Команда продолжала толпиться на палубе. Никто не спускался вниз, ник-
то не произносил ни слова. Люди не осмеливались взглянуть друг  Другу  в
глаза. Все, казалось, были так ошеломлены случившимся, что не могли  еще
прийти в себя, осознать до конца то, что произошло. Но  Волк  Ларсен  не
оставил им времени на размышления. Он сразу же приказал  положить  шхуну
на курс - и не на Иокогаму, а на котиковые  лежбища.  Теперь,  натягивая
снасти, матросы работали вяло, угрюмо, и я слышал, как с губ  их  срыва-
лись проклятия, такие же угрюмые и вялые Другое дело охотники. Неунываю-
щий Смок уже принялся рассказывать какую-то историю, и они спустились  в
свой кубрик, дружно гогоча.
   Направляясь на корму, я увидел спасенного нами механика. Он шагнул ко
мне; лицо его было бледно, губы дрожали.
   - Помилуй бог, сэр! На какое судно мы попали? - воскликнул он.
   - Вы не слепой, сами все видели, - ответил я  почти  грубо,  так  как
сердце у меня сжималось от боли и страха.
   - Где же ваше обещание? - обратился я к Волку Ларсену.
   - Я ведь не обещал взять их на борт, я вовсе не имел этого в виду,  -
отозвался он. - И как-никак вы должны признать, что я "и пальцем  к  ним
не притронулся".
   И, рассмеявшись, он повторил:
   - Нет, нет, я и пальцем к ним не  притронулся!  Я  промолчал.  Я  был
слишком ошеломлен и не мог вымолвить ни слова. Мне надо было собраться с
мыслями. Я чувствовал на себе ответственность за женщину, которая  спала
сейчас там, внизу в каюте, и  отчетливо  сознавал  только  одно:  нельзя
действовать опрометчиво, если я хочу хоть чем-нибудь быть ей полезен.


   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

   День закончился без новых происшествий.  Небольшой  шторм,  "промочив
нам жабры", начал затихать. Механик и трое смазчиков после горячей пере-
палки с Волком Ларсеном были все же распределены по шлюпкам  под  начало
охотников и назначены на вахты на шхуне, для чего их экипировали в  раз-
ное старье, отыскавшееся на складе. После этого, продолжая протестовать,
хотя и не очень громко, они спустились в кубрик на баке.  Они  были  уже
основательно напуганы тем, что им привелось наблюдать, и характер  Волка
Ларсена становился им в какой-то мере ясен, а то, что они услышали здесь
о капитане от матросов, окончательно отбило у них охоту бунтовать.
   Мисс Брустер - имя ее мы узнали от механика - все еще спала. За  ужи-
ном я попросил охотников говорить мне, чтобы не потревожить ее. Она выш-
ла из своей каюты лишь на следующее утро. Я было распорядился, чтобы  ей
подавали отдельно, но Волк Ларсен тотчас наложил на это запрет.
   - Кто она такая, - заявил он, - чтобы гнушаться кают-компанией?
   Появление нашей пассажирки за столом привело к довольно комичным  ре-
зультатам. Охотники тотчас примолкли, точно воды в рот  набрали.  Только
Джок Хорнер и Смок не проявляли смущения: они  украдкой  поглядывали  на
пассажирку и даже пытались принять участие в разговоре. Остальные четве-
ро уткнулись в свои тарелки и жевали задумчиво и  не  торопясь;  уши  их
двигались в такт с челюстями, как у животных.
   Вначале Волк Ларсен говорил  мало,  разве  что  отвечал  на  вопросы.
Нельзя сказать, чтобы он был смущен, - отнюдь нет. Но в мисс Брустер  он
видел женщину нового для него типа, незнакомой ему породы, и  его  любо-
пытство было задето. Он внимательно изучал ее - почти не отрывал глаз от
ее лица или следил за движениями ее рук и плеч. Сам я тоже  наблюдал  за
нею, и хотя разговор, в сущности, поддерживал один я,  мне  трудно  было
избавиться от некоторого чувства робости и растерянности.  Волк  Ларсен,
напротив, держался совершенно непринужденно. Он был исполнен такой  уве-
ренности в себе, которую ничто не могло поколебать. Женщин он боялся ни-
чуть не больше, чем шторма или драки.
   - Когда же мы будем в Иокогаме? - спросила она вдруг, повернувшись  к
капитану и взглянув ему прямо в глаза.
   Вопрос был задан без обиняков. Все челюсти  сразу  перестали  жевать,
уши перестали шевелиться, и хотя глаза у всех по-прежнему были устремле-
ны в тарелки, каждый ждал ответа с напряженным и жадным вниманием.
   - Месяца через четыре, а может, и через три, если сезон окончится ра-
но, - ответил Волк Ларсен.
   Она нервно глотнула и неуверенно проговорила:
   - А я считала... мне сказали, что до Иокогамы всего одни сутки  пути.
Вы... - Она запнулась, и глаза ее обежали круг ничего не выражавших лиц,
склоненных над тарелками. - Вы не имеете права так поступать, - закончи-
ла она.
   - Этот вопрос вам лучше обсудить с мистером Ван-Вейденом,  -  промол-
вил-капитан, насмешливо кивнув в мою сторону. - Он у нас  специалист  по
вопросам Права. А я простой моряк и смотрю на дело иначе. Вам, быть  мо-
жет, покажется несчастьем то, что вы должны остаться с нами, но для  нас
это, несомненно, большое счастье.
   Он, улыбаясь, глядел на нее, и она опустила глаза, но  тут  же  снова
подняла их и с вызовом посмотрела на Меня. Я прочел в ее  взгляде  немой
вопрос: прав ли он? Но я уже заранее решил, что должен для виду занимать
нейтральную позицию, и промолчал.
   - Каково ваше мнение? - спросила она.
   - Вам не повезло, особенно если вас ждут сейчас неотложные  дела.  Но
раз вы говорите, что предприняли путешествие в Японию с целью  поправить
здоровье, то, смею вас уверить, на борту  "Призрака"  вы  окрепнете  как
нигде.
   В ее взгляде вспыхнуло негодование, и на этот раз потупиться пришлось
мне; я чувствовал, что у меня горят щеки. Я вел себя, как трус, но  дру-
гого выхода не было.
   - Ну, тут мистеру Ван-Вейдену и карты в руки, - рассмеялся Волк  Лар-
сен.
   Я кивнул, а мисс Брустер уже овладела собой и молча ждала, что после-
дует дальше.
   - Нельзя сказать, чтобы он стал здоровяком, - продолжал Волк  Ларсен,
- но он изменился к лучшему, поразительно изменился. Посмотрели бы вы на
него, когда он только появился на шхуне. Жалкий, щупленький  человечишко
- смотреть не на что. Верно, Керфут?
   Керфут был так захвачен врасплох этим неожиданным обращением к  нему,
что уронил на пол нож и аромычал в  знак  согласия  что-то  маловразуми-
тельное.
   - Чистка картофеля и мытье посуды пошли ему впрок. Так, что ли,  Кер-
фут?
   Сей достойный муж снова что-то промычал.
   - Поглядите на него сейчас. Силачом его, правда, не назовешь, но  все
же у него появились мускулы, чего раньше и в помине не было. И теперь он
довольно твердо стоит на ногах. А вначале, поверите  ли,  совершенно  не
мог обходиться без посторонней помощи.
   Охотники посмеивались, но сочувственный  взгляд  девушки  вознаградил
меня с лихвой за все издевательства Волка Ларсена. По правде  говоря,  я
так давно не встречал ни в ком участия, что теперь оно  глубоко  тронуло
меня, и я сразу стал ее добровольным рабом. Но на Волка  Ларсена  я  был
зол. Своими оскорблениями он бросал вызов  моему  мужскому  достоинству,
как бы подстрекая меня доказать, насколько твердо я  стою  на  ногах,  -
ведь этим, по его словам, я был обязан ему.
   - Возможно, что стоять на ногах я уже научился, - отпарировал я, -  а
вот попирать людей ногами - к этому еще не привык.
   Он пренебрежительно поглядел на меня.
   - Значит, ваше перевоспитание еще далеко не закончено, - сухо обронил
он и повернулся к мисс Брустер: - Мы здесь на "Призраке" очень гостепри-
имны. Мистер Ван-Вейден уже убедился в этом. Мы идем на все, лишь бы на-
ши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер Ван-Вейден?
   - Даже разрешаете им чистить картофель и мыть посуду, не говоря уже о
том, что порой хватаете их за горло в знак особого дружеского расположе-
ния.
   - Боюсь, что со слов мистера Ван-Вейдена  вы  можете  составить  себе
превратное представление о нас, - с притворным беспокойством перебил ме-
ня Волк Ларсен. - Заметьте, мисс Брустер, что он носит на поясе тесак, а
это, гм, вещь довольно необычная для помощника капитана.  Вообще  мистер
Ван-Вейден человек, достойный всяческого уважения, но иногда он, как  бы
это сказать, бывает довольно неуживчив, и тогда приходится  прибегать  к
крутым мерам. Впрочем, в спокойные минуты он достаточно  рассудителен  и
справедлив, как, например, сейчас, и, вероятно, не станет отрицать,  что
лишь вчера грозил убить меня.
   Я чуть не задохнулся от возмущения, и глаза мои, верно, пылали.  Лар-
сен указал на меня.
   - Вот, посмотрите на него! Он еле сдерживается,  даже  в  вашем  при-
сутствии. Конечно, он не привык к женскому обществу! Придется и мне воо-
ружиться, иначе я не рискну выйти вместе с ним на палубу.
   - Прискорбно, прискорбно, - помолчав, пробормотал он, в то время  как
охотники покатывались со смеху.
   Осипшие от морского ветра голоса этих людей и раскаты их грубого  хо-
хота звучали зловеще и дико. Да и все кругом было диким. И, глядя на эту
женщину, такую далекую и чуждую всем нам, я впервые  осознал,  насколько
сам я сжился с этой средой. Я успел хорошо узнать этих людей, узнать  их
мысли и чувства; я стал одним из них, жил их  жизнью  -  жизнью  морских
промыслов, питался, как все на морских промыслах, и был погружен в те же
заботы. И это уже не казалось мне странным, как Не казалась странной эта
грубая одежда и грубые лица, дикий смех, ходившие ходуном переборки каю-
ты и раскачивающиеся лампы.
   Намазывая маслом ломоть хлеба, я случайно остановил взгляд  на  своих
руках. Суставы были ободраны в кровь и воспалены, пальцы  распухли,  под
ногтями грязь. Я знал, что оброс густой щетинистой  бородой,  что  рукав
моей куртки лопнул по шву, что у ворота грубой синей рубахи  не  хватает
пуговицы. Тесак, о котором упомянул Волк Ларсен, висел в ножнах у пояса.
До сих пор это казалось мне вполне естественным, и только сейчас, взгля-
нув на все глазами Мод Брустер, я понял, насколько дикий, должно быть, у
меня вид - и у меня и у всех окружающих.
   Она почувствовала насмешку в словах Волка Ларсена и снова бросила мне
сочувственный взгляд. Но я заметил, что она смущена. Ироническое отноше-
ние ко мне Волка Ларсена заставило ее еще больше встревожиться  за  свою
судьбу.
   - Быть может, меня возьмет на борт какое-нибудь  встречное  судно?  -
промолвила она.
   - Никаких судов, кроме охотничьих шхун, вы здесь не встретите, - воз-
разил Волк Ларсен.
   - Но у меня нет одежды, нет ничего необходимого, - сказала она. - Вы,
верно, забываете, сэр, что я не мужчина и не привыкла к той кочевой жиз-
ни, которую, по-видимому, ведете вы и ваши люди.
   - Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше, - отвечал Волк Ларсен. -
Я дам вам материю, иголку и нитки, - помолчав, добавил  он.  -  Надеюсь,
для вас не составит слишком большого труда сшить себе одно-два платья.
   Она криво усмехнулась, давая понять, что не искушена  в  швейном  ис-
кусстве. Мне было ясно, что она испугана и сбита с  толку,  но  отчаянно
старается не подать виду.
   - Надо полагать, вы, вроде нашего мистера ВанВейдена, привыкли, чтобы
за вас все делали другие.
   Думаю все же, что ваше здоровье не пострадает, если вы будете кое-что
делать для себя сами. Кстати, чем вы зарабатываете на жизнь?
   Она поглядела на него с нескрываемым изумлением.
   - Не в обиду вам будь сказано, но людям ведь надо есть и  они  должны
как-то добывать себе пропитание. Эти вот бьют котиков, тем  и  живут,  я
управляю своей шхуной, а мистер Ван-Вейден, по крайней мере сейчас,  до-
бывает свой харч, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
   Она пожала плечами.
   - Вы сами кормите себя? Или это делает за вас кто-то другой?
   - Боюсь, что большую часть жизни меня кормили  другие,  -  засмеялась
она, мужественно стараясь попасть ему в тон, но я видел, как в  ее  гла-
зах, которые она не сводила с него, растет страх.
   - Верно, и постель вам стлали другие?
   - Мне случалось и самой делать это.
   - Часто? Она покачала головой с шутливым раскаянием.
   - А вы знаете, как поступают в Соединенных Штатах с бедняками,  кото-
рые, подобно вам, не зарабатывают себе на хлеб?
   - Я очень невежественная, - жалобно проговорила она. - Что же там де-
лают с такими, как я?
   - Сажают в тюрьму. Их преступление заключается в том, что они не  за-
рабатывают на пропитание, и это называется бродяжничеством. Будь я  мис-
тером ВанВейденом, который вечно рассуждает о том, что справедливо и что
нет, я бы спросил вас: по какому праву вы живете на свете,  если  вы  не
делаете ничего, чтобы оправдать свое существование?
   - Но вы не мистер Ван-Вейден, и я не обязана отвечать вам, не так ли?
   Она насмешливо улыбнулась, хотя в  глазах  у  нее  по-прежнему  стоял
страх, и у меня сжалось сердце - так это было трогательно. Я чувствовал,
что должен вмешаться и направить разговор в другое русло.
   - Заработали вы хоть доллар собственным трудом? - тоном торжествующе-
го обличителя спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
   - Да, заработала, - отвечала она не спеша, и я чуть не  расхохотался,
увидев, как вытянулось лицо Волка Ларсена. - Помнится, когда я была сов-
сем маленькой, отец дал мне доллар за то, что я целых пять минут  проси-
дела смирно.
   Он снисходительно улыбнулся.
