтобы ты закрывал пляжи, - сказал он.
   - Я это понял.
   - И знаешь почему? Четвертое июля не за горами, и от этих праздничных
дней будет зависеть многое. Мы подрубаем сук, на котором сидим.
   - Я понимаю твои доводы, но и ты должен понять, почему я хочу закрыть
пляжи. Я не ищу никакой личной выгоды.
   - Да, личной выгодой здесь для тебя и не  пахнет.  Скорее,  наоборот.
Послушай, Мартин, сенсации такого рода городу не нужны.
   - Но ему не нужны и новые жертвы.
   - О боже, никаких жертв больше не будет! И чего ты добьешься,  закрыв
пляжи? Только привлечешь сюда полчища репортеров, которые начнут повсюду
рыскать и совать нос куда не надо.
   - Ну и что? Если даже они и приедут, то не найдут ничего  стоящего  и
тут  же  разъедутся.  Я  не  думаю,  чтобы  "Нью-Йорк  тайме"  уж  очень
интересовал пикник на лоне природы или ужин в каком-нибудь клубе.
   - Репортеры нам просто ни к чему. А  вдруг  они  что-нибудь  все-таки
раскопают? Поднимут шумиху, а зачем она нам?
   - Ларри, ну что они могут раскопать? Мне, например, нечего  скрывать.
А тебе?
   -  И  мне  нечего.  Я  просто  подумал..,  может..,   те   случаи   с
изнасилованиями. Что-нибудь с душком.
   - Ерунда, - сказал Броди, - все это уже история.
   - Черт бы тебя  побрал,  Мартин!  -  Вогэн  выждал  минуту,  стараясь
сдержать себя. - Ладно, голосу рассудка ты не внемлешь.  Тогда  выслушай
меня просто как друга. На меня большое давление оказывают партнеры.  Для
нас все это может плохо кончиться.
   Броди рассмеялся:
   - Ларри,  у  тебя,  оказывается,  есть  партнеры?  Впервые  слышу.  Я
полагал, ты заправляешь своей лавочкой как самодержец.
   Вогэн смутился, словно сказал что-то лишнее.
   - У меня дело не такое простое, - сказал он. - Иногда  мне  и  самому
бывает нелегко разобраться. Сделай то, о чем я тебя прошу, Мартин.
   Броди посмотрел на Вогэна, пытаясь понять, что им сейчас движет.
   - Сожалею, Ларри, но не могу. У меня есть служебные обязанности, и  я
должен их выполнить.
   - Если ты меня не послушаешь, - сказал Вогэн, - не исключено, что  ты
скоро потеряешь это место.
   - Я тебе не подчиняюсь. Ты не можешь уволить ни одного полицейского в
городе.
   - Ты можешь мне не поверить, но у меня есть определенные полномочия в
отношении начальника полиции.
   - Я не верю этому.
   Из кармана пиджака Вогэн вынул устав городского управления Эмити.
   - Предоставляю тебе возможность убедиться в этом, - сказал он, быстро
листая устав. - Вот, - он нашел нужную страницу и протянул брошюру через
стол Броди, - здесь ясно сказано, что, хотя начальника полиции  избирают
на пост жители города, члены городского управления имеют право  сместить
его.
   Броди прочитал указанный Вогэном параграф.
   - Допустим, что это так, - сказал он. - Но мне хотелось бы знать, что
ты выдвинешь в качестве "веской и обоснованной причины"?
   - Я очень надеюсь, что этого не придется делать. Я не думал, что  наш
разговор зайдет так далеко. Я рассчитывал на твое  понимание,  поскольку
мое мнение и мнение членов городского управления ты знаешь.
   - Всех членов управления?
   - Большинства.
   - Кого именно?
   - Я не собираюсь называть тебе их фамилии. Я не обязан это делать. Ты
должен усвоить только одно - если ты не сделаешь так, как мы  хотим,  мы
посадим на твое место другого, более покладистого.
   В таком агрессивном настроении Броди еще никогда не видел Вогэна. Его
это поразило.
   - Ты в самом деле настаиваешь на этом, Ларри?
   - Да, - сказал Вогэн ровным голосом, предчувствуя победу. -  Доверься
мне, Мартин. Ты не пожалеешь.
   Броди вздохнул.
   - Дело дрянь, - сказал он. - Мне все это очень не  нравится.  Но  раз
это настолько важно...
   - Да, это важно, - Вогэн улыбнулся, впервые за все время разговора. -
Спасибо, Мартин, - сказал он и  поднялся.  -  Теперь  мне  предстоит  не
очень-то приятная миссия - визит к футам.
   -  Тебе  нужно,  чтобы  они  не  проболтались  "Тайме"  или   "Ньюс"?
Интересно, как ты собираешься на них воздействовать?
   - Буду взывать к их чувству долга, - сказал  Вогэн,  -  так  же,  как
взывал к твоему.
   - Этот номер не пройдет.
   - Здесь есть одно обстоятельство, которое нам как раз  на  руку.  Эта
мисс Уоткинс - всего лишь жалкая  бродяжка,  не  больше.  Ни  семьи,  ни
близких друзей. Она говорила, что приехала  на  Восточное  побережье  из
штата Айдахо автостопом, ее никто не хватится.
   Броди явился домой около пяти. Желудок его пришел в норму  настолько,
что он уже мог выпить пива перед ужином. Эллен в  розовой  форме  сестры
милосердия стряпала на кухне, руки у нее были в мясном фарше.
   - Привет, -  сказала  она  и  подставила  щеку  для  поцелуя.  -  Что
стряслось?
   - Ты ничего не слышала?
   - Нет. Сегодня у старушек был банный день. Я ни на минуту не выходила
из больницы.
   - Недалеко от Оулд-Милл-роуд погибла девушка.
   - Каким образом?
   - Акула. - Броди полез в холодильник и достал банку пива.
   Эллен перестала месить фарш и с удивлением взглянула на него.
   - Акула?! Ни о чем таком я прежде не слышала. Может, кто их  здесь  и
видел, но они никого не трогали.
   - Да, я знаю. Я сам впервые с этим столкнулся.
   - И что же ты намерен делать?
   - Ничего., - Вот как? И ты это считаешь правильным?
   - Конечно, что-то я бы мог сделать. Формально. Но ничего по существу.
И что по этому поводу думаю  я  или  ты,  не  имеет  никакого  значения.
Сильные мира сего обеспокоены тем, как это отразится на Эмити,  если  мы
все уж очень будем волноваться из-за того, что на  кого-то  из  приезжих
напала какая-то рыба. Они  все  считают,  что  это  нападение  -  чистая
случайность и что такого больше не повторится,  но  всю  ответственность
хотят переложить на меня.
   - Кого ты имеешь в виду - сильные мира сего?
   - Ларри Вогэн - один из них.
   - Вот как? Я не знала, что ты говорил с Ларри.
   - Он примчался ко мне сразу  же,  как  только  услышал,  что  я  хочу
закрыть пляжи. Он не был, как бы это сказать, деликатным, когда  убеждал
меня не закрывать пляжи. Он заявил, что уволит меня, если я их закрою.
   - Я не могу в это поверить, Мартин. Ларри не такой.
   - Я тоже раньше так думал. Кстати сказать, ты что-нибудь знаешь о его
партнерах?
   - О партнерах? Я полагаю, что у него их нет. А Пенроуз -  его  вторая
фамилия или что-нибудь в этом роде. Вообще я думала,  что  вся  компания
принадлежит ему.
   - Я тоже думал. Но, очевидно, это не так.
   - Хорошо, что ты поговорил с Ларри, прежде чем  принять  решение.  Он
гораздо шире смотрит на вещи, чем многие из нас.  Он  лучше  знает,  как
поступить.