   - Но это было давно, - продолжала она, - и навряд ли вы станете  тре-
бовать, чтобы девятилетняя девочка зарабатывала себе на хлеб.
   И, немного помедлив, она добавила:
   - А сейчас я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
   Все, как по команде, оторвали глаза от тарелок и уставились  на  нее.
На женщину, зарабатывающую тысячу восемьсот долларов в год, стоило  пос-
мотреть! Волк Ларсен не скрывал своего восхищения.
   - Это жалованье или сдельно? - спросил он.
   - Сдельно, - тотчас ответила она.
   - Тысяча восемьсот. Полтораста долларов в месяц, - подсчитал он. - Ну
что ж, мисс Брустер, у нас здесь на "Призраке" широкий размах.  Считайте
себя на жалованье все время, пока вы остаетесь с нами.
   Она ничего не ответила. Неожиданные выверты этого человека  были  для
нее еще внове, и она не знала, как к ним отнестись.
   - Я забыл спросить о вашей профессии, - вкрадчиво продолжал он. - Ка-
кие предметы вы изготовляете? Какие вам потребуются материалы и  инстру-
менты?
   - Бумага и чернила, - рассмеялась она. - Ну  и,  разумеется,  пишущая
машинка!
   - Так вы - Мод Брустер! - медленно и уверенно  проговорил  я,  словно
обвиняя ее в преступлении.
   Она с любопытством взглянула на меня.
   - Почему вы так думаете?
   - Ведь я не ошибся? - настаивал я.
   Она кивнула. Теперь уже Волк Ларсен был озадачен. Это магическое  имя
ничего не говорило ему. Я же гордился тем, что мне  оно  говорило  очень
много, и впервые за время этой томительной беседы почувствовал свое пре-
восходство.
   - Помнится, мне как-то пришлось писать рецензию на маленький томик...
- начал я небрежно, но она перебила меня.
   - Вы? - воскликнула она. - Так вы...
   Она смотрела на меня во все глаза.
   Я кивком подтвердил ее догадку.
   - Хэмфри Ван-Вейден! - закончила она со вздохом облегчения и,  бросив
невольный взгляд в сторону Волка Ларсена, воскликнула: - Как я рада!..
   Ощутив некоторую неловкость, когда эти слова сорвались у нее  с  губ,
она поспешила добавить:
   - Я помню эту чересчур лестную для меня рецензию...
   - Вы не правы, - галантно возразил я. - Говоря так, вы сводите на нет
мою беспристрастную оценку и ставите под сомнение мои критерии.  А  ведь
все наши критики были согласны со мной. Разве Лэнг не отнес ваш  "Вынуж-
денный поцелуй" к числу  четырех  лучших  английских  сонетов,  вышедших
из-под пера женщины?
   - Но вы сами при этом назвали меня американской миссис Мейнелл! [12]
   - А разве это неверно?
   - Не в том дело, - ответила она. - Просто мне было обидно.
   - Неизвестное измеримо только через известное, - пояснил я в  наилуч-
шей академической манере. - Я, как критик, обязан был  тогда  определить
ваше место в литературе. А теперь вы сами стали мерой вещей. Семь  ваших
томиков стоят у меня на полке, а рядом с ними две книги потолще -  очер-
ки, о которых я, если позволите, скажу, что они не уступают  вашим  сти-
хам, причем я, пожалуй, не возьмусь определить, для каких ваших произве-
дений это сопоставление более лестно. Недалеко то время, когда в  Англии
появится никому не известная поэтесса и критики  назовут  ее  английской
Мод Брустер.
   - Вы, право, слишком любезны, - мягко проговорила она, и сама  услов-
ность этого оборота и манера, с которой она произнесла эти слова, пробу-
дили во мне множество ассоциаций, связанных с моей прежней жизнью  дале-
ко, далеко отсюда. Я был глубоко взволнован. И в этом волнении  была  не
только сладость воспоминаний, но и внезапная острая тоска по дому.
   - Итак, вы - Мод Брустер! - торжественно произнес я, глядя на нее че-
рез стол.
   - Итак, вы - Хэмфри Ван-Вейден! - отозвалась она, глядя на меня столь
же торжественно и с уважением. - Как все это странно! Ничего не понимаю.
Может быть, надо ожидать, что из-под вашего  трезвого  пера  выйдет  ка-
кая-нибудь безудержно романтическая морская история?
   - О нет, уверяю вас, я здесь не занимаюсь собиранием материала, - от-
вечал я. - У меня нет ни способностей, ни склонности к беллетристике.
   - Скажите, почему вы погребли себя в Калифорнии? - спросила она,  по-
молчав. - Это, право, нелюбезно с вашей  стороны.  Вас,  нашего  второго
"наставника американской литературы", почти не было видно у нас на  Вос-
токе.
   Я ответил на ее комплимент поклоном, но тут же возразил:
   - Тем не менее я однажды чуть не встретился с вами в Филадельфии. Там
отмечали какой-то юбилей Браунинга, и вы выступали с  докладом.  Но  мой
поезд опоздал на четыре часа.
   Мы так увлеклись, что совсем забыли окружающее, забыли о Волке Ларсе-
не, безмолвно внимавшем нашей беседе. Охотники поднялись из-за  стола  и
ушли на палубу, а мы все сидели и разговаривали. Один Волк Ларсен остал-
ся с нами. Внезапно я снова ощутил его присутствие: откинувшись на  сту-
ле, он с любопытством прислушивался к чужому языку неведомого ему мира.
   Я оборвал незаконченную фразу на полуслове. Настоящее, со  всеми  его
опасностями и тревогами, грозно встало предо мной. Мисс Брустер, видимо,
почувствовала то же, что и я: она взглянула на Волка Ларсена, и я  снова
прочел затаенный ужас в ее глазах. Ларсен встал  и  деланно  рассмеялся.
Смех его звучал холодно и безжизненно.
   - О, не обращайте на меня внимания! - сказал он, с притворным  самоу-
ничижением махнув рукой. - Я в счет не  иду.  Продолжайте,  продолжайте,
прошу вас!
   Но поток нашего красноречия сразу иссяк, и мы тоже натянуто  рассмея-
лись и встали из-за стола.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Волк Ларсен был чрезвычайно раздосадован тем, что мы с Мод Брустер не
обращали на него внимания во время нашей застольной беседы, и ему  нужно
было сорвать на ком-то злобу. Жертвой ее пал Томас Магридж. Кок не изме-
нил своим привычкам, как не сменил он и своей  рубашки.  Насчет  рубашки
он, впрочем, утверждал обратное, но вид ее опровергал его  слова.  Заса-
ленные же кастрюли и сковородки и грязная плита также отнюдь  не  свиде-
тельствовали о том, что камбуз содержится в чистоте.
   - Я тебя предупреждал, - сказал ему Волк Ларсен. -  Теперь  пеняй  на
себя.
   Лицо Магриджа побледнело под слоем сажи, а когда Волк  Ларсен  позвал
двух матросов и велел принести конец, злополучный кок выскочил, как  ош-
паренный, из камбуза и заметался по палубе, увиливая от матросов, с  хо-
хотом пустившихся за ним в погоню. Вряд ли чтонибудь могло доставить  им
большее удовольствие. У всех чесались руки выкупать  его  в  море,  ведь
именно в матросский кубрик посылал он самую омерзительную свою  стряпню.
Погода благоприятствовала затее. "Призрак"  скользил  по  тихой  морской
глади со скоростью не более трех миль в час. Но Магридж был не из  храб-
рого десятка, и купание ему не улыбалось. Возможно, ему  уже  доводилось
видеть, как провинившихся тащат за кормой на буксире. К тому же вода бы-
ла холодна, как лед, а кок не мог похвалиться крепким здоровьем.
   Как всегда в таких случаях, подвахтенные и охотники высыпали на палу-
бу, предвкушая потеху. Магридж, должно быть, смертельно  боялся  воды  и
проявил такую юркость и проворство, каких никто от него не ожидал.  Заг-
нанный в угол между камбузом и ютом, он, как кошка,  вскочил  на  палубу
рубки и побежал к корме. Матросы бросились ему наперерез, но  он  повер-
нул, промчался по крыше рубки, перескочил на камбуз и спрыгнул на  палу-
бу. Тут он понесся на бак, преследуемый по пятам гребцом Гаррисоном. Тот
уже почти настиг его, как вдруг Магридж подпрыгнул, ухватился за снасти,
повис на них и, выбросив вперед обе ноги, угодил подбежавшему  Гаррисону
в живот. Матрос глухо охнул, согнулся пополам и повалился на палубу.
   Охотники приветствовали подвиг кока аплодисментами и взрывом  хохота,
а Магридж, увернувшись у фок-мачты от доброй половины своих  преследова-
телей, опять побежал к корме, проскальзывая между остальными  матросами,
как нападающий между игроками на футбольном поле. Кок стремительно мчал-
ся по юту к корме. Он удирал с такой поспешностью, что,  заворачивая  за
угол рубки, поскользнулся и упал. У штурвала стоял Нилсон, и кок, падая,
сшиб его с ног. Оба покатились по палубе,  но  встал  один  Магридж.  По
странной игре случая, его тщедушное тело не  пострадало,  а  здоровенный
матрос при этом столкновении сломал себе ногу.
   К штурвалу стал Парсонс, и преследование продолжалось. Магридж,  обе-
зумев от страха, носился по всему судну - с носа  на  корму  и  обратно.
Матросы с криками, с улюлюканьем гонялись за ним, а охотники гоготали  и
подбадривали кока. У носового люка на Магриджа навалились было трое мат-
росов, но он тут же, как угорь, выскользнул из-под этой кучи тел и с ок-
ровавленной губой и разодранной в клочья рубахой - виновницей  всех  его
бед - прыгнул на грот-ванты. Он карабкался все выше  и  выше,  на  самую
верхушку мачты.
   Человек шесть матросов преследовали его до салинга, где  часть  их  и
осталась, выжидая, а дальше, по тонким стальным штагам, полезли,  подтя-
гиваясь на руках, только двое - Уфти-Уфти и Блэк, гребец Лэтимера.
   Это было рискованное предприятие: они висели в воздухе  в  ста  футах
над палубой, и в таком положении им трудно было защищаться от  ног  Маг-
риджа. А тот лягался, и весьма свирепо. Наконец Уфти-Уфти, держась одной
рукой, изловчился и схватил кока за ногу; почти тотчас Блэк схватил  его
за другую ногу, и все трое, сплетясь в один качающийся клубок и  продол-
жая бороться, начали скользить вниз, пока не  свалились  прямо  на  руки
поджидавших их на салинге товарищей.
   Борьба в воздухе окончилась, и Томаса Магриджа спустили на палубу. Он
визжал и выкрикивал что-то невнятное, на губах у него выступила кровавая
пена. Волк Ларсен завязал петлю на конце троса и продел ее под мышки ко-
ку. Затем Магриджа потащили на корму и швырнули  за  борт.  Трос  начали
травить: сорок, пятьдесят, шестьдесят футов, - и только тогда Волк  Лар-
сен крикнул:
   - Довольно! Уфти-Уфти закрепил трос. "Призрак"  качнуло  носом  вниз,
трос натянулся и вытащил кока на поверхность.
   Нельзя было не пожалеть беднягу. Пусть он и не мог утонуть, пусть да-
же у него, как у кошки, было "девять жизней", но он испытывал  все  муки
утопающего. "Призрак" шел медленно; когда волна поднимала корму и  судно
скользило носом вниз, трос вытаскивал несчастного на  поверхность  и  он
мог немного отдышаться; но затем судно  начинало  лениво  взбираться  на
другую волну, корма опускалась, трос ослабевал, и кок снова погружался в
воду.
   Я совсем забыл о существовании Мод Брустер и вспомнил о ней лишь в ту
минуту, когда она внезапно появилась рядом со мной. Она подошла так нес-
лышно, что я вздрогнул от неожиданности, увидев ее. Она впервые  показы-
валась на палубе, и команда встретила ее гробовым молчанием.
   - Что тут за веселье? - спросила она.
   - Спросите капитана Ларсена, - холодно ответил я, стараясь  сохранить
самообладание, хотя вся кровь во мне закипела  при  мысли,  что  женщине
предстоит стать свидетельницей этой жестокой потехи.
   Мод Брустер повернулась, чтобы последовать моему совету, и взгляд  ее
упал на Уфти-Уфти. Он стоял в двух шагах от нее, держа в руке конец тро-
са, вся его подобранная, настороженная фигура дышала природным  изящест-
вом.
   - Вы ловите рыбу? - спросила она матроса.
   Он не отвечал. Глаза его, внимательно оглядывавшие  море  за  кормой,
внезапно расширились.
   - Акула, сэр! - крикнул он.
   - Тащи! Живо! Берись все разом! - скомандовал Волк Ларсен и сам, опе-
редив других, подскочил к тросу.
   Магридж услыхал предостерегающий крик УфтиУфти и дико заорал.  Я  уже
мог разглядеть черный плавник, рассекавший воду и настигавший кока быст-
рее, чем мы успевали подтаскивать его к шхуне. У нас и у акулы шансы бы-
ли равны - вопрос решали доли секунды. Когда Магридж был уже  под  самой
кормой, нос шхуны взмыл на гребень волны. Корма опустилась, и  это  дало
преимущество акуле. Плавник скрылся, в воде мелькнуло белое брюхо.  Волк
Ларсен действовал почти столь же стремительно. Всю свою силу он вложил в
один могучий рывок. Тело кока взвилось над водой, а  за  ним  высунулась
голова хищника. Магридж поджал ноги. Акула, казалось, едва коснулась од-
ной из них и тут же с всплеском ушла под воду. Но в этот миг Томас  Маг-
ридж издал пронзительный вопль. В следующую секунду он, как пойманная на
удочку рыба, перелетел через борт, упал на четвереньки и  перекувырнулся
раза два.
   На палубу брызнул фонтан крови. Правой ступни Магриджа как не бывало:
акула отхватила ее по самую щиколотку. Я взглянул на Мод Брустер. Ее ли-
цо побелело, глаза расширились от ужаса. Но она смотрела  не  на  Томаса
Магриджа, а на Волка Ларсена. Он заметил это и сказал с обычным коротким
смешком:
   - У мужчин свои развлечения, мисс Брустер. Может, они грубее, чем те,
к которым вы привыкли, но это наши, мужские развлечения. Акула не входи-
ла в расчет. Она...