   Броди почувствовал, что кровь бросилась ему в голову.
   - Ерунда, - сказал он и, оторвав жестяное  ушко  от  банки  с  пивом,
бросил его в мусорный бачок. Потом пошел в гостиную  послушать  вечерние
новости.
   Из кухни Эллен крикнула:
   - Я забыла сказать: тебе недавно звонили.
   - Кто?
   - Он не назвался. Просто  попросил  передать  тебе,  что  ты  здорово
работаешь. Мило с его стороны, правда?

Глава 4

   В последующие дни погода оставалась ясной и тихой. С  юго-запада  все
время дул слабый  ветерок  -  легкий  бриз,  который  рябил  поверхность
океана, не поднимая белых барашков. Свежесть в воздухе ощущалась  только
по  ночам,  земля  и  песок  после  многих  устойчивых  солнечных   дней
прогрелись.
   Воскресенье выпало  на  двадцатое  июня.  Государственные  школы  еще
неделю будут работать, но частные колледжи в  Нью-Йорке  уже  распустили
своих питомцев на каникулы. Семьи, имевшие  собственные  дома  в  Эмити,
начали приезжать на выходные дни с  начала  мая.  Курортники,  снимавшие
дома с пятнадцатого июня по пятнадцатое сентября, уже распаковали  вещи,
понемногу осваивались на новом месте и  начинали  чувствовать  себя  как
дома.
   К полудню пляж вдоль Скотч-роуд  и  Оулд-Милл-роуд  пестрел  народом.
Отцы семейств в полудреме лежали на пляжных  полотенцах,  набираясь  сил
перед партией в теннис  и  обратной  дорогой  в  Нью-Йорк  на  экспрессе
"Лонг-Айленд". Жены, удобно устроившись в алюминиевых шезлонгах,  читали
Элен Маккиннес, Джона Чивера и Тэйлора Колдуэлла, изредка  отрываясь  от
книг, чтобы глотнуть холодного вермута.
   Подростки лежали тесными,  плотными  рядами.  К  хиппи  эту  молодежь
причислить было нельзя. Они не произносили никаких банальных слов о мире
или о загрязнении окружающей среды, о справедливости  или  необходимости
бунта. Свои привилегии они унаследовали вместе с генами:  их  вкусы,  их
взгляды, так же как цвет их глаз,  были  предопределены  предшествующими
поколениями. Они не страдали ни авитаминозом, ни малокровием.  Их  зубы,
то ли от природы, то  ли  благодаря  хорошим  дантистам,  были  прямыми,
белыми и ровными, фигуры поджарыми, мышцы крепкими - ведь они  с  девяти
лет занимались боксом, с двенадцати - верховой ездой и  все  последующие
годы - теннисом. От них всегда хорошо пахло, даже  в  жару.  От  девушек
исходил легкий аромат духов, от юношей - просто аромат чистого тела.
   Эта золотая молодежь  вовсе  не  была  глупа  или  порочна.  Если  бы
кто-нибудь измерил групповой коэффициент  их  умственного  развития,  то
оказалось бы, что они  по  своим  природным  данным  могут  войти  в  ту
интеллектуальную элиту, которая  составляет  одну  десятую  часть  всего
населения земли. Они обучались в школах, где им преподавали самые разные
науки,  включая  искусство  общения   с   представителями   национальных
меньшинств, различные философские теории, тактику  политической  борьбы,
знакомили их с  экономическими  проблемами  и  проблемами  наркотиков  и
секса. Вообще-то знали они довольно много, но предпочитали об этих своих
знаниях не вспоминать. Они полагали (во всяком случае у них  было  такое
ощущение): к тому, что происходит в мире, они вряд ли  имеют  какое-либо
отношение. Их в самом  деле  ничего  не  трогало:  ни  расовые  бунты  в
Трентоне (штат Нью-Джерси)или в Гэри (штат Индиана); ни тот факт, что  в
ряде мест река Миссури  так  загрязнена,  что  поверхность  воды  иногда
воспламеняется; ни коррупция в полиции Нью-Йорка; ни рост преступности в
Сан-Франциско; ни скандальные разоблачения: в сосисках  были,  например,
обнаружены личинки насекомых  и  гексахлорофин,  вызывающий  заболевание
мозга. Они равнодушно относились даже к экономическому кризису,  который
переживала вся Америка. Колебания на  бирже  для  них  были  всего  лишь
досадным обстоятельством, которое давало повод их отцам пожурить  их  за
мотовство, действительное или только воображаемое родителями.
   Это были те молодые люди, которые  приезжали  в  Эмити  каждое  лето.
Другие же - а среди  них  встречались  и  просто  бродяги  -  устраивали
демонстрации, разглагольствовали на разные темы,  собирались  группками,
подписывали петиции  и  все  лето,  как  правило,  работали  в  каких-то
организациях с непонятными сокращенными названиями. Но поскольку  они  в
целом не принимали Эмити, в лучшем случае присоединялись к его жителям в
праздник Дня труда, то и к ним всерьез никто не относился...
   А малыши играли у воды, копали ямки и  кидали  друг  в  друга  мокрым
песком, не думая и не заботясь о том, какими они станут и что их ждет  в
будущем.
   Мальчик лет шести долго бросал плоские камешки в воду  -  так,  чтобы
они подпрыгивали на ее поверхности, - потом ему это надоело. Он пошел по
пляжу туда, где лежала его мать, и сел с нею рядом.
   - Послушай, мам, -  сказал  он,  выводя  пальцем  на  песке  какие-то
закорючки.
   Его мать повернулась к нему, прикрыла ладонью глаза от солнца.
   - Что тебе?
   - Мне здесь уже надоело.
   - Надоело? Так скоро? Мы ведь совсем недавно сюда приехали.
   - Ну и что ж, что недавно. Мне скучно. Мне нечего делать.
   - Посмотри, какой пляж, ты можешь играть, где хочешь.
   - Да, я знаю. Но мне нечего делать. Мне скучно.
   - Почему ты не поиграешь в мяч?
   - С кем? Здесь никого нет.
   - Как это нет? Ты поискал Харрисов? А где Томми Конверс?
   - Их нет никого. Они не пришли. Мне скучно.
   - Ну, Алекс, что ты заладил одно и то же.
   - Можно я пойду купаться?
   - Нет. Вода холодная.
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю, и все. К тому же я не могу отпустить тебя одного.
   - А ты не пойдешь со мной?
   - Купаться? Нет, конечно.
   - Ты просто постоишь и посмотришь.
   - Алекс, мама ужасно устала. Неужели тебе нечем заняться?
   - Можно я поплаваю на надувном матраце?
   -Где?
   - У самого берега. Я не буду купаться. Я просто полежу на матраце.
   Мать села и, надев  очки  от  солнца,  оглядела  пляж.  В  нескольких
десятках ярдов от них по пояс в воде стоял  мужчина,  держа  ребенка  на
плечах. Женщина посмотрела на него, и ее вдруг охватила жалость к  себе:
у нее теперь не было мужа, на  которого  она  могла  бы  переложить  эту
обязанность - поиграть с ребенком.
   Женщина еще не успела перевести взгляд на сына, а мальчик уже  понял,
о чем она думает.
   - Папа разрешил бы мне, - сказал он.
   - Алекс, тебе пора уже усвоить, что таким способом  ты  не  заставишь
пойти меня на уступки. - Она снова оглядела пляж. Он  был  пуст,  только
несколько пар вдалеке. - Ну, ладно, - согласилась  она.  -  Иди.  Но  не
заплывай  слишком  далеко,  и  без  матраца  не  плавай,  -  она  строго
посмотрела на мальчика, даже сняла очки, чтобы он мог видеть ее глаза.
   - Хорошо, - ответил он. Встал, схватил резиновый матрац и потащил его
к воде. Потом поднял его и, держа на  вытянутых  руках,  вошел  в  воду.
Когда вода дошла ему до пояса, он лег на него. Волна подхватила  матрац,
подняла его вместе с мальчиком. Мальчик поудобней улегся на нем и  начал
медленно грести, равномерно работая обеими руками, его ноги по щиколотку
свисали с края матраца. Он проплыл несколько  ярдов,  повернул  и  начал
грести вдоль берега. Слабое течение потихоньку относило его в океан,  но
он не замечал этого.
   В пятидесяти ярдах от берега дно  океана  резко  понижалось,  оно  не
обрывалось внезапно, но круто уходило под  уклон.  Там,  где  начиналось
понижение, глубина была пятнадцать  футов.  Чуть  дальше  она  достигала
двадцати пяти, затем сорока, затем  пятидесяти  футов.  На  глубине  ста
футов дно становилось ровным, оно так и  оставалось  ровным  примерно  с
полмили, затем поднималось, образуя  мелководье  в  миле  от  берега.  А
дальше за мелководьем дно быстро понижалось  до  двухсот  футов,  а  еще
дальше начинались настоящие океанские глубины.
   На глубине тридцати пяти футов медленно плыла огромная  рыба,  слегка
взмахивая хвостом. Она ничего не видела, так как  вода  была  мутной  от
мельчайших растительных организмов. Рыба плыла вдоль берега.  Потом  она
повернула,  слегка  накренилась   и   кругами   стала   подниматься   на
поверхность. В воде теперь было больше света,  но  рыба  еще  ничего  не
видела.
   Мальчик отдыхал, свесив руки в воду, ступни его ног тоже захлестывала
набегающая волна. Он посмотрел на берег, мать обычно  не  разрешала  ему
заплывать так далеко. Он видел, что она все еще лежит  на  полотенце,  а
мужчина и ребенок играют в прибрежных волнах.  Мальчик  не  испугался  -
вода была спокойной, дай отплыл он всего ярдов сорок от берега.  Но  все
же он решил подплыть поближе, а  то  мать  еще  увидит  его  и  заставит
вылезти из воды. Он сполз немного с матраца, чтобы помогать себе ногами.
Его руки загребали воду почти бесшумно, но ноги беспорядочно колотили по
воде, взбивая пену.
   Рыба не слышала звуков, но она фиксировала резкие, порывистые  толчки
воды, посылаемые ударами ног. Это были сигналы, пока еще слабые, но рыба
уловила их и направилась в ту сторону. Она всплывала  вначале  медленно,
но затем, по  мере  того  как  сигналы  становились  отчетливее,  быстро
набирала скорость.
   Мальчик  на  минуту  остановился  передохнуть.  Сигналы   больше   не
поступали. Рыба поплыла медленнее, вертя головой из стороны  в  сторону,
стараясь вновь уловить их. Мальчик лежал абсолютно  неподвижно,  и  рыба
прошла под ним на большой глубине. Потом она снова стала всплывать.
   Мальчик опять поплыл. Он ударял ногами только через три-четыре гребка
-  ногами  было  работать  гораздо  тяжелее,  чем  грести.  Эти  изредка
повторяющиеся удары посылали  рыбе  новые  сигналы.  И  она  их  уловила
мгновенно, так как находилась почти точно под мальчиком.  Рыба  кинулась
вверх. Она всплыла  почти  вертикально,  так  как  на  поверхности  воды
ощутила какое-то движение. Она не была  уверена,  съедобно  ли  то,  что
плещется  там,  наверху,  но  это  сейчас  не   имело   значения.   Рыба
приготовилась  к  атаке.  Если  то,  что  она  проглотит,  можно   будет
переварить, значит, это пища,  а  если  нет,  она  отрыгнет  это  позже.
Разинув пасть и еще раз взмахнув серповидным хвостом, рыба  кинулась  на
свою жертву.
   Последнее, что  почувствовал  мальчик,  это  сильный  удар  в  живот.
Дыхание перехватило, он ничего не успел крикнуть, а если бы и успел,  то
все равно не знал,  что  кричать,  поскольку  рыбы  он  не  видел.  Рыба
вытолкнула матрац в воздух. Голова,  руки,  плечи,  почти  все  туловище
мальчика и большая часть матраца  исчезли  в  ее  пасти,  и  челюсти  ее
сомкнулись. Рыба, выскочив из воды, пролетела  вперед  и  шлепнулась  на
брюхо, перемалывая челюстями все подряд  -  мясо,  кости,  резину.  Ноги
мальчика, отделившись от туловища, медленно вращаясь, опускались на дно.
   Мужчина, который играл с ребенком у воды, крикнул:
   - Эй!
   Он не верил собственным глазам, он все смотрел и  смотрел  туда,  где
только что был мальчик, потом перевел взгляд на  берег,  но  тут  мощный
всплеск заставил его снова резко повернуться к океану, только там он уже
ничего не увидел, кроме волн, вызванных всплеском и расходившихся теперь
кругами.
   - Ты видел? - закричал он. - Ты видел?
   - Что, папочка, что? - ребенок испуганно уставился на него.
   - Вон там! Акула или кит, или еще что! Что-то огромное!
   Мать мальчика, дремавшая на полотенце, открыла глаза и, прищурившись,
взглянула на мужчину. Он, показывая на воду, сказал  что-то  ребенку,  и
тот побежал по песку к груде одежды. Мужчина кинулся к матери  мальчика.
Она села и долго не могла понять, о чем он говорит, но он  показывал  на
воду, и она, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на океан. Она  ничего  не
увидела и поначалу нисколько этому не удивилась, но тут  она  вспомнила:
"Алекс!"
   Броди обедал - жареная курица, картофельное пюре и горошек.
   - Опять картофельное пюре, - воскликнул  он,  когда  Эллен  поставила
перед ним тарелку. - Что ты со мной делаешь?
   - Я не хочу, чтобы ты умер с голоду. К тому же тебе идет быть полным.
   Зазвонил телефон.
   - Я подойду, - сказала Эллен. Но встал  Броди.  И  так  было  всегда.
Собиралась подойти к телефону она, но подходил он.  То  же  самое  было,
когда она забывала что-нибудь  в  кухне.  Она  говорила,  например,  что
забыла салфетки и что сейчас их принесет, но оба знали,  что  пойдет  за
ними он.
   - Не надо, это скорее всего мне, - сказал Броди. Слова эти  вырвались
у него непроизвольно, он знал, что звонить могли и ей.
   Звонили из полицейского участка.
   - Говорит Биксби, шеф.
   - В чем дело, Биксби?
   - Вам лучше приехать сюда.
   -Зачем?
   - Ну, дело в том, шеф... - Биксби явно не хотел излагать подробности.
Он что-то сказал кому-то, кто был рядом, потом снова сказал в трубку:  -
У нас здесь одна женщина, шеф... Она в истерике...
   - Что случилось?
   - Ее ребенок. Там, на пляже.
   У Броди екнуло сердце.
   - Что с ним?
   - Ну... - Биксби замялся, а потом буркнул: - Четверг.
   - Послушай, болван... - начал было Броди, но тут же  осекся.  Он  все
понял. - Я сейчас буду. - И повесил трубку.
   Его трясло, как в лихорадке. Страх, чувство вины и бессильная  ярость
- все это слилось в один острый приступ боли. Он вдруг Осознал, что  его
обманули и предали, но и сам чувствовал себя  предателем  и  обманщиком.
Его силой вовлекли в грязное дело. Он стал безвольной  марионеткой.  Вся
вина теперь ложилась на него, хотя виноват не он один.  Это  также  вина
Ларри Вогэна и его партнеров, есть они у него на самом деле или нет.  Он
хотел поступить так, как велел его долг, но ему не дали этого. Какой  же
он полицейский, если спасовал  перед  Вогэном?  Он  должен  был  закрыть
пляжи.