   В этот миг Магридж приподнял голову и, оценив размеры  своей  потери,
переполз по палубе и со всей мочи впился зубами в ногу капитана.  Ларсен
спокойно нагнулся и большим и указательным пальцами сдавил ему шею  чуть
пониже ушей. Челюсти кока медленно разжались, и Ларсен высвободил ногу.
   - Как я уже сказал, - продолжал он, будто ничего не произошло, - аку-
ла не входила в расчет. То была... ну, скажем, воля провидения!
   Мод Брустер словно не слышала его слов, но в глазах у  нее  появилось
новое выражение - гнева и отвращения. Она хотела уйти, сделала шага два,
пошатнулась и протянула ко мне руку. Я подхватил ее и усадил  на  палубу
рубки. Я боялся, что она лишится чувств, но она овладела собой.
   - Принесите турникет, мистер Ван-Вейден! - крикнул Волк Ларсен.
   Я колебался. Губы мисс Брустер зашевелились, и, хотя она не могла вы-
молвить ни слова, ее глаза ясно приказывали мне прийти на помощь постра-
давшему.
   - Прошу вас! - собравшись с силами, пробормотала она, и я не мог  ос-
лушаться.
   Я уже приобрел некоторый навык в хирургии, и Волк Ларсен, дав  мне  в
помощь двоих матросов и сделав несколько указаний, тут же занялся другим
делом - он решил отомстить акуле. За борт  бросили  на  тросе  массивный
крюк, насадив на него в качестве приманки жирный кусок солонины. Я  едва
успел зажать Магриджу все поврежденные вены и артерии, как матросы,  по-
могая себе песней, уже вытаскивали провинившегося хищника из воды.
   Я не видел, что происходило у грот-мачты, но мои "ассистенты"  пооче-
редно  бегали  туда  поглядеть.  Шестнадцатифутовую  акулу  подтянули  к
грот-вантам. Рычагами ей до предела раздвинули челюсти, вставили в пасть
заостренный с обоих концов крепкий кол, и челюсти  уже  не  могли  сомк-
нуться. После этого, вытащив из пасти засевший там крюк, акулу бросили в
море. Все еще полная сил, но совершенно беспомощная, она  была  обречена
на медленную голодную смерть, которой заслуживала куда меньше, чем чело-
век, придумавший для нее эту кару.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

   Когда Мод Брустер направилась ко мне, я уже знал, о чем пойдет  речь.
Минут десять я наблюдал, как она толкует о чем-то с механиком, и  теперь
молча поманил ее в сторону, подальше от рулевого. Лицо ее было бледно  и
решительно, глаза, расширившиеся от волнения, казались особенно большими
и смотрели на меня испытующе. Я почувствовал  какую-то  робость  и  даже
страх, так как знал, что она хочет заглянуть в душу Хэмфри  Ван-Вейдена,
а Хэмфри Ван-Вейден едва ли мог особенно гордиться собой, с тех пор  как
ступил на борт "Призрака".
   Мы подошли к краю юта, и девушка повернулась и взглянула  на  меня  в
упор. Я осмотрелся: не подслушивают ли нас.
   - В чем дело? - участливо спросил я, но лицо ее оставалось все  таким
же решительным и суровым.
   - Я готова допустить, - начала она, - что утреннее происшествие  было
просто несчастным случаем. Но я только что говорила с  мистером  Хэскин-
сом. Он рассказал мне, что в тот день, когда нас спасли, в то самое вре-
мя, когда я спала в каюте, двух человек утопили, преднамеренно  утопили,
попросту говоря - убили.
   В голосе ее звучал вопрос, и она все так же смотрела на меня в  упор,
словно обвиняя в этом преступлении или по крайней  мере  в  соучастии  в
нем.
   - Вам сказали правду, - ответил я. - Их действительно убили.
   - И вы допустили это! - воскликнула она.
   - Вы хотите сказать, что я не мог этого предотвратить? - мягко возра-
зил я.
   - Но вы пытались? - Она сделала ударение на "пытались"; в  голосе  ее
звучала надежда. - Да нет, вы и не пытались!  -  тут  же  добавила  она,
предвосхитив мой ответ. - Но почему же?
   Я пожал плечами.
   - Не забывайте, мисс Брустер, что вы еще совсем недавно попали сюда и
не знаете, какие тут царят законы. Вы принесли с собой некие высокие по-
нятия о туманности, чести, благородстве и тому  подобных  вещах.  Но  вы
скоро убедитесь, что здесь им нет места. - И, помолчав, я добавил с  не-
вольным вздохом: - Мне уже пришлось убедиться в этом.
   Она недоверчиво покачала головой.
   - Чего же вы хотите? - спросил я. - Чтобы я взял нож, ружье или топор
и убил этого человека?
   Она испуганно отшатнулась.
   - Нет, только не это!
   - Так что же? Убить себя?
   - Почему вы все говорите только о физическом воздействии? - возразила
она. - Ведь существует еще духовное мужество,  и  оно  всегда  оказывало
свое влияние.
   - Так, - улыбнулся я. - Вы не хотите, чтобы я убивал его или себя, но
хотите, чтобы я позволил ему убить меня.
   И, не дав ей возразить, я продолжал:
   - Духовное мужество - бесполезная добродетель в этом крохотном плаву-
чем мирке, куда мы с вами попали. У одного из убитых, Лича, это мужество
было развито необычайно сильно. Да и у второго, у Джонсона,  -  тоже.  И
это не принесло им добра - наоборот, погубило их. Такая же судьба ждет и
меня, если я вздумаю проявить то небольшое мужество, которое еще во  мне
осталось.
   Вы должны понять, мисс Брустер, понять раз и навсегда, что  Ларсен  -
это не человек, а чудовище. Он лишен совести. Для него нет ничего свято-
го. Он не останавливается ни перед чем. По его прихоти меня насильно за-
держали на этой шхуне, и только по его прихоти я пока еще цел. Я  ничего
не предпринимаю и не могу предпринять, потому что я раб этого  чудовища,
как и вы теперь его рабыня, потом, что я хочу жить, как и вы хотите жить
и еще потому, что я не в состоянии бороться и победить  его,  как  и  вы
этого не можете.
   Она молчала, ожидая, что я скажу еще.
   - Что же остается? Я в положении слабого. Я молчу и терплю  унижения,
как и вам придется молчать и терпеть. И это разумно. Это лучшее, что  мы
можем сделать, если хотим жить. Победа не всегда достается  сильному.  У
нас не хватит сил, чтобы открыто  бороться  с  ним.  Значит,  мы  должны
действовать иначе и постараться победить его хитростью. И вы, если захо-
тите последовать моему совету, должны будете поступать так. Я знаю,  что
мое положение опасно, но ваше, скажу вам откровенно, - еще опаснее. И мы
должны стоять друг за друга и действовать сообща, но хранить наш союз  в
тайне. Может случиться, что я не смогу открыто поддержать вас; точно так
же и вы должны молчать при любых оскорблениях, которые могут выпасть  на
мою долю. Нельзя перечить этому человеку и раздражать его.  Как  бы  это
нам ни претило, мы должны улыбаться и быть любезны с ним.
   - Все же я не понимаю... - сказала она и с растерянным видом  провела
рукой по лбу.
   - Послушайтесь меня, - решительно произнес я, заметив, что Волк  Лар-
сен, который расхаживал по палубе, разговаривая с Лэтимером, начал  пог-
лядывать в нашу сторону. - Послушайтесь меня, и вы  очень  скоро  убеди-
тесь, насколько я прав.
   - Так что же мне все-таки делать? - спросила она,  заметив  тревожный
взгляд, брошенный мною на Волка Ларсена, и, по-видимому, поддавшись силе
моих убеждений, что не могло не польстить мне.
   - Прежде всего оставьте мысль о духовном мужестве, - поспешно  сказал
я. - Не восстанавливайте этого зверя против себя. Держитесь с  ним  при-
ветливо, беседуйте о литературе и искусстве - такие темы он очень любит.
Вы увидите, что он внимательный слушатель и отнюдь не дурак. И ради  са-
мой себя старайтесь не присутствовать при всевозможных зверствах,  кото-
рые частенько повторяются на этом судне. Тогда вам  легче  будет  играть
свою роль.
   - Так я должна лгать? - с возмущением произнесла она. - Лгать словами
и поступками?
   Волк Ларсен отошел от Лэтимера и направлялся к нам. Я был в отчаянии.
   - Умоляю вас, поймите меня, - торопливо проговорил я, понизив  голос.
- Весь ваш жизненный опыт здесь ничего не стоит. Вы должны все  начинать
сызнова. Да, я знаю, я вижу, что вы привыкли взглядом подчинять себе лю-
дей. Я читаю в ваших глазах большое духовное мужество, и вы уже подчиня-
ли себе меня, повелевали мной. Но не пытайтесь воздействовать таким  пу-
тем на Волка Ларсена, - он только посмеется над вами. Скорее вам удалось
бы укротить льва. Он станет... Я всегда гордился тем,  что  открыл  этот
талант, - поспешно свернул я разговор на другое, заметив, что Ларсен уже
поднялся на ют и приближается к нам. - Редакторы побаивались его,  изда-
тели слышать о нем не хотели. Но я оценил его сразу и не ошибся: его ге-
ний показал себя в полном блеске, когда он выступил со своей "Кузницей".
   - И подумать только, что это газетные стихи! - ловко подхватила  мисс
Брустер.
   - Да, они действительно впервые увидели свет в газете,  -  подтвердил
я, - но отнюдь не потому, что редакторам  журналов  не  удалось  заранее
познакомиться с ними.
   - Мы толковали о Гаррисе, - пояснил я, обращаясь к Волку Ларсену.
   - А! - проронил он. - Помню я эту "Кузницу". Всякие красивые  чувства
и несокрушимая вера в иллюзии. Кстати, мистер Ван-Вейден,  заглянули  бы
вы к нашему коку. Он воет от боли и мечется на койке.
   Так меня бесцеремонно спровадили с юта  к  Магриджу;  Магридж  лежал,
погруженный в крепкий сон после хорошей дозы морфия, которую  я  сам  же
ему дал. Но я не стал торопиться обратно на палубу, а когда поднялся, то
почувствовал некоторое удовлетворение, увидев, что мисс Брустер оживлен-
но беседует с капитаном. Значит, она все-таки последовала моему  совету.
Повторяю, я был доволен. И вместе с тем  несколько  огорчен  и  уязвлен:
итак, она оказалась способной на то, о чем я ее просил и  что  так  явно
претило ей!


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

   Крепкий попутный ветер дул ровно и гнал "Призрак" к северу, прямо  на
стада котиков. Мы встретились с ними почти у самой сорок  четвертой  па-
раллели, в бурных холодных водах, над которыми  ветер  вечно  терзает  и
рвет густую пелену тумана. Иногда мы целыми днями не видели солнца и  не
могли делать наблюдений. Потом ветер разгонял туман,  вокруг  нас  снова
искрились и сверкали волны, и мы могли определять  свои  координаты.  Но
после двух-трех дней ясной погоды туман опять стлался над морем и, каза-
лось, еще более густой, чем прежде.
   Охота была опасной. Но каждое утро шлюпки спускались на  воду,  туман
тут же поглощал их, и мы уже не видели их до самого вечера, а  то  и  до
ночи, когда они, одна за другой, появлялись наконец из серой мглы, слов-
но вереница морских призраков. Уэйнрайт -  охотник,  захваченный  Волком
Ларсеном вместе со шлюпкой и двумя матросами, - воспользовался туманом и
бежал. Как-то утром он скрылся за плотной пеленой тумана вместе со свои-
ми людьми, и больше мы их не видели. Вскоре мы узнали, что они, переходя
со шхуны на шхуну, благополучно добрались до своего судна.
   Я твердо решил последовать их примеру,  но  удобного  случая  все  не
представлялось. Помощнику капитана не положено выходить  на  шлюпке,  и,
хотя я всячески пытался обойти это правило. Волк Ларсен не изменил заве-
денного порядка. Если бы этот план мне удался, я так или иначе сумел  бы
увезти с собой и мисс Брустер. Ее положение на шхуне все более  усложня-
лось, и я со страхом думал о том, к чему это может привести. Как ни ста-
рался я гнать от себя эти мысли, они неотступно преследовали меня.
   В свое время я перечитал немало морских романов, в которых  неизменно
фигурировала женщина - одна на корабле среди матросов, - но  только  те-
перь я понял, что никогда, в сущности, не вдумывался в эту ситуацию, хо-
тя авторы и обыгрывали ее со всех сторон. И вот я сам столкнулся с таким
же положением лицом к лицу и переживал его чрезвычайно остро. Ведь геро-
иней была Мод Брустер - та самая Мод Брустер, чьи книги уже давно очаро-
вывали меня, а теперь я испытывал на себе и всю силу ее личного обаяния.
   Трудно было представить себе существо, более чуждое этой грубой  сре-
де. Это было нежное, эфирное создание. Тоненькая и гибкая, как  тростин-
ка, она отличалась удивительной легкостью и грацией движений. Мне  чуди-
лось, что эта девушка совсем не ступает по земле, - такой  она  казалась
невесомой. Когда Мод Брустер приближалась ко мне, у меня всякий раз соз-
давалось впечатление, что она не идет, а скользит по воздуху, как пушин-
ка, или парит бесшумно, как птица.
   Нежная и хрупкая, она походила на дрезденскую фарфоровую статуэтку, и
было в этом что-то необычайно трогательное. С той минуты, когда я,  под-
держивая ее под локоть, помог ей спуститься в каюту, мне постоянно каза-
лось, что одно грубое прикосновение - и ее не станет. Никогда я не видел
более полной гармонии тела и духа. Ее стихи называли утонченными и  оду-
хотворенными, но то же самое можно было сказать и о ее внешности.  Каза-
лось, ее тело переняло свойства ее души, приобрело те же качества и слу-
жило лишь тончайшей нитью, связующей ее с реальной жизнью. Воистину лег-
ки были ее шаги по земле, и мало было в ней от сосуда скудельного.