   Предположим, он закрыл бы их. Рыба, возможно, ушла  бы,  допустим,  к
берегам Истгемптона и напала бы на кого-нибудь уже там. Но он не  закрыл
пляжи, и из-за этого погиб ребенок.  Ясно  как  божий  день.  Причина  и
следствие. Броди вдруг почувствовав отвращение к  себе.  И  одновременно
ему стало себя жаль.
   - Что произошло? - спросила Эллен.
   - Только что погиб ребенок.
   -Как?
   - Опять эта проклятая акула.
   - О господи! Если бы ты закрыл пляжи... - начала было она, но тут  же
замолкла.
   - Да, я знаю.
   Когда Броди приехал, Гарри  Медоуз  уже  ожидал  его  на  автостоянке
позади полицейского участка. Он открыл переднюю дверцу  и  втиснул  свое
огромное тело на сиденье рядом с Броди.
   - Вот тебе и чистая случайность, - сказал он.
   - Да. Кто там, Гарри?
   - Один парень из "Тайме", двое из "Ньюсдей",.
   Один  из  моей  газеты.  И  еще  женщина.  И  тот  человек,   который
утверждает, будто видел, как все произошло.
   - Как об этом пронюхали в "Тайме"?
   - Невезение. Этот парень из "Тайме" был на пляже. А  с  ним  один  из
"Ньюсдей". Оба приехали на уик-энд. И о том, что случилось, узнали сразу
же.
   - Когда это произошло?
   Медоуз посмотрел на часы.
   - Минут пятнадцать - двадцать назад. Не больше.
   - Им известно об этой девице Уоткинс?
   -  Не,  думаю.  Мой  парень  знает,   конечно,   но   он   достаточно
сообразителен, чтобы не болтать зря языком. Что касается остальных - все
зависит от того, с кем они говорили.  Вряд  ли  они  докопались.  У  них
просто не было времени.
   - Рано или поздно докопаются.
   - Знаю, - сказал Медоуз. -  Это  поставит  меня  в  довольно  трудное
положение.
   - Тебя?! Да ты шутник.
   - Я серьезно, Мартин. Если кто-нибудь  из  "Тайме"  разнюхает  о  той
истории и она  появится  в  завтрашнем  номере  вместе  с  сообщением  о
нападении акулы, "Лидеру" не поздоровится. Я собираюсь использовать этот
случай, чтобы спасти честь газеты, даже если другим до нее нет дела.
   -  Как  ты  собираешься  его  использовать,  Гарри?  Что  ты   хочешь
написать?
   - Пока не знаю. Говорю тебе, что я в довольно трудном положении.
   - И кого ты собираешься обвинить в попытке замять ту  историю?  Ларри
Вогэна?
   - Вряд ли.
   - Меня?
   - Нет, нет. О том, что  кто-то  распорядился  замять  это,  я  вообще
писать не буду. Никакого сговора не было. Я хочу переговорить  с  Карлом
Сантосом. Если мне удастся убедить его сказать то, что нужно сказать, мы
избежим многих неприятностей.
   - А что если написать правду?
   - Что именно?
   - Что если написать все, как  было?  Что  я  хотел  закрыть  пляжи  и
предупредить людей об опасности, но члены муниципалитета не согласились,
и поскольку я оказался трусом и не смог настоять на своем, выполняя свой
долг, то я пошел на поводу у них. Написать, что  местные  боссы  решили:
оснований будоражить людей  только  из-за  того,  что  у  берегов  Эмити
появилась акула, которой нравится жрать детей, нет.
   - Перестань, Мартин. Ты не виноват. Никто не виноват.
   Мы приняли решение, пошли на риск и проиграли. Вот и все.
   - Потрясающе.
   Теперь мне только остается пойти и сказать матери этого  ребенка:  мы
очень сожалеем, но мы были вынуждены пожертвовать ее сыном в этой  игре,
как фишкой. -  Броди  вылез  из  машины  и  зашагал  к  задней  двери  в
полицейский участок. Медоуз последовал за ним.
   Броди остановился.
   - Я вот что хотел бы знать, Гарри. Кто на  самом  деле  принял  такое
решение? Ты подчинился. Я подчинился. Я полагаю, что Ларри Вогэн тоже не
сам все решил. По-моему, он тоже кому-то подчинился.
   - Почему ты так думаешь?
   - У меня есть некоторые основания. Тебе  что-нибудь  известно  о  его
партнерах по бизнесу?
   - Нет  у  него  никаких  партнеров..  -  Это-то  и  наводит  меня  на
размышления. Ладно, забудем об этом.., на время.  -  Броди  поднялся  на
ступеньки, Медоуз - за ним. -  Тебе  лучше  пойти  через  главный  вход,
Гарри, - сказал Броди.
   Броди вошел в свой кабинет через заднюю дверь.  У  его  стола  сидела
женщина и комкала в руке носовой платок.
   Она была босиком, короткий халатик, накинутый на  купальник,  был  не
застегнут. Броди с тревогой посмотрел  на  нее,  и  его  снова  охватило
чувство вины. Он не видел, плачет ли она,  глаза  ее  закрывали  большие
солнечные очки.
   У противоположной стены стоял мужчина. Броди понял, что это тот самый
человек, который будто бы видел, как все  произошло.  Мужчина  рассеянно
обозревал развешанные по стенам благодарственные грамоты от общественных
организаций, фотографии, на которых Броди был снят с именитыми  гостями.
Вряд ли все это могло представлять интерес для взрослого посетителя,  но
говорить сейчас с обезумевшей от горя женщиной не каждый бы решился.
   Броди никогда не  был  мастером  утешать  людей,  поэтому  он  только
представился и начал задавать  вопросы.  Женщина  сказала,  что  никакой
акулы она не видела: ее мальчик плыл на матраце, а потом  вдруг  его  не
стало. "Все, что я увидела, - это куски матраца".  Говорила  она  тихим,
ровным голосом. Мужчина рассказал то, что он видел. А может, ему все это
только померещилось?
   - Итак, никто в действительности акулу не видел, -  подытожил  Броди,
где-то в глубине души на что-то надеясь.
   - А что же это еще могло быть? - спросил мужчина.
   - Мало ли что, - Броди лгал себе, так же как и им, втайне надеясь,  а
вдруг какая-нибудь версия окажется хоть сколько-нибудь правдоподобной. -
Из матраца мог выйти воздух, мальчик мог просто утонуть.
   - Алекс хорошо плавает, - возразила женщина. - Или...
   Плавал...
   - Ну, а как же всплеск? - сказал мужчина.
   - Мальчик мог барахтаться в воде.
   - Он даже не вскрикнул.
   Броди понял, что ничего не выйдет.
   - Ну что ж, - сказал Он. - Причины, во всяком  случае,  нам  довольно
скоро станут известны.
   - Что вы имеете в виду? - спросил мужчина.
   - Людей, которые погибают в воде, обычно выбрасывает на берег. И если
на него напала акула, это будет сразу ясно. - Женщина опустила плечи,  и
Броди выругал себя за бестактность. - Извините,  -  сказал  он.  Женщина
покачала головой и заплакала.
   Броди попросил женщину и мужчину подождать у него в кабинете,  а  сам
вышел в приемную. Медоуз стоял в дверях, прислонившись к стене,  молодой
человек, высокий и стройный, стоявший  рядом  с  ним,  атаковал  Медоуза
вопросами. Репортер из "Тайме", сообразил  Броди.  На  молодом  человеке
были сандалии, плавки и рубашка с короткими рукавами с эмблемой  в  виде
аллигатора на груди с левой стороны. Эта эмблема сразу вызвала  у  Броди
инстинктивную неприязнь к репортеру. В юности  такие  рубашки  были  для
Броди чем-то вроде символа богатства и высокого  положения  в  обществе.