   Она являла разительный контраст Волку Ларсену. Между ними  не  только
не было ничего общего, но они во всем  были  резко  противоположны  друг
другу. Как-то утром, когда они гуляли вдвоем по палубе, я, глядя на них,
подумал, что они стоят на крайних ступенях  эволюции  человеческого  об-
щества. Ларсен воплощал в себе первобытную дикость. Мод  Брустер  -  всю
утонченность современной цивилизации. Правда, Ларсен обладал  необычайно
развитым для дикаря интеллектом, но этот интеллект был целиком направлен
на удовлетворение его звериных инстинктов и делал его еще более страшным
дикарем. У него была великолепная мускулатура, мощное тело, но, несмотря
на его грузность, шагал он легко и уверенно. В том, как  он  поднимал  и
ставил ногу, было что-то напоминавшее хищника в джунглях. Все его движе-
ния отличались кошачьей мягкостью и упругостью, но превыше всего  в  нем
чувствовалась сила.  Я  сравнивал  этого  человека  с  огромным  тигром,
бесстрашным и хищным зверем. Да, он, несомненно, походил на тигра,  и  в
глазах у него часто вспыхивали такие же свирепые огоньки, какие мне  до-
водилось видеть в глазах у леопардов и  других  хищников,  посаженных  в
клетку.
   Сегодня, наблюдая за Ларсеном и мисс Брустер, когда они прохаживались
взад и вперед по палубе, я заметил, что не он, а она положила конец про-
гулке. Они прошли мимо меня, направляясь к трапу  в  каюткомпанию,  и  я
сразу почувствовал, что мисс Брустер чем-то крайне встревожена,  хотя  и
не подает виду. Взглянув на меня, она  произнесла  несколько  ничего  не
значащих слов и рассмеялась довольно непринужденно, но глаза ее,  словно
помимо воли, обратились на Волка Ларсена, и, хотя  она  тотчас  опустила
их, я успел заметить промелькнувший в них ужас.
   Разгадку этого я прочел в его глазах. Серые, холодные, жестокие, гла-
за эти теплились сейчас мягким, золотистым светом. Казалось, в них  пля-
шут крохотные искорки, которые то меркнут  и  затухают,  то  разгораются
так, что весь зрачок полнится лучистым сиянием. Оттого,  быть  может,  в
них и был этот золотистый свет. Они манили и повелевали, говорили о вол-
нении в крови. В них горело желание - какая женщина могла  бы  этого  не
понять! Только не Мод Брустер!
   Ее испуг передался мне, и в этот миг самого отчаянного страха,  какой
может испытать мужчина, я понял, как она мне дорога. И вместе  с  нахлы-
нувшим на меня страхом росло сознание, что я люблю ее.  Страх  и  любовь
терзали мое сердце, заставляли кровь то леденеть, то бурно кипеть в  жи-
лах, и в то же время какая-то сила, над которой я был не властен, прико-
вывала мой взгляд к Волку Ларсену. Но он уже овладел  собой.  Золотистый
свет и пляшущие искорки погасли в его глазах, взгляд снова стал холодным
и жестким. Он сухо поклонился и ушел.
   - Мне страшно, - прошептала Мод  Брустер,  и  по  телу  ее  пробежала
дрожь. - Как мне страшно!
   Мне тоже было страшно, и я был в полном смятении,  поняв,  как  много
она для меня значит. Все же, сделав над собой усилие, я ответил  спокой-
но:
   - Все обойдется, мисс Брустер! Все обойдется, поверьте!
   Она взглянула на меня с благодарной улыбкой, от  которой  сердце  мое
затрепетало, и начала спускаться по трапу.
   А я долго стоял там, где она оставила меня. Я должен был  разобраться
в происшедшем, понять значение  совершившейся  в  моей  жизни  перемены.
Итак, любовь наконец пришла ко мне, пришла, когда я менее всего ее ждал,
когда все запрещало мне даже помышлять о ней. Раздумывая над жизнью,  я,
разумеется, всегда признавал, что любовь рано или поздно постучится и ко
мне. Но долгие годы, проведенные в одиночестве,  среди  книг,  не  могли
подготовить меня к встрече с нею.
   И вот любовь пришла! Мод Брустер! Память мгновенно перенесла  меня  к
тому дню, когда первый  тоненький  томик  ее  стихов  появился  на  моем
письменном столе. Как наяву, встал предо мной и весь ряд таких же  томи-
ков, выстроившихся на моей книжной полке. Как я приветствовал  появление
каждого из них! Они выходили по одному в год и как  бы  знаменовали  для
меня наступление нового года. Я находил в них родственные  мне  мысли  и
чувства, и они стали постоянными спутниками моей духовной жизни.  А  те-
перь заняли место и в моем сердце.
   В сердце? Внезапно мои мысли приняли  другое  направление.  Я  словно
взглянул на себя со стороны и усомнился в себе. Мод Брустер... Я - Хэмф-
ри Ван-Вейден, которого Чарли Фэрасет окрестил "рыбой",  "бесчувственным
чудовищем", "демоном анализа", - влюблен! И тут же, без  всякой  видимой
связи, мне пришла на память маленькая заметка в биографическом  справоч-
нике, и я сказал себе: "Она родилась в Кембридже, ей двадцать семь лет".
И мысленно воскликнул: "Двадцать семь лет, и она все еще свободна  и  не
влюблена!" Но откуда я мог знать, что она не влюблена? Боль от  внезапно
вспыхнувшей ревности подавила остатки сомнений. В  чем  тут  еще  сомне-
ваться! Я ревную - значит, люблю. И женщина,  которую  я  люблю,  -  Мод
Брустер!
   Как? Я, Хэмфри Ван-Вейден, влюблен? Сомнения снова овладели мной.  Не
то чтобы я боялся любви или был ей не рад.  Напротив,  убежденный  идеа-
лист, я всегда восхвалял любовь, считал ее величайшим благом  на  земле,
целью и венцом существования,  самой  яркой  радостью  и  самым  большим
счастьем, которое следует призывать и встречать  с  открытой  душой.  Но
когда любовь пришла, я не мог этому поверить. Такое счастье не для меня.
Это слишком невероятно. Мне невольно припомнились стихи Саймонса:
   Средь сонма женщин много долгих лет
   Блуждал я, но искал тебя одну
   А я давно перестал искать, решив, что "величайшее благо", как  видно,
не для меня и Фэрасет прав: я не такой, как все  нормальные  люди,  я  -
"бесчувственное чудовище",  книжный  червь,  живущий  только  разумом  и
только в этом способный находить усладу. И хотя всю жизнь я был  окружен
женщинами, но воспринимал их чисто эстетически. По временам мне и самому
начинало казаться, что я из другого теста, нежели все,  и  обречен  жить
монахом, и не дано мне испытать те вечные или преходящие страсти,  кото-
рые я наблюдал и так хорошо понимал в  других.  И  вот  страсть  пришла.
Пришла нежданно-негаданно.
   В каком-то экстазе я побрел по палубе, бормоча  про  себя  прелестные
стихи Элизабет Браунинг [13]:
   Когда-то я покинул мир людей
   И жил один среди моих видений.
   Я не знавал товарищей милей
   И музыки нежней их песнопений.
   Но еще более нежная музыка звучала теперь в моих ушах, и я был глух и
слеп ко всему окружающему. Резкий окрик Волка Ларсена заставил меня  оч-
нуться.
   - Какого черта вам тут нужно? - рявкнул он.
   Я набрел на матросов, красивших борт шхуны, и чуть не опрокинул ведро
с краской.
   - Вы что, очумели? Может, у вас солнечный удар? - продолжал он  буше-
вать.
   - Нет, расстройство желудка, - отрезал я и как ни в чем не бывало за-
шагал дальше.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

   События, разыгравшиеся на "Призраке" вскоре после того, как я  сделал
открытие, что влюблен в Мод Брустер, останутся навсегда одним  из  самых
волнующих воспоминаний моей жизни. Все произошло на протяжении каких-ни-
будь сорока часов. Прожив тридцать пять лет в тиши и уединении, я неожи-
данно попал в полосу самых невероятных приключений. Никогда  не  доводи-
лось мне испытывать столько треволнений за какие-нибудь сорок  часов.  И
если какой-то голос нашептывает мне порой, что при  сложившихся  обстоя-
тельствах я держался не так уж плохо, - я  не  очень-то  плотно  затыкаю
уши...
   Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен  предложил
охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным  наруше-
нием обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники  неофи-
циально приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в  объяс-
нения, но все было ясно без слов. Хорнер и  Смок  начали  оказывать  Мод
Брустер знаки внимания. Это было только смешно и нисколько  не  задевало
ее, но капитану явно пришлось не по вкусу.
   Распоряжение капитана было встречено  гробовым  молчанием;  остальные
четверо охотников многозначительно покосились  на  виновников  изгнания.
Джок Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок  побагровел
и уже готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен  следил  за  ним  и
ждал, глаза его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
   - Вы, кажется, хотели что-то сказать? - вызывающе  спросил  его  Волк
Ларсен.
   Но Смок не принял вызова.
   - Это насчет чего? - в свою очередь, спросил он и при  этом  с  таким
невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся,  что  сказать,  а  все
присутствующие усмехнулись.
   - Не знаю, - протянул Волк Ларсен. - Мне, откровенно говоря,  показа-
лось, что вам не терпится получить пинка.
   - Это за что же? - все так же невозмутимо возразил Смок.
   Охотники уже откровенно улыбались во  весь  рот.  Капитан  готов  был
убить Смока, и я убежден, что только присутствие  Мод  Брустер  удержало
его от кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел  бы  себя
так. Он был слишком осторожен, чтобы раздражать Волка  Ларсена  в  такую
минуту, когда тот беспрепятственно мог пустить в ход кулаки.  Все  же  я
очень боялся, что дело дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напря-
жение.
   - Дым на горизонте! - донеслось с палубы через открытый люк трапа.
   - Направление? - крикнул в ответ Волк Ларсен.
   - Прямо за кормой, сэр.
   - Не русские ли? - высказал предположение Лэтимер.
   При этих словах лица охотников помрачнели. Русский пароход  мог  быть
только крейсером, и хотя охотники имели лишь смутное представление о ко-
ординатах шхуны, но они все же знали, что находятся вблизи  границ  зап-
ретных вод, а браконьерские подвиги Волка Ларсена были общеизвестны. Все
глаза устремились на него.
   - Вздор! - со смехом отозвался он. - На этот раз, Смок, вы еще не по-
падете на соляные копи. Но вот что я вам скажу: ставлю пять против одно-
го, что это "Македония".
   Никто не принял его пари, и он продолжал:
   - А если это "Македония", так держу десять против одного, что не  ми-
новать нам стычки.
   - Нет уж, покорно благодарю, - проворчал Лэтимер. - Можно, конечно, и
рискнуть, когда есть какойнибудь шанс. Но разве у вас  с  вашим  братцем
дело хоть раз обошлось без стычки? Ставлю двадцать против одного, что  и
теперь будет то же.
   Все засмеялись, в том числе и сам Ларсен, и обед прошел  сравнительно
гладко - главным образом благодаря моему долготерпению, так как  капитан
взялся после этого изводить меня, то  вышучивая,  то  принимая  покрови-
тельственный тон, и довел дело до того, что меня уже трясло от бешенства
и я еле сдерживался. Но я знал, что должен держать себя в руках ради Мод
Брустер, и был вознагражден, когда глаза ее на миг встретились с моими и
сказали мне яснее слов: "Крепитесь, крепитесь!"
   Встав из-за стола, мы поднялись на палубу. Встреча с пароходом сулила
какое-то разнообразие в монотонном морском  плавании,  а  предположение,
что это Смерть Ларсен на своей "Македонии", особенно  взволновало  всех.
Свежий ветер, поднявший накануне сильную волну, уже с  утра  начал  сти-
хать, и теперь можно было спускать лодки; охота обещала быть удачной.  С
рассвета мы шли по совершенно пустынному морю, а сейчас перед нами  было
большое стадо котиков.
   Дымок парохода по-прежнему виднелся вдали за кормой и, пока мы  спус-
кали лодки, стал заметно приближаться к нам. Наши шлюпки  рассеялись  по
океану и взяли курс на север. Время от времени на  какой-нибудь  из  них
спускали парус, после чего оттуда доносились звуки  выстрелов,  а  затем
парус взвивался снова. Котики шли густо, ветер совсем стих, все  благоп-
риятствовало охоте. Выйдя на подветренную сторону от крайней шлюпки,  мы
обнаружили, что море здесь буквально усеяно телами спящих котиков. Я ни-
когда еще не видел ничего подобного: котики окружали нас со всех  сторон
и, растянувшись на воде по двое, по трое или небольшими группами,  мирно
спали, как ленивые щенки.
   Дым все приближался, и уже начали вырисовываться  корпус  парохода  и
его палубные надстройки. Это была "Македония". Я прочел название судна в
бинокль, когда оно проходило справа, всего в какой-нибудь миле  от  нас.
Волк Ларсен бросил злобный взгляд в его сторону, а Мод Брустер  с  любо-
пытством посмотрела на капитана.
   - Где же стычка, которую вы  предрекали,  капитан  Ларсен?  -  весело
спросила она.
   Он взглянул на нее с усмешкой, и лицо его на миг смягчилось.
   - А вы чего ждали? Что они возьмут нас на  абордаж  и  перережут  нам
глотки?
   - Да, чего-нибудь в этом роде, - призналась она. - Я  ведь  так  мало
знаю нравы морских охотников, что готова ожидать чего угодно.
   Он кивнул.
   - Правильно, правильно! Ваша ошибка лишь в том, что вы могли  ожидать
чего-нибудь и похуже.
   - Как? Что же еще может быть хуже, чем если нам перережут  глотки?  -
наивно удивилась она.
   - Хуже, если у нас взрежут кошелек, - ответил он. - В наше время  че-
ловек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его
кошелька.
   - "Горсть мусора получит тот, кто кошелек мой украдет", -  процитиро-
вала она.
   - Но кто крадет мой кошелек, крадет мое право на жизнь, -  последовал
ответ. - Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой  хлеб,  и  мой
кусок мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь.  Вы
же знаете, что того супа и хлеба, которые  бесплатно  раздают  беднякам,
хватает далеко не на всех голодных, и, когда у  человека  пуст  кошелек,
ему ничего не остается, как умереть собачьей смертью... если он  не  из-
ловчится тем или иным способом быстро свой кошелек пополнить.
   - Но я не вижу, чтобы этот пароход покушался на ваш кошелек.
   - Подождите, еще увидите, - мрачно промолвил он.