Все курортники носили их. Броди долго приставал к матери, и наконец  она
купила ему "двухдолларовую  рубашку  с  шестидолларовой  ящерицей",  как
говорила она, но когда  он  увидел,  что  все  равно  толпы  курортников
проходят мимо него с тем  же  равнодушием,  что  и  прежде,  он  испытал
унижение. Он содрал  аллигатора  с  кармана,  а  рубашкой  стал  чистить
газонокосилку - летом он подрабатывал стрижкой газонов.  Совсем  недавно
Эллен купила несколько дорогих платьев той же фирмы; они вряд  ли  могли
позволить себе платить такие деньги за аллигатора, но  Эллен  надеялась,
что это поможет вернуться в ту среду, из которой она  вышла.  И  однажды
вечером Броди - неожиданно для себя самого - принялся  корить  Эллен  за
покупку "десятидолларового платья с двадцатидолларовой ящерицей".
   Двое мужчин сидели на скамейке - репортеры из "Ньюсдей". Один  был  в
плавках, другой - в пиджаке и спортивных брюках. Корреспондент Медоуза -
кажется, его звали Нэт, - присев на краешек стола,  о  чем-то  болтал  с
Биксби. Увидев Броди, они замолчали.
   - Чем могу быть полезен? - спросил Броди.
   Молодой человек, беседовавший с Медоузом, сделал шаг вперед и сказал:
   - Я Билл Уитмен из "Нью-Йорк тайме".
   "Подумать только, какая честь!" - мелькнуло в голове у Броди.
   - Я был на пляже.
   - Ну и что вы там видели?
   - Я тоже был там, - вмешался один из репортеров "Ньюсдей", - и ничего
не видел, кроме того парня, который сейчас сидит в вашем  кабинете.  Вот
он, похоже, что-то видел.
   - Да, это так, - сказал Броди, - только он сам не знает, что именно.
   - Что вы собираетесь  написать  в  протоколе  -  нападение  акулы?  -
спросил репортер из "Тайме".
   - Я пока ничего не собираюсь писать и вам тоже ничего не советовал бы
предпринимать, пока все не прояснится.
   Репортер из "Тайме" усмехнулся..
   -  Да  полно,  шеф.  Вы  что,   хотите   назвать   это   таинственным
исчезновением? Мальчик, затерявшийся в океане?
   Броди с трудом сдержал себя, чтобы не ответить на выпад репортера  из
"Тайме".
   - Послушайте, мистер Уитмен, - ваша фамилия Уитмен, я не ошибся? -  у
нас нет свидетелей, которые видели что-нибудь, кроме всплеска.  Человек,
сидящий у меня в  кабинете,  уверяет,  что  он  видел  какое-то  большое
серебристого цвета тело, и по его  мнению,  это  может  быть  акула.  Он
говорит, что никогда в жизни не видел живой акулы, поэтому его слова  не
являются заключением эксперта. У нас нет трупа, нет доказательств  того,
что на мальчика напала акула... Мы только знаем,  что  он  исчез.  Может
быть, он утонул. Может быть, с ним  случился  какой-нибудь  приступ  или
припадок. А может быть, на него напала какая-то рыба или  животное,  или
даже человек, если на то пошло.  Все  могло  случиться,  и  пока  мы  не
получим...
   Скрежет шин по гравию на общественной стоянке прервал Броди. Хлопнула
дверца машины, и в полицейский участок влетел Лен Хендрикс. На нем  были
одни только плавки. Его тело с налипшими серовато-белыми песчинками было
такого же цвета, как пластмассовый стаканчик для  кофе.  Он  остановился
посреди приемной.
   - Шеф... - Ты купался,  Леонард?  -  спросил  Броди,  пораженный  его
видом.
   - Еще одно нападение! - выдохнул Хендрикс.
   Репортер из "Тайме" оживился:
   - А когда было первое?
   - Мы только что обсуждали это, Леонард, - сказал Броди. - Я не  хочу,
чтобы кто-либо делал поспешные выводы, прежде чем мы удостоверимся,  что
же произошло на самом деле. Черт возьми, мальчик мог и утонуть.
   - Мальчик? - переспросил Хендрикс. - Какой мальчик? Это был  мужчина,
старик. Пять минут назад. Он вошел в воду, поплыл и вдруг дико закричал,
голова его скрылась под водой, затем снова вынырнула, и он опять  что-то
крикнул и снова исчез под водой. Вода вокруг вся.  Бурлила  и  сделалась
красной от крови. Акула отплывала и снова набрасывалась на свою  жертву,
снова отплывала  и  снова  набрасывалась.  В  жизни  я  не  видел  такой
здоровенной рыбы, ну  прямо  автофургон.  Я  зашел  в  воду  по  пояс  и
попытался дотянуться до  старика,  но  рыба  все  кидалась  на  него.  -
Хендрикс замолчал, уставившись на пол. Дышал он с трудом, прерывисто.  -
Наконец она отстала,  может,  уплыла,  не  знаю.  Я  подошел  к  старику
поближе, он лежал на воде лицом вниз. Я схватил его за руку и потянул.
   - Ну, а дальше? - спросил Броди.
   - Она осталась у меня в руке. Рыба, по-видимому, откусила ее,  и  она
едва держалась, висела, как на ниточке. - Хендрикс поднял голову - глаза
у него были красные от изнеможения и ужаса.
   - Тебя мутит? - спросил Броди.
   - Да нет.
   - Ты вызвал "скорую помощь"?
   Хендрикс отрицательно покачал.
   Головой.
   - "Скорую помощь"? - удивился репортер из "Тайме". -  Это  все  равно
что запирать конюшню после того, как из нее украли лошадь.
   - Заткнитесь,  вы,  умник,  -  сказал  Броди.  -  Биксби,  позвони  в
больницу. Леонард, на тебя можно рассчитывать? - Хендрикс  утвердительно
кивнул. - Тогда пойди и разыщи несколько щитов с надписью "Пляж закрыт".
   - У нас есть такие?
   - Не знаю. Должны быть где-то. Может, в кладовке рядом с  табличками:
"Личная собственность. Охраняется полицией". Если их  нет,  то  придется
нам самим сделать несколько штук. Так или иначе, а эти  проклятые  пляжи
надо закрыть.
   В понедельник утром Броди приехал на работу сразу после семи.
   - Принес? - спросил он у Хендрикса.
   - Она у вас на столе.
   - Ну и что там? Ладно, сам посмотрю.
   - Вам не придется долго искать.
   Свежий номер "Нью-Йорк тайме" лежал  у  Броди  на  столе.  На  первой
странице  в  правом  крайнем  столбце  почти  в  самом  низу  он  увидел
заголовок:
   Акула-людоед Две жертвы  на  Лонг-Айленде  Броди  выругался  и  начал
читать:
   "Уильям Ф: Уитмен, специальный корреспондент "Нью-Йорк тайме"
   Эмити,    Лонг-Айленд,    20    июня.    Шестилетний    мальчик     и
шестидесятипятилетний  мужчина  стали  сегодня  жертвами  акулы  -   оба
нападения совершены в течение одного часа вблизи пляжа этого курорта.
   Хотя тело мальчика Александра Кинтнера не было  найдено,  официальные
лица заявили, что, вне всякого сомнения, на него напала акула. Свидетель
Томас Дагер из Нью-Йорка утверждает, будто видел,  как  что-то  огромное
серебристого цвета  выскочило  из  воды,  кинулось  на  мальчика  с  его
надувным матрацем и плюхнулось обратно в ВОДУ-  Следователь  Эмити  Карл
Сантос  сообщил,  что  следы  крови,  обнаруженные  на  кусках  матраца,
выловленных позже, позволяют утверждать, что мальчик умер насильственной
смертью.