   Ждать нам пришлось недолго. Пройдя на несколько миль вперед  за  наши
шлюпки, "Македония" спустила свои. Мы знали,  что  на  ней  четырнадцать
шлюпок, а у нас было только пять, после того как на  одной  удрал  Уэйн-
райт. "Македония" сначала спустила несколько шлюпок с подветренной  сто-
роны и довольно далеко от нашей крайней шлюпки, потом стала спускать  их
поперек нашего курса и последнюю спустила далеко с  наветренной  стороны
от нашей ближайшей шлюпки. Маневр "Македонии" испортил нам охоту. Позади
нас котиков не было, а впереди бороздили море четырнадцать чужих  шлюпок
и, словно огромная метла, сметали перед собою стадо.
   Закончив отстрел зверя на узкой полосе в три-четыре мили, - это  было
все, что оставила нам для охоты "Македония", - наши шлюпки вынуждены бы-
ли вернуться на шхуну. Ветер улегся, еле заметное дуновение  проносилось
над притихшим океаном. Такая погода при встрече с огромным стадом  коти-
ков могла бы обеспечить отличную охоту. Даже в удачный сезон таких  дней
выпадает немного, и все наши матросы - и гребцы и рулевые, не говоря уже
об охотниках, - поднимаясь на борт, кипели злобой. Каждый чувствовал се-
бя ограбленным. Пока втаскивали шлюпки, проклятия так и сыпались на  го-
лову Смерти Ларсена, и если бы крепкие слова могли убивать,  он,  верно,
был бы обречен на погибель.
   - Провалиться бы ему в преисподнюю на веки вечные! - проворчал  Луис,
бросая мне многозначительный взгляд и присаживаясь отдохнуть, после того
как он принайтовил свою шлюпку.
   - Вот прислушайтесь-ка к их словам и скажите, что еще могло бы так их
взволновать, - заговорил Волк Ларсен. - Вера?  Любовь?  Высокие  идеалы?
Добро? Красота? Истина?
   - В них оскорблено врожденное чувство справедливости, - заметила  Мод
Брустер.
   Она стояла шагах в  десяти  от  нас,  придерживаясь  одной  рукой  за
грот-ванты и чуть покачиваясь в такт легкой качке шхуны. Она сказала это
негромко, но я вздрогнул - голос ее прозвенел, как  чистый  колокольчик.
Как он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь  выдать
себя. Светло-каштановые волосы ее, выбиваясь из-под морской фуражки, зо-
лотились на солнце и словно ореолом окружали нежный овал лица. Она  была
очаровательна и полна соблазна, и вместе с тем необычайная  одухотворен-
ность ее облика придавала ей что-то неземное! Все мое прежнее восторжен-
ное преклонение перед жизнью воскресло во мне перед столь дивным ее воп-
лощением, и холодные рассуждения Волка Ларсена о смысле жизни показались
нелепыми и смешными.
   - Вы сентиментальны, как мистер  Ван-Вейден,  -  язвительно  произнес
Ларсен. - Почему эти люди чертыхаются? Да потому, что кто-то помешал ис-
полнению их желаний. А каковы их желания?  Пожрать  повкусней  да  пова-
ляться на мягкой постели, сойдя на берег, после  того  как  им  выплатят
кругленькую сумму. Женщины и вино, животный разгул - вот и все их  жела-
ния, все, чем полны их души, - их высшие стремления, их идеалы, если хо-
тите. То, как они проявляют свои чувства,  зрелище  малопривлекательное,
зато сейчас очень ясно видно, что они задеты за живое.  Растревожить  их
душу можно сильнее всего, если залезть к ним в карман.
   - Однако по вашему поведению не видно, чтобы к вам залезли в  карман,
- сказала она смеясь.
   - Видимо, я просто веду себя иначе, а мне тоже залезли  в  карман  и,
следовательно,  растревожили  и  мою  душу.  Если  подсчитать  примерно,
сколько шкур украла у нас сегодня "Македония",  то,  учитывая  последние
цены на котиковые шкуры на лондонском рынке,  "Призрак"  потерял  тысячи
полторы долларов, никак не меньше.
   - Вы говорите об этом так спокойно... - начала она.
   - Но я совсем не спокоен, - перебил он. - Я мог бы  убить  того,  кто
меня ограбил. Да, да, я знаю - он мой брат! Вздор! Сантименты!
   Внезапно выражение его лица изменилось, и он проговорил менее резко и
с ноткой искренности в голосе:
   - Вы, люди сентиментальные, должны быть счастливы, поистине  счастли-
вы, мечтая о чем-то своем и  находя  в  жизни  что-то  хорошее.  Найдете
что-нибудь хорошее и, глядишь, сами себя чувствуете хорошими. А вот ска-
жите-ка мне, вы оба, есть что-нибудь хорошее во мне?
   - Внешне вы, по-своему, совсем неплохи, - определил я.
   - В вас заложено все, чтобы творить добро, - отвечала Мод Брустер.
   - Так я и знал! - сердито воскликнул он. - Ваши слова для меня пустой
звук. В том, как вы выразили свою мысль, нет ничего ясного, четкого, оп-
ределенного. Ее нельзя взять в руки и  рассмотреть.  Собственно  говоря,
это даже не мысль. Это впечатление, сантимент, выросший из  иллюзии,  но
вовсе не плод разума.
   Понемногу его голос смягчился, и в  нем  снова  прозвучала  искренняя
нотка.
   - Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к  фактам
жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они  про-
тиворечат здравому смыслу. И, несмотря на это,  мой  разум  подсказывает
мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить  иллю-
зиями, хоть они  и  лживы.  А  ведь  в  конце-то  концов  наслаждение  -
единственная наша награда в жизни. Не будь наслаждения - не стоило бы  и
жить. Взять на себя труд жить и ничего от жизни не получать - да это  же
хуже, чем быть трупом. Кто больше наслаждается, тот и  живет  полнее,  а
вас все ваши вымыслы и фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем ме-
ня - мои факты.
   Он медленно, задумчиво покачал головой.
   - Часто, очень часто я сомневаюсь в  ценности  человеческого  разума.
Мечты, вероятно, дают нам больше, чем разум, приносят больше  удовлетво-
рения. Эмоциональное наслаждение полнее и длительнее  интеллектуального,
не говоря уж о том, что  за  мгновения  интеллектуальной  радости  потом
расплачиваешься черной меланхолией. А эмоциональное удовлетворение  вле-
чет за собой лишь легкое притупление чувств, которое скоро  проходит.  Я
завидую вам, завидую вам!
   Он внезапно оборвал свою речь, и по губам его скользнула знакомая мне
странная усмешка.
   - Но я завидую вам умом, а не сердцем, заметьте.  Зависть  -  продукт
мозга, ее диктует мне мой разум. Так трезвый человек,  которому  надоела
его трезвость, жалеет, глядя на пьяных, что он сам не пьян.
   - Вы хотите сказать: так умник глядит на дураков и жалеет, что он сам
не дурак, - засмеялся я.
   - Вот именно, - отвечал он. - Вы пара блаженных, обанкротившихся  ду-
раков. У вас нет ни одного факта за душой.
   - Однако мы живем на свои ценности не хуже вас, - возразила Мод Брус-
тер.
   - Даже лучше, потому что вам это ничего не стоит.
   - И еще потому, что мы берем в долг у вечности.
   - Так ли это, или вы только воображаете, что это так, - не имеет зна-
чения. Все равно вы тратите то, чего у вас нет,  а  взамен  приобретаете
большие ценности, чем я, тратящий то, что у меня есть и что  я  добыл  в
поте лица своего.
   - Почему же вы не переведете свой капитал в другую валюту? -  насмеш-
ливо спросила она.
   Он быстро, с тенью надежды, взглянул на нее и, помолчав,  ответил  со
вздохом:
   - Поздно. Я бы и рад, пожалуй, да не могу. Весь мой капитал - в валю-
те старого выпуска, и мне от нее не избавиться. Я не могу заставить себя
признать ценность какой-либо другой валюты, кроме моей.
   Он умолк. Взгляд его,  рассеянно  скользнув  по  ее  лицу,  затерялся
где-то в синей морской дали. Звериная тоска снова овладела им;  по  телу
его пробежала дрожь. Своими рассуждениями  он  довел  себя  до  приступа
хандры, и можно было ждать, что часа через два она найдет себе  разрядку
в какой-нибудь дьявольской выходке. Мне вспомнился Чарли  Фэрасет,  и  я
подумал, что эта тоска - кара, которая постигает каждого материалиста.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

   Утром во время завтрака Волк Ларсен обратился ко мне с вопросом:  уже
поднимались на палубу, мистер ВанВейден? Какая сегодня погода?
   - Довольно ясно, - ответил я, бросая взгляд на солнечный луч,  играю-
щий на ступеньке трапа. - Ветер западный, свежий и, кажется,  будет  еще
крепчать, если верить прогнозу Луиса.
   Капитан кивнул с довольным видом.
   - Туман не предвидится?
   - На севере и на северо-западе густая пелена.
   Он снова кивнул и, казалось, остался еще более доволен, услышав это.
   - А что "Македония"?
   - Ее нигде не видно, - отвечал я.
   Я йог бы поклясться, что при этом сообщении лицо у  него  вытянулось,
но почему это так его разочаровало, было мне непонятно.
   Вскоре все разъяснилось.
   - Дым впереди! - донеслось с палубы, и лицо Ларсена снова оживилось.
   - Превосходно! - воскликнул он. Вскочив из-за стола, он  поднялся  на
палубу и направился к изгнанным из кают-компании охотникам, которые вку-
шали свой первый завтрак у себя в кубрике.
   Ни Мод Брустер, ни я почти не притронулись к  еде.  Мы  переглянулись
тревожно, в полном молчании прислушиваясь к голосу капитана,  доносивше-
муся сквозь переборку. Говорил он долго, и конец его речи  был  встречен
одобрительным ревом. Переборка была толстая, и  мы  не  могли  разобрать
слов, но они явно произвели большое впечатление на охотников. Рев стих и
перешел в оживленный говор и веселые возгласы.
   Вскоре на палубе поднялись шум и возня, и я понял, что матросы вызва-
ны наверх и готовятся спускать шлюпки. Мод Брустер вышла вместе со  мной
на палубу, и я покинул ее у края юта, откуда она могла видеть все и в то
же время оставаться в стороне. Матросы, должно быть, тоже были посвящены
в замыслы капитана, так как работали с необыкновенным рвением. Охотники,
прихватив дробовики, ящики с патронами и - что было  совсем  необычно  -
винтовки, высыпали на палубу. Они почти никогда не брали с собой  винто-
вок, так как котики, убитые пулей с дальнего расстояния, неизменно тону-
ли, прежде чем подоспеет шлюпка. Но сегодня каждый охотник взял с  собой
винтовку и большой запас патронов. Я заметил, как они  довольно  ухмыля-
лись, поглядывая на дымок "Македонии", который поднимался все выше и вы-
ше, по мере того как пароход приближался к нам с запада.
   Все пять шлюпок были быстро спущены на воду. Как и накануне, они  ра-
зошлись веером в северном направлении. Мы следовали поодаль. Я  с  любо-
пытством наблюдал за ними, но все шло, как обычно. Охотники спускали па-
руса, били зверя, снова ставили паруса и продолжали свой путь, как дела-
лось это изо дня в день. "Македония" повторила свой вчерашний  маневр  -
начала спускать свои шлюпки впереди, поперек нашего курка, с целью "под-
мести" море. Четырнадцать шлюпок "Македонии" для успешной  охоты  должны
были рассеяться на довольно обширном пространстве, и пароход,  перерезав
нам путь, продолжал двигаться на северо-восток, спуская шлюпки.
   - Что вы будете делать? - спросил я Волка  Ларсена,  снедаемый  любо-
пытством.
   - Вас это не касается, - грубо ответил он. - Узнаете в свое время.  А
пока что молитесь о хорошем ветре.
   - Впрочем, могу сказать, - добавил он, помолчав. - Я намерен угостить
братца по его же рецепту. Короче говоря, "подметать" море теперь буду я,
и не один день, а до конца сезона, если нам повезет.
   - А если нет?
   - Это исключается, - рассмеялся он. - Нам должно  повезти,  иначе  мы
пропали.
   Он стоял на руле, а я пошел в матросский кубрик проведать своих паци-
ентов - Нилсона и Магриджа. У Нилсона переломанная нога  хорошо  сраста-
лась, и он был довольно бодр и весел, но кок пребывал в черной  меланхо-
лии, и мне невольно стало искренне жаль этого горемыку. Казалось порази-
тельным, что после всего перенесенного он все еще жив и продолжает  цеп-
ляться за жизнь. Судьба не щадила беднягу: калеча его из года в год, она
превратила его тщедушное тело в какой-то обломок кораблекрушения, но ис-
корка жизни упрямо тлела в нем.
   - С хорошим протезом, какие теперь делают,  ты  сможешь  топтаться  в
камбузах до скончания века, - подбодрил я его.
   Он ответил мне очень серьезно, даже торжественно:
   - Не знаю, о каких  вы  там  протезах  толкуете,  мистер  Ван-Вейден,
только я не умру спокойно, пока не увижу, что эта скотина издохла,  будь
он проклят! Ему не пережить меня, нет! Он не имеет  права  жить  и,  как
сказано в священном писании: "И окончит дни свои в муках". А я  добавлю:
аминь, и чтоб он сдох поскорей!
   Вернувшись на палубу, я увидел, что Волк Ларсен  одной  рукой  вертит
штурвал, а в другой держит морской бинокль, изучая расположение шлюпок и
внимательно?" следя за движением "Македонии".  Я  заметил,  что  наши  а
шлюпки привалились к ветру и взяли курс на северо-запад, но смысл  этого
маневра был мне не ясен, так как: впереди их находилось пять шлюпок "Ма-
кедонии", которые, в свою очередь, тоже взяли круче к ветру. Таким обра-
зом, они все более уклонялись на запад, постепенно удаляясь от остальных
шлюпок. Наши шлюпки шли и под парусами и на веслах.  Подгоняемая  каждая
тремя парами весел - даже охотники гребли, - они быстро догоняли "непри-
ятеля". Дым парохода таял вдали, превращаясь в едва различимое  пятнышко
на северо-востоке. Самого судна уже не было видно.
   До сих пор мы еле-еле продвигались вперед, и паруса почти  все  время
полоскались на ветру; раза два мы даже ненадолго ложились  в  дрейф.  Но
теперь все изменилось. Шкоты были выбраны, и Волк Ларсен повел "Призрак"
полным ходом. Мы промчались мимо наших шлюпок  и  стали  приближаться  к
ближайшей шлюпке с "Македонии".