   Не  менее  пятнадцати   человек   были   свидетелями   нападения   на
шестидесятипятилетнего Морриса Кейтера, которое произошло в два часа дня
в четверти  мили  от  того  места,  где  подвергся  нападению  маленький
Кинтнер.
   Кейтер плыл совсем близко от берега, когда акула внезапно  накинулась
на него. Он звал на помощь, но все попытки спасти его были безуспешны.
   "Я зашел в воду по пояс и попытался вытащить старика, -  рассказывает
полицейский Леонард Хендрикс, находившийся в то время  на  пляже,  -  но
рыба все кидалась и кидалась на него".
   Кейтер,  оптовый  торговец  ювелирными  изделиями,  был  доставлен  в
саутгемптонскую   больницу,   где    его    смерть    была    официально
зарегистрирована.
   За   два   последних   десятилетия   это   единственные    официально
подтвержденные случаи нападения акулы на людей на Восточном побережье.
   Как считает доктор Дэвид Дайетер, ихтиолог из нью-йоркского Аквариума
на Кони-Айленде, логично предположить, что оба нападения совершены одной
акулой, хотя со всей определенностью это утверждать трудно.
   "В это время года в этих водах, - сказал Дайетер, - очень мало  акул.
Акулы вообще редко подплывают так близко к берегу. И  вероятность  того,
что у одного пляжа почти одновременно могли оказаться две акулы, которые
нападают на людей, крайне мала".
   Узнав, что один  свидетель,  описывая  акулу,  напавшую  на  Кейтера,
сказал:  "Огромная,  как   автофургон",   Дайетер   заявил,   что   это,
по-видимому, большая белая акула (Carcharodon carcharias), они  известны
во всем мире своей прожорливостью и  агрессивностью.  "В  1916  году,  -
продолжал он, - большая белая отправила на тот свет за один день четырех
купающихся у берегов Нью-Джерси. Это второй зарегистрированный в  США  в
этом столетии случай,  когда  одна  акула  напала  сразу  на  нескольких
человек. Нападение акулы, - говорит Дайетер,  -  это  такой  же  роковой
случай, как удар молнии  в  дом.  Акула,  по  всей  вероятности,  просто
проплывала мимо. Денек выдался отменный, купающихся было  много,  а  она
оказалась поблизости. Все это чистая случайность".
   Эмити - летний курорт на южном побережье Лонг-Айленда,  расположенный
приблизительно  посредине  между  Бриджгемптоном   и   Истгемптоном,   с
населением в тысячу человек. В  летнее  время  население  возрастает  до
десяти тысяч".
   Броди кончил читать статью и положил  газету  на  стол.  Случайность,
считает этот Дайетер, чистая случайность. Что бы он сказал, если бы знал
о первом нападении? Все равно бы утверждал, что это чистая  случайность?
Или назвал бы это халатностью, непростительной, даже преступной? Погибли
уже три человека, а двое из них могли  бы  остаться  в  живых,  если  бы
только он...
   - Ты видел "Тайме"? - спросил Медоуз. Он стоял в дверях.
   - Да, видел. Они ничего не знают об Уоткинс.
   - Ничего. И это странно: ведь Лен тогда проговорился.
   - Но ты все же упомянул о ней.
   - Да. Я вынужден был. Вот.  -  Медоуз  протянул  Броди  номер  газеты
"Эмити лидер".
   Заголовок  во  всю  полосу  гласил:  "Два  человека  стали   жертвами
акулы-чудовища  у  побережья   Эмити".   Ниже   более   мелким   шрифтом
подзаголовок: "Число жертв рыбы-убийцы достигло трех".
   - Ты, безусловно, умеешь подавать новости, Гарри.
   - Читай. Броди начал читать.
   "Вчера  в  Эмити  двое  курортников  стали  жертвами   акулы-людоеда,
напавшей  на  них,  когда  они  безмятежно  плавали  в  прохладной  воде
неподалеку от Скотч-роуд.
   6-летний Александр Кинтнер,  проживавший  со  своей  матерью  в  доме
Ричарда Пакера, оказался  ее  первой  жертвой.  Он  плавал  на  надувном
матраце, и акула ринулась на него снизу. Тело его не найдено.
   Не прошло и получаса, как 65-летний Моррис Кейтер, приехавший в Эмити
на уик-энд  и  остановившийся  в  гостинице  "Герб  Абеляра",  подвергся
нападению акулы, плавая неподалеку от городского пляжа.
   Гигантская рыба снова и снова яростно кидалась  на  Кейтера,  который
звал на помощь. Полицейский Лен Хендрикс, случайно оказавшийся на  пляже
(он решил искупаться впервые за последние пять  лет),  сделал  отчаянную
попытку отбить человека, но акула не отступала. Когда  Кейтера  вытащили
из воды, он был мертв.
   За последние пять дней это третий случай нападения  акулы  у  берегов
Эмити со смертельным исходом.
   В прошлую среду ночью  Кристина  Уоткинс,  гостившая  у  семьи  Футов
(Оулд-Милл-роуд), пошла купаться и исчезла.
   В четверг утром начальник полиции Мартин Броди и полицейский Хендрикс
обнаружили ее тело.  Как  заявляет  следователь  Карл  Сантос,  "причина
смерти - нападение акулы, двух мнений здесь быть не может".
   На вопрос, почему о причине смерти не было объявлено в газете, Сантос
ничего не ответил".
   Броди взглянул поверх газеты и спросил:
   - Сантос действительно уклонился от ответа?
   - Нет. Он сказал, что говорил только с тобой и со мной, но не  считал
себя вправе заявить обо всем этом публично. Как ты понимаешь, его  ответ
меня не устраивал. Во всем обвинили бы тебя  и  меня.  Я  надеялся,  что
смогу его вынудить сказать что-нибудь вроде: ее  семья  просила  причину
смерти сохранить в тайне. Но он не захотел. Его тоже можно понять.
   - Ну и что же ты тогда сделал?
   - Я попытался связаться с Ларри Вогэном, но он  уехал  из  города  на
уик-энд. Он лучше других изложил бы официальную версию.
   - И что же ты сделал, не найдя его?
   - Читай.
   "Понятно, что полиция Эмити и местные официальные  лица  в  интересах
всех проживающих в городе решили умолчать об  этом  происшествии.  "Люди
будут слишком бурно реагировать, когда  услышат  о  нападении  акулы,  -
сказал один из членов муниципалитета. - Мы не хотели поднимать панику. К
тому же нам было известно мнение одного эксперта: вероятность повторного
нападения акулы ничтожно мала".
   - Кто этот разговорчивый член муниципалитета? - спросил Броди.
   - Все и никто, - сказал Медоуз. - В сущности, они все  это  говорили,
но их имен мы, разумеется, не назвали.
   - Ну а почему пляжи не были закрыты? Кто-нибудь говорил об этом?
   - Ты говорил.
   -Я?
   "На вопрос, почему не были закрыты пляжи, раз у побережья  обнаружили
акулу-людоеда, начальник  полиции  Броди  сказал:  "Атлантический  океан
велик, и рыбы легко меняют места обитания. Они не задерживаются там, где
мало пищи.
   Как мы должны были поступить? Закрыть пляжи в Эмити?  Но  тогда  люди
поедут в Истгемптон и станут  купаться  там,  подвергая  свои  жизни  не
меньшей опасности, чем если бы они купались в Эмити".
   Тем не менее после вчерашних событий начальник  полиции  Броди  отдал
распоряжение закрыть пляжи впредь до особого распоряжения".
   - Боже мой, Гарри, - сказал Броди,  -  ты  все  свалил  на  меня.  Ты
представил дело так, будто я  настаивал  на  том,  на  чем  я  вовсе  не
настаивал, а потом оказалось, что  я  был  не  прав,  и  меня  принудили
сделать то, чего на самом деле я добивался  с  самого  начала.  Довольно
грязный трюк.
   - Это не трюк. Мне нужен был человек, который выступил бы официально,
а так как Вогэн уехал, то, естественно,  выбор  пал  на  тебя.  Ведь  ты
согласился с этим решением и таким  образом  -  вольно  или  невольно  -
поддержал его. Я  не  видел  никакого  смысла  в  том,  чтобы  предавать
гласности все наши переговоры.
   - В этом, пожалуй, нет нужды. Но так или иначе дело сделано. Что  еще
я должен прочитать?
   - Больше, по правде говоря, читать нечего. Я тут  еще  привожу  слова
Мэта Хупера, того парня из  Вудс-Хода.  Он  говорит:  маловероятно,  что
акула еще на кого-нибудь нападет. Но сказал он это уже не так  уверенно,
как в прошлый раз.
   - Он считает, что у нашего берега разгуливает одна акула?
   - Да, он склонен думать, что одна. И что это - большая белая.
   - Я тоже так считаю. Я хочу сказать,  мне  все  равно  -  белая  она,
зеленая или голубая, но я думаю, это была одна и та же акула.
   - Почему?
   - Попробую объяснить. Вчера  днем  я  звонил  в  береговую  охрану  в
Монтоке. Спросил, не приходилось ли им видеть у берега акул в  последнее
время. Они ответили, что не  видели.  Ни  одной  за  всю  весну.  И  это
неудивительно - лето только начинается.  Они  обещали,  что  пройдут  на
катере вдоль берега и сообщат мне, если что-нибудь  заметят.  Я  все  же
позвонил им снова. Они сказали, что плавали в нашем  районе  около  двух
часов и ничего подозрительного не увидели. Значит, здесь мало акул.  Еще
они сказали, что если какие акулы  и  заплывают  сюда,  то  это  главным
образом голубые акулы средних размеров - от пяти до  десяти  футов  -  и
песчаные акулы, которые обычно людей не трогают.  Из  рассказа  Леонарда
следует, что он видел совсем не голубую акулу средних размеров.
   - Хупер говорит, что мы можем сделать  следующее.  Теперь,  когда  ты
велел закрыть пляжи, мы могли бы приманить ее. Разбросать в  воде  рыбьи
потроха и другие лакомства. Если акула  плавает  где-нибудь  неподалеку,
говорит он, это сразу привлечет ее сюда.
   - Великолепная мысль, только этого нам и не хватает -привлекать акул.
А если она и в самом деле появится? Что тогда нам делать?
   - Поймать ее.
   - Чем? Моим ржавым спиннингом?
   - Нет, загарпунить.
   - Загарпунить? Гарри, у меня нет не только судна с гарпуном, но  даже
полицейского катера.
   - Здесь полно рыбаков, у которых можно нанять лодки.
   - Да, минимум за сто пятьдесят долларов в день.
   - Верно. И тем не менее... - Какой-то шум в приемной прервал  его  на
полуслове.
   Он и Броди услышали, как Биксби сказал:
   "Я говорю вам, мадам,  у  него  совещание".  Затем  послышался  голос
женщины: "Ерунда. Мне плевать, что он делает. Я все равно войду".
   Кто-то побежал по коридору. Сначала один человек, потом двое. Дверь в
кабинет Броди широко распахнулась,  в  проеме  стояла,  сжимая  в  руках
газету, мать Александра Кинтнера, по щекам ее текли слезы. Через секунду
в дверях появился Биксби.
   - Извините, шеф. Я пытался остановить ее, - сказал он.
   - Ничего, Биксби, - ответил Броди. - Входите, миссис Кинтнер.
   Медоуз встал и предложил ей свой стул, но женщина направилась прямо к
Броди, стоявшему за столом.
   - Чем могу...
   Женщина ударила его по лицу газетой. Броди не было  больно,  но  этот
удар и особенно звук - резкий, словно  звук  выстрела  -  потрясли  его.
Газета упала на пол.
   - Что это значит? - выкрикнула миссис Кинтнер. - Что это значит?
   - О чем вы? - спросил Броди.
   - О том, что здесь написано! Вы знали, что купаться опасно, что акула
уже кого-то растерзала, и вы скрыли это!
   Броди был в затруднительном положении.  То,  что  она  сказала,  было
правдой, все было правдой, с формальной точки зрения этого  нельзя  было
отрицать, но он не мог и согласиться с этим, так как  это  была  не  вся
правда.
   - Не совсем так, - ответил он. - Я хочу сказать: то, что вы говорите,
это правда, но.., прошу вас, миссис Кинтнер... - Он мысленно  умолял  ее
взять себя в руки, выслушать его.
   - Вы убили Алекса! - пронзительно закричала она, и Броди был  уверен,
что ее слова услышали на автостоянке, на  улице,  в  центре  города,  на
пляжах, во всем Эмити. Он был уверен, что и его жена, и его дети слышали
их.
   И подумал  про  себя:  "Останови  ее,  пока  она  не  выкрикнула  еще
что-нибудь". Но единственное, что он мог сказать, - это: "Ш-ш-ш-ш-ш!"
   - Вы! Вы убили его! - кричала она. Кулаки ее были крепко  сжаты,  она
наклонила голову и подалась всем телом вперед, каждое  свое  слово  она,
как кинжал, вонзала в Броди: - Вам это даром не пройдет!
   - Прошу  вас,  миссис  Кинтнер,  -  бормотал  Броди,  -  успокойтесь.
Позвольте мне объяснить. - Он дотронулся до ее плеча, хотел  усадить  на
стул, но она отскочила от него в сторону.
   - Уберите ваши грязные лапы! - закричала она.  -  Вы  знали.  Вы  все
знали, но ничего не хотели говорить. И теперь мой мальчик, мой  чудесный
мальчик, мое дитя... - Она вся затряслась от гнева, а по  щекам  потекли
крупные слезы. - Вызнали!
   Почему вы не сообщили? Почему? - Она  обхватила  свои  плечи  руками,
словно  на  нее  сейчас  должны  были  надеть  смирительную  рубашку,  и
заглянула Броди в глаза. - Почему?
   - Потому что... - с трудом начал Броди.  -  Это  длинная  история.  -
Броди казалось, что он ранен, что он вот-вот  упадет,  будто  в  него  в
самом деле выстрелили. Он не знал, сможет ли он объяснить ей что-нибудь,
не знал даже, сможет ли произнести хоть несколько слов.
   - Я не сомневаюсь, что она  длинная,  -  сказала  женщина.  -  О,  вы
ужасный человек. Вы ужасный, ужасный человек...Вы...
   - Хватит! - крикнул Броди, одновременно резко и умоляюще.
   И женщина замолчала. - Послушайте, миссис Кинтнер, вы  заблуждаетесь.
Все было не так. Спросите мистера Медоуза.
   Медоуз, ошеломленный этой сценой, молча кивнул.
   - Конечно, он подтвердит. Почему ему не подтвердить? Он ваш приятель,
не так ли? Он, возможно, даже и поддерживал вас. - В ней снова  вспыхнул
гнев. - Вы, по-видимому, сообща все решили. Ведь вам так легче. Вы много
на этом заработали?
   - На чем?
   - Вы получили деньги за кровь моего сына? Кто-нибудь заплатил вам  за
то, чтобы вы хранили молчание?
   - О боже, что вы говорите! Конечно, нет.