   - Отдайте бом-кливер, мистер Ван-Вейден, - скомандовал Волк Ларсен, -
и приготовьтесь выбрать кливер и стаксель!
   Я побежал исполнять команду, и когда мы медленно скользили мимо шлюп-
ки в каких-нибудь  ста  футах  от  нее  с  подветренной  стороны,  нирал
блом-кливера был уже выбран и закреплен. Трое людей на  шлюпке  подозри-
тельно поглядывали в нашу сторону. Они не могли не знать Волка  Ларсена,
хотя бы понаслышке, а ведь они только что "подметали" море перед  нашими
шлюпками. Я обратил внимание на то,  что  охотник  -  здоровенный  малый
скандинавского типа, сидевший на носу, -  держит  на  коленях  винтовку,
что, казалось, было сейчас совсем ни к чему, - винтовка могла бы  лежать
на месте. Когда мы поравнялись с ними. Волк Ларсен помахал  им  рукой  и
крикнул:
   - Поднимайтесь к нам "подрейфовать"! Слово  "подрейфовать"  на  языке
промысловых шхун заменяет сразу два глагола: "навестить" и "поболтать".
   Оно отражает общительность моряков и сулит приятное разнообразие в их
монотонной жизни.
   "Призрак" привелся к ветру, и я, закончив свою работу на баке,  побе-
жал на корму помочь матросам управиться с гротом.
   - Прошу вас оставаться на палубе, мисс Брустер, - сказал Волк Ларсен,
направляясь встречать гостей. - И вас тоже, мистер Ван-Вейден.
   Матросы на шлюпке, спустив парус, подвели ее к борту шхуны.  Охотник,
похожий на золотобородого викинга, перелез через планшир и  спрыгнул  на
палубу. Я заметил, что этот богатырь держится настороженно.  Сомнение  и
недоверие были ясно написаны на его лице. Это было открытое  лицо,  хотя
густая борода и придавала ему  несколько  свирепый  вид.  Однако,  когда
охотник перевел взгляд с капитана на меня и увидел, что нас только двое,
а потом поглядел на своих двух матросов, которые поднялись на борт  сле-
дом за ним, лицо его просветлело. Бояться не было причины. Он, как Голи-
аф, возвышался над Волком Ларсеном. Ростом он был никак не меньше  шести
футов и восьми дюймов, а весил - это я узнал впоследствии - двести сорок
фунтов. И притом ни капли жира, только кости и мышцы.
   Но тревога снова промелькнула в его глазах, когда Волк Ларсен,  оста-
новившись у трапа, пригласил его спуститься в кают-компанию. Впрочем, он
тут же приободрился, еще раз окинув взглядом капитана: Волк  Ларсен  был
крупный мужчина, но рядом с ним казался карликом. Это положило конец ко-
лебаниям гостя, и он начал спускаться по  трапу.  Ларсен  последовал  за
ним. Тем временем оба гребца направились, согласно обычаю, на  бак  -  в
гости к матросам.
   Внезапно из кают-компании донеслись страшные звуки, подобные  рычанию
льва, и шум яростной схватки. Это сцепились лев с леопардом. Волк Ларсен
- леопард - напал на льва, и лев рычал.
   - Вот вам святость нашего гостеприимства! - с горечью обратился  я  к
Мод Брустер.
   Она утвердительно кивнула; мучительное отвращение исказило ее лицо, и
я вспомнил, как я сам страдал при виде физического насилия, когда  впер-
вые попал на "Призрак".
   - Не лучше ли вам уйти подальше, ну хотя бы на бак, пока все  это  не
кончится? - предложил я.
   Но она отрицательно покачала головой, глядя на меня жалобными  глаза-
ми. И в них не было страха, хотя я видел, что она потрясена  этим  новым
проявлением зверства.
   - Прошу вас, поймите, - сказал я, воспользовавшись случаем,  -  какую
бы роль ни приходилось мне играть в том, что здесь происходит или  может
еще произойти, я не могу поступать иначе... если только  мы  хотим  выб-
раться отсюда живыми. Мне тоже нелегко, - добавил я.
   - Я понимаю, - отозвалась она. Голос ее звучал слабо, словно доносил-
ся издалека, но взгляд подтвердил, что она понимает меня.
   Внизу все стихло, и Волк Ларсен поднялся  на  палубу.  Лицо  его  под
бронзовым загаром слегка покраснело, но других следов борьбы не было за-
метно.
   - Пришлите сюда тех двоих, мистер ВанВейден! - сказал он.
   Я повиновался, и через минуту они стояли перед ним.
   - Поднимите шлюпку, - обратился он к матросам. -  Ваш  охотник  решил
немного задержаться и не хочет, чтоб ее зря  колотило  о  борт.  Поднять
шлюпку, говорю я! - повторил он более резко, заметив, что они  колеблют-
ся. - Почем знать, может, вам  придется  некоторое  время  поплавать  со
мной, - продолжал он, в то время как матросы нерешительно принялись  вы-
полнять приказание. Он говорил, не повышая голоса, но в тоне его  слыша-
лась угроза. - Так что лучше уж начнем по-хорошему. А ну живей! У Смерти
Ларсена, небось, проворнее поворачивались, сами знаете!
   Его окрик заставил матросов поторопиться. В то время, как шлюпку  за-
валивали на палубу, я получил приказание отдать кливера. Став к  штурва-
лу, Волк Ларсен направил "Призрак" ко второй с наветренной стороны шлюп-
ке "Македонии".
   Покончив с парусами, я стал высматривать шлюпки. Третья  шлюпка  была
атакована двумя нашими, четвертая - остальными тремя, а пятая, повернув,
шла на выручку соседней. Перестрелка завязалась с дальнего расстояния, и
до нас доносилась беспрерывная  трескотня  винтовок.  Порывистый  ветер,
поднявший короткую волну, мешал точному прицеливанию, и, подойдя  ближе,
Мы увидели, как пули то тут, то там прыгают рикошетом с волны на волну.
   - Шлюпка, за которой мы гнались, спустилась под ветер и  сделала  по-
пытку ускользнуть от нас и прийти на Помощь своим.
   Я не мог следить за тем, что происходило дальше, пока возился с пару-
сами, а вернувшись на ют, услышал, как Ларсен приказывает матросам  "Ма-
кедонии" отправиться в кубрик на баке. Они угрюмо подчинились. Затем ка-
питан предложил мисс Брустер спуститься в кают-компанию и улыбнулся, за-
метив промелькнувший в ее глазах ужас.
   - Ничего страшного там нет, - сказал он. - Человек этот цел и  невре-
дим и связан по рукам и ногам. Сюда же могут залететь пули, а мне совсем
не хочется потерять вас.
   И почти в ту же минуту шальная пуля царапнула медную ручку  штурвала,
которую держал Ларсен, и рикошетом отскочила в сторону.
   - Вот видите, - сказал он и повернулся ко мне: -  Мистер  Ван-Вейден,
станьте-ка на руль.
   Мод Брустер спустилась по трапу всего  на  несколько  ступенек.  Волк
Ларсен взял винтовку и дослал патрон в ствол. Я глазами молил мисс Брус-
тер уйти, но она только улыбнулась и сказала:
   - Может, мы и не умеем стоять на ногах, но мы покажем капитану Ларсе-
ну, что хилые сухопутные людишки не трусливее его.
   Ларсен бросил на нее восхищенный взгляд.
   - Вы нравитесь мне все больше, - сказал он.  -  Ум,  талант,  отвага!
Неплохое сочетание! Такой синий чулок, как вы, мог бы стать женой  пред-
водителя пиратов... Но придется нам продолжить разговор в другой раз,  -
усмехнулся он, когда еще одна пуля вонзилась в стенку рубки.
   И я снова увидел золотистые искорки в его глазах и ужас в глазах  Мод
Брустер.
   - Мы даже храбрее его, - поспешно проговорил я. - По крайней мере про
себя могу сказать, что я храбрее капитана Ларсена.
   Тот резко обернулся ко мне - уж не смеюсь ли я над ним? Я немного пе-
реложил штурвал, чтобы не дать шхуне привестись к ветру, а  затем  снова
лег на курс, и, видя, что Волк Ларсен все еще ждет  объяснения,  показал
на свои колени.
   - Вглядитесь-ка, - сказал я, - и вы заметите легкую дрожь.  Это  зна-
чит, что я боюсь, плоть моя боится. Я боюсь разумом, потому что не  хочу
умирать. Но дух мой одолевает дрожащую плоть и напуганное сознание.  Это
больше, чем храбрость. Это мужество. Ваша же плоть ничего не  боится,  и
вы ничего не боитесь. Значит, вам и нетрудно  встречаться  с  опасностью
лицом к лицу. Вам это даже доставляет удовольствие, вы упиваетесь  опас-
ностью. Вы можете быть бесстрашны, мистер Ларсен, но согласитесь, что из
нас двоих по-настоящему храбр - я.
   - Вы правы, - сразу признал он. - В таком свете мне это еще не предс-
тавлялось. Но тогда верно и обратное Если вы  храбрее  меня,  значит,  я
трусливее вас?
   Мы оба рассмеялись над этим странным выводом, и  Ларсен,  опустившись
на одно колено, опер ствол винтовки о планшир. В начале  перестрелки  мы
находились от шлюпок примерно в одной миле, но сейчас это расстояние уже
сократилось вдвое. Ларсен выстрелил три  раза,  тщательно  прицеливаясь.
Первая пуля пролетела в пяти - десяти футах от шлюпки, вторая - у самого
борта, третья угодила в рулевого, и он, выпустив из рук кормовое  весло,
свалился на дно шлюпки.
   - Хватит с них, - сказал Волк Ларсен, поднимаясь на ноги. - Охотником
пожертвовать нельзя, да он никак и не сможет одновременно  и  править  и
стрелять, а гребец, надеюсь, править не умеет.
   Его расчет полностью оправдался. Шлюпку завертело на волнах, и  охот-
ник бросился на корму сменить рулевого. С этой шлюпки больше не  стреля-
ли, но на остальных винтовки продолжали трещать.
   Охотнику удалось снова увалить шлюпку под ветер, но мы шли в два раза
быстрее и догоняли ее. Когда мы были от нее примерно в ста ярдах, я уви-
дел, как гребец передал охотнику винтовку. Волк Ларсен отошел на середи-
ну палубы и взял бухту гафель-гардели. Потом, снова утвердив винтовку на
планшире, прицелился в шлюпку. Раза два охотник хотел было бросить  кор-
мовое весло и схватить винтовку, но все не решался. Мы были уже  борт  о
борт со шлюпкой и обгоняли ее.
   - Эй, ты! - неожиданно крикнул Волк Ларсен гребцу. - Возьми конец  за
банку!
   И в ту же секунду он бросил конец. Он попал прямо в матроса, чуть  не
сбив его с банки, но матрос не послушался. Он вопросительно посмотрел на
охотника, а тот, как видно, сам не знал, что делать. Винтовка была зажа-
та у него между колен, но стоило ему выпустить руль, и шлюпка, повернув-
шись, могла столкнуться со шхуной. Кроме того, он видел направленную  на
него винтовку Волка Ларсена и понимал, что тот выстрелит раньше, чем  он
успеет прицелиться. - Прими, - тихо сказал он матросу.
   Гребец повиновался и захлестнул конец за переднюю банку, а когда  ко-
нец натянулся, стал его травить. Шлюпку быстро отвело  от  борта  шхуны,
после чего охотник положил ее на курс параллельно  "Призраку",  футах  в
двадцати от него.
   - Убирайте парус и подходите к борту, - скомандовал Волк Ларсен.
   Держа одной рукой винтовку, он начал спускать шлюпочные  тали.  Когда
тали были заложены на носу и на корме шлюпки и оба моряка уже готовились
подняться на борт, охотник взял в руку винтовку, как бы  желая  положить
ее на стойку.
   - Брось! - крикнул Волк Ларсен, и охотник  выронил  винтовку,  словно
она обожгла ему руку.
   Поднявшись на палубу вместе со своим  раненым  товарищем,  охотник  и
гребец, по приказу Волка Ларсена, втащили на борт шлюпку, а затем отнес-
ли рулевого в матросский кубрик.
   - Если все наши пять шлюпок справятся со своим  делом  не  хуже  нас,
экипаж шхуны будет укомплектован полностью, - сказал мне Волк Ларсен.
   - А человек, в которого вы стреляли... он... я надеюсь... - Голос Мод
Брустер дрогнул.
   - Ранен в плечо, -  отвечал  капитан.  -  Ничего  серьезного.  Мистер
Ван-Вейден приведет его в порядок в две-три недели. Вот для  тех  парней
ему навряд ли удастся что-нибудь сделать,  -  добавил  он,  указывая  на
третью шлюпку "Македонии", к которой я направлял в это  время  шхуну.  -
Тут поработали Хорнер и Смок. Говорил ведь я им, что нам нужны живые лю-
ди, а не трупы. Но стоит человеку научиться стрелять, его  так  и  тянет
бить прямо в  цель.  Вы  когда-нибудь  испытывали  это  чувство,  мистер
Ван-Вейден?
   Я покачал головой  и  посмотрел  на  "работу"  наших  охотников.  Они
действительно "били в цель" и теперь, покинув жертвы этой кровавой стыч-
ки, присоединились к остальным нашим шлюпкам и уже  атаковали  последние
две шлюпки "Македонии". Оставленная шлюпка беспомощно качалась  на  вол-
нах; никем не управляемый парус торчал вбок под прямым углом и хлопал на
ветру. Охотник и гребец лежали в неестественных позах на  дне  лодки,  а
рулевой - поперек планшира, наполовину свесившись за борт. Руки его  бо-
роздили воду, а голова моталась из стороны в сторону.
   - Не глядите туда, мисс Брустер, прошу вас, - взмолился я; к моей ра-
дости, она послушно отвернулась и была избавлена от этого страшного зре-
лища.
   - Держите прямо туда, мистер Ван-Вейден, - распорядился Волк  Ларсен,
указывая на сбившиеся в кучу шлюпки.
   Когда мы приблизились к ним, стрельба стихла. Бой был  окончен.  Пос-
ледние две шлюпки уже сдались нашим пяти, и теперь все семь шлюпок  жда-
ли, чтобы их взяли на борт.
   - Посмотрите! - невольно вскрикнул я, показывая на северо-восток.
   На горизонте снова появилось темное пятнышко - дымок "Македонии".
   - Да, я слежу за ней, - хладнокровно отозвался Волк Ларсен. Он  изме-
рил взглядом расстояние до пелены тумана, потом  подставил  щеку  ветру,
проверяя его силу. - Думаю, что доберемся вовремя. Но можете  не  сомне-
ваться, что мой драгоценный братец раскусил нашу игру  и  прет  сюда  во
весь дух. Ага, что я вам говорил!
   Пятно дыма быстро росло, становясь густо-черным.
   - Все равно я тебя обставлю, о брат мой! - усмехнулся Волк Ларсен.  -
Непременно обставлю! И надеюсь, что твоя  старая  машина  развалится  на
части!..
   Мы легли в дрейф, после чего на шхуне поднялась изрядная суматоха,  в
которой вместе с тем был свой порядок. Шлюпки поднимали  одновременно  с
обоих бортов. Как только пленники ступали на палубу, наши охотники отво-
дили их на бак, а матросы втаскивали шлюпки на палубу и оставляли их где
попало, не теряя времени на то, чтобы принайтовить. Едва последняя шлюп-
ка отделилась от воды и закачалась на талях, как мы уже понеслись вперед
на всех парусах с потравленными шкотами.
   Да, нам надо было спешить. Извергая из трубы клубы черного дыма, "Ма-
кедония" мчалась к нам с северовостока. Не обращая внимания на свои  ос-
тавшиеся шлюпки, она изменила курс, надеясь перехватить нас. Она шла  не
прямо на нас, а туда, где наши пути должны были сойтись, как стороны уг-
ла, у края тумана. Только там "Македония" могла бы  еще  поймать  "Приз-
рак". А для "Призрака" спасение заключалось в том, чтобы достигнуть этой
точки раньше "Македонии".
   Волк Ларсен сам стоял у штурвала, горящими глазами следя за всем,  от
чего зависел исход этого состязания. Он то оборачивался и оглядывал  мо-
ре, проверяя, слабеет или крепнет ветер, то  присматривался  к  "Македо-
нии", то окидывал взором паруса и приказывал выбрать один шкот или  пот-
равить другой и выжимал из "Призрака" все, на что тот был способен.  Не-
нависть и озлобление были на время забыты, и я дивился тому, с какой го-
товностью бросались исполнять приказания капитана те самые матросы,  ко-
торые столько натерпелись от него. И вот, когда мы стремительно  неслись
вперед, ныряя по волнам, я вдруг вспомнил беднягу  Джонсона  и  пожалел,
что его нет среди нас: он так любил эту шхуну и так восхищался всегда ее
быстроходностью.
   - Приготовьте-ка на всякий случай винтовки, ребята!  -  крикнул  Волк
Ларсен охотникам, и тотчас все пятеро, с винтовками  в  руках,  стали  у
подветренного борта.
   "Македония" была теперь всего в миле от нас. Она мчалась с такой ско-
ростью, что черный дым из ее трубы стлался совершенно горизонтально; она
делала не меньше семнадцати узлов. "Сквозь хляби мчит, взывая к небу", -
продекламировал Волк Ларсен, бросив взгляд в ее сторону.  Мы  делали  не
больше девяти узлов, но стена тумана была уже близко.
   Вдруг над палубой "Македонии" поднялось облачко дыма. Выстрел  прока-
тился над морем, и в нашем гроте образовалась круглая дыра.  Они  палили
из маленькой пушки, - мы уже слышали, что  таких  пушек  там  было  нес-
колько. Наши матросы, толпившиеся у грот-мачты, ответили на это  насмеш-
ливыми криками. Снова над "Македонией" показался дымок, и снова  прогре-
мел выстрел. На этот раз ядро упало всего в двадцати футах за  кормой  и
перескочило с волны на волну, прежде чем затонуть.
   Из винтовок с "Македонии" не палили, - все ее охотники находились ли-
бо у нас на борту, либо далеко в море на своих шлюпках. Когда расстояние
между двумя судами сократилось до полумили,  третьим  выстрелом  пробило
еще одну дыру в нашем гроте. Но тут шхуна  вошла  в  полосу  тумана.  Мы
вдруг погрузились в него, и он скрыл нас, окутав своей влажной,  плотной
завесой.
   Внезапность перемены была поразительна. Секунду назад  мы  мчались  в
ярких солнечных лучах, над нами было ясное небо, и далеко-далеко, до са-
мого горизонта, море шумело и катило свои волны, а за нами бешено гнался
корабль, изрыгая дым, пламя и чугунные ядра. И вдруг, в  мгновение  ока,
солнце точно загасили, небо исчезло, даже верхушки мачт пропали из виду,
и на глаза наши, словно их заволокло слезами, опустилась  серая  пелена.
Сырая мгла стояла вокруг нас, как стена дождя. Волосы, одежда - все пок-
рылось алмазными блестками. С намокших вант и снастей  вода  стекала  на
палубу. Под гиками капельки воды висели  длинными  гирляндами,  и  когда
шхуна взмывала на гребень волны, ветер сдувал их и они летели нам в  ли-
цо. Грудь моя стеснилась, мне было трудно дышать.  Туман  глушил  звуки,
притуплял чувства, и сознание отказывалось признать, что где-то за  этой
влажной серой стеной, надвинувшейся на нас со  всех  сторон,  существует
другой мир. Весь мир, вся вселенная как бы замкнулись здесь,  и  границы
их так сузились, что невольно хотелось упереться в эти  стены  руками  и
раздвинуть их. И то, что осталось там,  за  ними,  казалось,  было  лишь
сном, вернее - воспоминанием сна.
   В наступившей перемене было нечто таинственное и колдовское.  Я  пос-
мотрел на Мод Брустер и убедился, что она испытывает то же, что и я. По-
том я перевел взгляд на Волка Ларсена; но он  ничем  не  проявлял  своих
ощущений. Он все так же стоял у штурвала и, казалось, был всецело погло-
щен своей задачей. Я почувствовал, что он измеряет ход времени, отсчиты-
вает секунды, всякий раз как "Призрак" то стремительно взлетит  на  гре-
бень волны, то накренится от бортовой качки.
   - Ступайте на бак и приготовьтесь к повороту, - сказал он мне,  пони-
зив голос. - Прежде всего возьмите топселя на гитовы. Поставьте людей на
все шкоты. Но чтобы ни один блок не загремел и чтобы никто ни звука. По-
нимаете - ни звука!
   Когда все стали по местам, команда была передана от человека к  чело-
веку, и "Призрак" почти бесшумно сделал поворот. Если где-нибудь и хлоп-
нул риф-штерт или скрипнул блок, звуки эти казались какими-то странными,
призрачными, и обступивший нас туман тотчас поглощал их.
   Но как только мы легли на другой галс, туман начал редеть,  и  вскоре
"Призрак" снова летел вперед под ярким солнцем, и снова до самого  гори-
зонта бурлили и пенились волны. Но океан был пуст. Разгневанная "Македо-
ния" нигде не бороздила больше его поверхности и не пятнала  небо  своим
черным дымом.
   Волк Ларсен тут же спустился под ветер и повел шхуну по  самому  краю
тумана. Его уловка была ясна. Он вошел в туман с наветренной стороны  от
парохода и, когда "Македония" вслепую ринулась вослед, еще надеясь  пой-
мать шхуну, сделал поворот, вышел из своего укрытия и теперь намеревался
войти в туман с подветренной стороны. Если бы ему это удалось, его брату
было бы так же трудно найти нас в тумане, как - по  старой  поговорке  -
иголку в стоге сена.
   Мы недолго шли по краю тумана. Перекинув фок и грот и снова  поставив
топселя, мы опять нырнули в туман, и в этот миг я был готов  поклясться,
что видел смутные очертания парохода, выходившего из полосы тумана с на-
ветренной стороны. Я быстро взглянул на Волка Ларсена. Он  кивнул  голо-
вой. Да, он тоже видел - это была "Македония". На ней, вероятно,  разга-
дали наш маневр, но не успели нас перехитрить. Не было сомнений  в  том,
что мы ускользнули незамеченными.
   - Он не может долго продолжать эту игру, - сказал Волк Ларсен. -  Ему
придется вернуться за своими шлюпками. Поставьте  кого-нибудь  на  руль,
мистер Ван-Вейден, - курс держать тот же, - и назначьте вахты: мы  будем
идти под всеми парусами до утра.
   - Эх, не пожалел бы я и полтысячи долларов, -  добавил  он,  -  чтобы
хоть на минуту попасть на "Македонию" и послушать, как  там  чертыхается
мой братец!
   - Теперь, мистер Ван-Вейден, - сказал он, когда его сменили у штурва-
ла, - нам следует оказать гостеприимство  нашему  пополнению.  Выставите
охотникам вдоволь виски и пошлите несколько бутылочек на бак. Держу  па-
ри, что завтра наши гости все до единого выйдут в море и будут охотиться
для Волка Ларсена не хуже, чем для Смерти Ларсена.
   - А они не сбегут, как Уэйнрайт? - спросил я.
   Он усмехнулся.
   - Не сбегут, потому что наши старые охотники этого не допустят. Я уже
пообещал им по доллару с каждой шкуры, добытой новыми.  Отчасти  поэтому
они так и старались сегодня. О нет, они не дадут им  сбежать!  А  теперь
вам не мешает наведаться в свой лазарет. Там, надо полагать, полным-пол-
но пациентов.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

   Волк Ларсен освободил меня от обязанности раздавать виски и  принялся
за дело сам. Пока я возился в матросском кубрике с новой  партией  ране-
ных, бутылки уже заходили по рукам. Мне, конечно, доводилось видеть, как
пьют виски, например, в клубах, где принято пить  виски  с  содовой,  но
чтобы пить так, как пили здесь, - этого я еще не видывал. Пили  из  кру-
жек, из мисок и прямо из бутылок; наливали до краев  и  осушали  залпом;
одной такой порции было достаточно, чтобы захмелеть, но им все  казалось
мало. Они пили и пили, и новые бутылки все прибывали в кубрик,  и  этому
не было конца.
   Пили все. Пили раненые. Пил Уфти-Уфти, помогавший мне делать перевяз-
ки. Один Луис воздерживался: раза два отхлебнул немного - и все; зато  и
шумел и буянил он не меньше других. Это была настоящая  сатурналия.  Все
галдели, орали, обсуждали минувшее сражение,  спорили.  А  потом  вдруг,
размякнув, начинали брататься со своими недавними врагами. Победители  и
побежденные икали друг у друга на плече и торжественно клялись в  вечной
дружбе и уважении. Они оплакивали невзгоды, перенесенные ими в прошлом и
ожидавшие их в будущем в железных тисках Волка Ларсена, и, хором прокли-
ная его, рассказывали всякие ужасы о его жестокости.
   Это было дикое и страшное зрелище; тесный кубрик, загроможденный кой-
ками, качающиеся переборки, вздымающийся пол, тусклый свет лампы, колеб-
лющиеся тени, то чудовищно вырастающие, то съеживающиеся,  разгоряченные
лица, потерявшие человеческий облик... И над всем этим - дым,  испарения
тел, запах йодоформа... Я наблюдал за Уфти-Уфти, - он держал в руках ко-
нец бинта и взирал на эту сцену своими красивыми,  бархатистыми,  как  у
оленя, глазами, в которых играли отблески света от раскачивающейся  лам-
пы. Я знал, что, несмотря на всю мягкость и даже женственность его  лица
и фигуры, в нем дремлют грубые инстинкты дикаря. Мне бросилось  в  глаза
мальчишеское лицо Гаррисона, всегда такое доброе и открытое, теперь  ис-
каженное яростью, похожее на дьявольскую маску; он рассказывал захвачен-
ным в плен матросам, на какой адский корабль они попали, и истошным  го-
лосом обрушивал проклятия на голову Волка Ларсена.
   Волк Ларсен! Снова и снова Волк Ларсен! Поработитель и мучитель, Цир-
цея в мужском облике. А они - стадо его свиней, замученные  скоты,  при-
давленные к земле, способные бунтовать только исподтишка да в пьяном ви-
де. "А я? Тоже один из его стада? - подумалось мне.  -  А  Мод  Брустер?
Нет!" Гнев закипел во мне, я скрипнул зубами и, забывшись, видимо,  при-
чинил боль матросу, которому делал перевязку, так как он передернулся. А
Уфти-Уфти посмотрел на меня с  любопытством.  Я  почувствовал  внезапный
прилив сил. Любовь делала меня могучим гигантом. Я ничего не боялся. Моя
воля победит все препятствия - вопреки Волку Ларсену,  вопреки  тридцати
пяти годам, проведенным среди книг. Все будет хорошо. Я  добьюсь  этого.
И, воодушевленный сознанием своей силы, я повернулся спиной к этому раз-
бушевавшемуся аду и поднялся на палубу, где туман серыми призрачными те-
нями лежал во мраке, а воздух был чист, ароматен и тих.
   В кубрике у охотников тоже было двое раненых, и там шла такая же  ор-
гия, как и у матросов, - только здесь не проклинали Волка Ларсена,  Очу-
тившись снова на палубе, я облегченно вздохнул и отправился на корму,  в
кают-компанию. Ужин был готов; Волк Ларсен и Мод поджидали меня.
   Пока весь экипаж спешил напиться, сам капитан оставался трезв. Он  не
выпил ни капли вина. Он не мог себе этого позволить, ведь, кроме меня  и
Луиса, ему ни на кого нельзя было положиться, а Луис к тому же  стоял  у
штурвала. Мы шли в тумане наудачу,  без  сигнальщика,  без  огней.  Меня
очень удивило сперва, что Волк Ларсен разрешил матросам и охотникам  эту
пьяную оргию, но он, очевидно, хорошо знал их нрав и умел спаять дружбой
то, что началось с кровопролития.
   Победа над Смертью Ларсеном,  казалось,  необычайно  благотворно  по-
действовала на него. Вчера вечером он своими рассуждениями довел себя до
хандры, и я каждый миг ждал очередной вспышки ярости. Но  пока  все  шло
гладко, Ларсен был в великолепном настроении. Быть может, обычную  реак-
цию предотвратило то, что он захватил так много охотников и  шлюпок.  Во
всяком случае, хандру как рукой сняло, и дьявол в нем не просыпался. Так
мне казалось тогда, но - увы! - как мало я его знал. Не в  ту  ли  самую
минуту он уже замышлял самое черное свое дело!