   - Тогда почему? Скажите мне, почему вы молчали? Я заплачу вам. Только
скажите мне, почему!
   - Мы не думали, что это может случиться еще раз.
   Броди сам удивился, как он сумел все  четко  сформулировать.  Назвать
истинную причину.
   Женщина какое-то время молчала, осознавая смысл сказанного. Казалось,
она повторяет про себя его слова.
   - О боже! - воскликнула она.
   Силы внезапно оставили ее. Она упала  на  стул  рядом  с  Медоузом  и
зарыдала, судорожно всхлипывая и вздрагивая всем телом.
   Медоуз попытался успокоить ее, но она не  слышала  его.  Броди  велел
Биксби вызвать доктора. В  кабинет  вошел  доктор,  выслушав  объяснения
Броди, попытался заговорить с миссис  Кинтнер,  но  она  ни  на  что  не
реагировала, казалось, ничего не видела, не слышала. Доктор  сделал,  ей
успокаивающий укол, полицейский помог  усадить  ее  в  машину  -  миссис
Кинтнер отправили в больницу.
   Когда они уехали, Броди взглянул на часы.
   - Еще нет девяти. Мне никогда так не хотелось выпить чего-нибудь...
   - Если не возражаешь, - предложил Медоуз, - у меня  в  кабинете  есть
виски.
   - Нет. Если сегодня и дальше так пойдет, мне нужна ясная голова.
   - Прошу тебя, не принимай ее слова  близко  к  сердцу.  Это  типичная
истерика.
   - Знаю,  Гарри.  Любой  врач  скажет,  что  она  была  в  невменяемом
состоянии. И дело тут не в словах. Слова могли быть иными,  но  суть  та
же. Я сам уже об этом думал.
   - Перестань, Мартин. Ты же знаешь: это не твоя вина.
   - Да, не моя. Я могу винить Ларри Вогэна. Или, может быть,  тебя.  Но
ведь две вчерашние смерти можно было предотвратить. Я мог  предотвратить
их, ноне сделал этого. Вот и все.
   Зазвонил телефон. На звонок ответили  в  соседней  комнате,  и  затем
голос по селектору сообщил: "Мистер Вогэн".
   Броди нажал на загоревшуюся кнопку, снял трубку и сказал:
   - Привет, Ларри. Хорошо провел уик-энд?
   - Все было хорошо до одиннадцати часов вчерашнего вечера.  -  ответил
Вогэн, - пока я не включил радио в машине, когда уже ехал  домой.  Хотел
сразу же позвонить тебе, но потом решил, что  у  тебя  и  без  Того  был
нелегкий день, и не стал беспокоить в такой час.
   - С этим твоим решением я, пожалуй, могу согласиться.
   - Не трави душу, Мартин. Мне и без того тошно.
   Броди хотел спросить: "В самом деле, Ларри?" Ему  хотелось  заставить
его терзаться угрызениями совести. Но он  понимал,  что  это  не  совсем
справедливо и не очень осуществимо. Поэтому он только сказал:
   - Понимаю.
   - За сегодняшнее утро я уже расторг два контракта. На крупную  сумму.
С солидными людьми. Они уже подписали контракты, и я сказал им, что могу
подать на них в суд. Они ответили,  что  это  мое  дело,  а  они  поедут
отдыхать куда-нибудь в другое место.  Я  боюсь  отвечать  на  телефонные
звонки. У меня еще двадцать домов не сданы на август.
   - Мне хотелось бы сказать тебе  что-нибудь  утешительное,  Ларри,  но
боюсь, что дальше будет еще хуже.
   - Что ты имеешь в виду?
   - То, что пляжи будут закрыты.
   - На сколько ты собираешься закрыть их?
   - Еще не знаю. На сколько потребуется. Дней на пять или больше.
   - Тебе известно, что  праздник  Четвертого  июля  будет  в  следующий
уик-энд?
   - Разумеется, известно.
   - Надежды на благоприятное лето рухнули, но  мы  могли  бы  поправить
дела хотя бы в августе, если этот праздник пройдет хорошо.
   Броди не мог понять, всерьез ли говорит Вогэн.
   - Что ты предлагаешь, Ларри?
   - Ничего. Я просто размышляю  вслух.  Или,  если  хочешь,  молюсь.  И
все-таки на сколько дней ты собираешься закрыть пляжи? Может быть, ты их
вообще не откроешь? Как ты узнаешь, что эта тварь ушла?
   - У меня не было времени подумать обо всем  этом.  Я  даже  не  знаю,
почему она здесь. Позволь  мне  спросить  тебя  кое  о  чем.  Просто  из
любопытства.
   - Спрашивай.
   - Кто твои компаньоны?
   Последовала долгая пауза.
   - Почему это тебя интересует? - Вогэн наконец подал  голос.  -  Какое
это имеет отношение ко всему происшедшему?
   - Я же сказал: просто из любопытства.
   - Любопытство употреби для своей работы, Мартин. Позволь  мне  самому
беспокоиться о своих делах.
   - Конечно, Ларри. Не сердись.
   - Итак, что ты намерен делать? Мы не можем сидеть сложа руки и ждать,
когда она уйдет. Мы подохнем с голоду, если будем только сидеть и ждать.
   - Знаю.
   Мы с Медоузом как раз обсуждали, что мы могли бы сделать.  Специалист
по рыбам, друг Гарри, говорит, что  мы  можем  попробовать  поймать  эту
акулу. А что если раздобыть несколько сотен долларов и нанять лодку Вена
Гарднера на день или два? Как ты на это смотришь? Я не знаю, ловил ли он
когда-нибудь акул, но, может, стоит попытаться?
   - Здесь все годится, лишь бы нам избавиться  от  этой  твари.  Валяй.
Скажи ему, что я достану деньги.
   Броди повесил трубку и повернулся к Медоузу:
   - Не знаю, почему меня это интересует, но  я  бы  дорого  дал,  чтобы
побольше узнать о делах мистера Вогэна.
   - Зачем тебе?
   - Он очень богатый человек. Долго здесь будет эта акула или  недолго,
на нем это мало отразится. Конечно,  некоторые  убытки  он  понесет,  но
ведет он себя так, будто для него это вопрос  жизни  и  смерти.  Не  для
города, а для него лично.
   - Может, в нем просто совесть заговорила?
   - Я только что разговаривал с ним по телефону, и у меня не  сложилось
такого впечатления. Поверь мне, Гарри. Я знаю, что такое совесть.
   В  десяти  милях  от  восточной  части.  Лонг-Айленда  зафрахтованное
рыболовное судно дрейфовало по течению. За его кормой по воде,  покрытой
маслянистой пленкой привады,  тянулись  две  проволочные  лесы.  Капитан
судна, высокий худощавый мужчина, сидел на ходовом мостике и  смотрел  в
воду. Двое мужчин, нанявших судно,  читали  в  кубрике.  Один  -  роман,
другой - "Нью-Йорк тайме".
   - Эй, Куинт, - крикнул мужчина, который читал газету, - ты видел  эту
статью об акуле-людоеде?
   - Видел, - ответил капитан.
   - Как ты думаешь, встретим мы ее?
   -Нет.
   - Откуда ты это знаешь?
   - Знаю.
   - А если мы отправимся искать ее?
   - Не отправимся.
   - Почему?
   - Мы разбросали приваду. Здесь останемся.
   Мужчина покачал головой, улыбнулся.
   - Черт возьми, вот бы была потеха.
   - Это не потеха, - сказал капитан.
   - Далеко Эмити отсюда?
   - Немного южнее.
   - Ну если акула где-то поблизости, ты ведь  можешь  и  наткнуться  на
нее.
   - Мы с ней встретимся, это точно. Но не сегодня.


 


ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [1]