   Итак, войдя в кают-компанию, я застал капитана в прекрасном  располо-
жении духа. Приступы головной боли уже давно не мучили его, и глаза  его
были ясны, как голубое небо. Жизнь мощным потоком бурлила в его жилах, и
от бронзового лица веяло цветущим здоровьем. В ожидании меня он  занимал
Мод Брустер беседой. Темой этой беседы  был  соблазн,  и  из  нескольких
слов, брошенных Ларсеном, я понял, что он  признает  истинным  соблазном
лишь тот, перед которым человек не смог устоять и пал.
   - Ну, посудите сами, - говорил он. - Ведь человек действует,  повину-
ясь своим желаниям. Желаний у него много. Он может желать избегнуть боли
или насладиться удовольствием. Но что бы он ни делал, его поступки  про-
диктованы желанием.
   - А если, предположим, у него возникли два взаимно  исключающие  Друг
друга желания? - прервала его Мод Брустер.
   - Вот к этому-то я и веду, - ответил капитан, но она продолжала:
   - Душа человека как раз и проявляет себя в борьбе этих двух  желаний.
И, если душа благородна, она последует доброму побуждению и заставит че-
ловека совершить доброе дело; если же она порочна - он поступит дурно. И
в том и в другом случае решает душа.
   - Чушь и бессмыслица! - нетерпеливо воскликнул Волк Ларсен. -  Решает
желание. Вот, скажем, человек, которому хочется напиться. И вместе с тем
он не хочет напиваться. Что же он делает, как он поступает? Он марионет-
ка, раб своих желаний и просто повинуется более сильному  из  этих  двух
желаний, вот и все. Душа тут ни при чем. Если у него появилось искушение
напиться, то как он может устоять против него? Для этого должно возобла-
дать желание остаться  трезвым.  Но,  значит,  это  желание  было  более
сильным, только и всего, соблазн не играет никакой  роли,  если,  конеч-
но... - он остановился, обдумывая мелькнувшую у него мысль, и вдруг рас-
хохотался, - если это не соблазн остаться трезвым! Что вы на это  скаже-
те, мистер Ван-Вейден?
   - Скажу, что вы оба спорите совершенно напрасно.
   Душа человека - это его желание. Или, если хотите, совокупность жела-
ний - это и есть его душа. Поэтому вы оба не правы. Вы, Ларсен,  ставите
во главу угла желание, отметая в сторону душу. Мисс  Брустер  ставит  во
главу угла душу, отметая желания. А в сущности, душа и желание - одно  и
то же.
   - Однако, - продолжал я, - мисс Брустер права, утверждая, что соблазн
остается соблазном, независимо от того, устоял человек  или  нет.  Ветер
раздувает огонь, и он вспыхивает жарким пламенем. Желание подобно  огню.
Созерцание предмета желания, новое заманчивое описание его, новое пости-
жение этого предмета разжигают желание, подобно тому как ветер раздувает
огонь. И в этом заключен соблазн. Это ветер, который раздувает  желание,
пока оно не разгорится в пламя и не поглотит  человека.  Вот  что  такое
соблазн! Иногда он недостаточно силен, чтобы сделать желание всепожираю-
щим, но если он хоть в какой-то мере разжигает желание,  это  все  равно
соблазн. И, как вы сами говорите, он может толкнуть человека  на  добро,
так же как и на зло.
   Я был горд собой. Мои доводы решили спор или по крайней мере положили
ему конец, и мы сели за стол.
   Но Волк Ларсен был в этот день необычайно словоохотлив, -  я  еще  не
видал его таким. Казалось, накопившаяся в нем энергия ищет выхода. Почти
сразу же он затеял спор о любви. Как и всегда,  он  подходил  к  вопросу
грубо материалистически, а Мод Брустер отстаивала идеалистическую  точку
зрения. Прислушиваясь к их спору, я лишь изредка высказывал какое-нибудь
соображение или вносил поправку, но больше молчал.
   Ларсен говорил с подъемом; Мод Брустер тоже воодушевилась. По  време-
нам я терял нить разговора, изучая ее лицо. Ее  щеки  редко  покрывались
румянцем, но сегодня они порозовели, лицо оживилось. Она дала волю свое-
му остроумию и спорила с жаром, а Волк Ларсен прямо упивался спором.
   По какому-то поводу - о чем шла речь, не припомню, так как был  увле-
чен в это время созерцанием каштанового локона, выбившегося из  прически
Мод, - Ларсен процитировал слова Изольды, которые она произносит, будучи
в Тинтагеле:
   Средь смертных жен я взыскана судьбой.
   Так согрешить, как я, им не дано,
   И грех прекрасен мой...
   Если раньше, читая Омара Хайама, он вкладывал в его стихи пессимисти-
ческое звучание, то сейчас, читая Суинберна, он заставил его строки зву-
чать восторженно, даже ликующе. Читал он правильно  и  хорошо.  Едва  он
умолк, как Луис просунул голову в люк и сказал негромко:
   - Нельзя ли потише? Туман поднялся, а пароход, будь он неладен, пере-
секает сейчас наш курс по носу. Виден левый бортовой огонь!
   Волк Ларсен так стремительно выскочил на палубу, что, когда мы присо-
единились к нему, он уже успел, задвинув крышку люка,  заглушить  пьяный
рев, несшийся из кубрика охотников, и спешил на бак, чтобы  закрыть  люк
там. Туман рассеялся не вполне - он поднялся выше, закрыв собою  звезды,
и сделал мрак совсем непроницаемым. И прямо впереди  из  мрака  на  меня
глянули два огня, красный и белый, и я услышал мерное постукивание маши-
ны парохода. Несомненно, это была "Македония".
   Волк Ларсен вернулся на ют, и мы стояли в полном молчании,  следя  за
быстро скользившими мимо нас огнями.
   - На мое счастье, у него нет прожектора, - промолвил Волк Ларсен.
   - А что, если я закричу? - шепотом спросил я.
   - Тогда все пропало, - отвечал он. - Но вы подумали о том, что  сразу
же за этим последует?
   Прежде чем я успел выразить какое-либо любопытство по  этому  поводу,
он уже держал меня за горло своей обезьяньей лапой. Его мускулы едва за-
метно напряглись, и это был весьма выразительный намек на  то,  что  ему
ничего не стоит свернуть мне шею. Впрочем, он тут же отпустил меня, и мы
снова стали следить за огнями "Македонии".
   - А если бы крикнула я? - спросила Мод.
   - Я слишком расположен к вам, чтобы причинить вам боль, - мягко  ска-
зал он, и в его голосе прозвучали такая нежность и ласка, что меня пере-
дернуло. - Но лучше не делайте этого, потому что я  тут  же  сверну  шею
мистеру Ван-Вейдену, - добавил он.
   - В таком случае я разрешаю ей крикнуть, - вызывающе сказал я.
   - Навряд ли мисс Брустер захочет пожертвовать жизнью "наставника аме-
риканской литературы номер два", - с издевкой проговорил Волк Ларсен.
   Больше мы не обменялись ни словом; впрочем, мы уже настолько привыкли
друг к другу, что не испытывали  неловкости  от  наступившего  молчания.
Когда красный и белый огни исчезли вдали, мы вернулись в  кают-компанию,
чтобы закончить прерванный ужин.
   Ларсен снова процитировал какие-то стихи, а Мод прочла  "Impenitentia
Ultima" Даусона. Она читала превосходно, но я наблюдал не за нею,  а  за
Волком Ларсеном. Я не мог оторвать от него глаз, так  поразил  меня  его
взгляд, прикованный к ее лицу. Я видел, что он совершенно  поглощен  ею;
губы его бессознательно шевелились, неслышно повторяя за ней слова:
   ... И когда погаснет солнце,
   Пусть ее глаза мне светят,
   Скрипки в голосе любимой
   Пусть поют в последний час...
   - В вашем голосе поют скрипки! - неожиданно произнес он, и  в  глазах
его опять сверкнули золотые искорки.
   Я готов был громко возликовать при виде проявленного  ею  самооблада-
ния... Она без запинки дочитала заключительную строфу, а затем постепен-
но перевела разговор в более безопасное русло.  Я  был  как  в  дурмане.
Сквозь переборку кубрика доносились звуки пьяного  разгула,  а  мужчина,
который внушал мне ужас, и женщина, которую я любил, сидели передо  мной
и говорили, говорили... Никто не убирал  со  стола.  Матрос,  заменявший
Магриджа, очевидно, присоединился к своим товарищам в кубрике.
   Если Волк Ларсен был когда-либо всецело упоен минутой, так  это  сей-
час. Временами я отвлекался от своих мыслей, с изумлением  прислушиваясь
к его словам, поражаясь незаурядности его ума и силе страсти, с  которой
он отдавался проповеди  мятежа.  Разговор  коснулся  Люцифера  из  поэмы
Мильтона, и острота анализа, который давал этому образу Волк  Ларсен,  и
красочность некоторых его описаний показывали, что он загубил в себе не-
сомненный талант. Мне невольно пришел на память Тэн, хотя я и знал,  что
Ларсен никогда не читал этого блестящего, но опасного мыслителя.
   - Он возглавил борьбу за дело, обреченное на неудачу, и не устрашился
громов небесных, - говорил Ларсен. - Низвергнутый в ад, он не был  слом-
лен. Он увел за собой треть ангелов, взбунтовал человека против  бога  и
целые поколения людей привлек на свою сторону и обрек аду. Почему был он
изгнан из рая? Был ли он менее отважен, менее горд, менее велик в  своих
замыслах, чем господь бог? Нет! Тысячу раз нет! Но бог был  могуществен-
нее. Как это сказано? "Он возвеличился лишь силою громов". Но Люцифер  -
свободный дух. Для него служить было равносильно  гибели.  Он  предпочел
страдания и свободу беспечальной жизни и рабству. Он  не  хотел  служить
богу. Он ничему не хотел служить. Он не был безногой фигурой вроде  той,
что украшает нос моей шхуны. Он стоял на своих ногах. Это была личность!
   - Он был первым анархистом, - рассмеялась Мод, вставая и  направляясь
к себе в каюту.
   - Значит, быть анархистом хорошо! - воскликнул Волк Ларсен.
   Он тоже поднялся и, стоя перед ней у двери в ее каюту,  продекламиро-
вал:
   ... По крайней мере здесь
   Свободны будем. Нам здесь бог не станет
   Завидовать и нас он не изгонит.
   Здесь будем править мы. И хоть в аду,
   Но все же править стоит, ибо лучше
   Царить в аду, чем быть рабом на небе.
   Это был гордый вызов могучего духа. Когда он умолк, голос его,  каза-
лось, продолжал звучать в стенах каюты, а он стоял, слегка  покачиваясь,
откинув назад голову, бронзовое лицо его сияло, в глазах плясали золотые
искорки, и он смотрел на Мод, как смотрит на женщину мужчина, - зовущим,
ласковым и властным взглядом.
   И снова я отчетливо прочел в ее глазах безотчетный  ужас,  когда  она
почти шепотом произнесла:
   - Вы сами Люцифер! Дверь за нею закрылась. Несколько секунд Волк Лар-
сен продолжал стоять, глядя ей вслед, потом, как бы очнувшись, обернулся
ко мне.
   - Я сменю Луиса у штурвала и в полночь разбужу вас. А пока ложитесь и
постарайтесь выспаться.
   Он натянул рукавицы, надел фуражку и поднялся по трапу, а я  последо-
вал его совету и лег. Не знаю почему, словно повинуясь какому-то тайному
побуждению, я лег не раздеваясь. Некоторое время я еще  прислушивался  к
шуму в кубрике охотников и с восторгом и изумлением  размышлял  о  своей
неожиданной любви. Но на "Призраке" я научился спать  крепким,  здоровым
сном, и постепенно пение и крики стали уплывать куда-то, веки мои смежи-
лись, и глубокий сон погрузил меня в небытие.
   Не знаю, что разбудило меня и подняло с койки, но очнулся  я  уже  на
ногах. Сон как рукой сняло; я весь трепетал от ощущения неведомой  опас-
ности - настойчивого, словно громкий зов трубы. Я распахнул дверь. Лампа
в кают-компании была притушена. Я увидел Мод, мою Мод, бьющуюся в желез-
ных объятиях Волка Ларсена. Она тщетно старалась вырваться, руками и го-
ловой упираясь ему в грудь. Я бросился к ним.
   Волк Ларсен поднял голову, и я ударил его кулаком в лицо. Но это  был
слабый удар. Зарычав, как зверь, Ларсен оттолкнул  меня.  Этим  толчком,
легким взмахом его чудовищной руки я был отброшен в сторону с такой  си-
лой, что врезался в дверь бывшей каюты Магриджа, и она разлетелась в ще-
пы. С трудом выкарабкавшись из-под обломков, я вскочил  и,  не  чувствуя
боли - ничего, кроме овладевшей мной бешеной ярости, - снова бросился на
Ларсена. Помнится, я тоже зарычал и выхватил висевший у бедра нож.
   Но случилось что-то непонятное. Капитан и Мод Брустер  стояли  теперь
поодаль друг от друга. Я уже занес нож, но рука моя застыла  в  воздухе.
Меня поразила эта неожиданная и странная перемена. Мод  стояла,  присло-
нившись к переборке, придерживаясь за нее откинутой в сторону  рукой,  а
Волк Ларсен, шатаясь, прикрыв левой рукой глаза, правой неуверенно,  как
слепой, шарил вокруг себя. Наконец он нащупал переборку и, казалось, ис-
пытал огромное физическое облегчение, словно не только нашел опору, но и
понял, где находится.
   А затем ярость вновь овладела мной. Все перенесенные мною унижения  и
издевательства, все, что выстрадали от Волка Ларсена я и другие,  нахлы-
нуло на меня, и я внезапно с необыкновенной отчетливостью осознал, сколь
чудовищен самый факт существования этого человека на земле. Не помня се-
бя, я кинулся на него и вонзил ему нож в плечо. Я сразу понял, что ранил
его легко - нож только скользнул по лопатке, - и я снова занес его, что-
бы поразить Ларсена насмерть.
   Но Мод, которая видела все, с криком бросилась ко мне:
   - Не надо! Умоляю вас, не надо! Я опустил руку, но только на  миг.  Я
замахнулся еще раз и, вероятно, убил бы Ларсена, если бы Мод  не  встала
между нами. Ее руки обвились вокруг меня, я ощутил ее волосы на моем ли-
це. Кровь закипела во мне, но и ярость вспыхнула с удесятеренной  силой.
Мод заглянула мне в глаза.
   - Ради меня! - взмолилась она.
   - Ради вас? Ради вас я и убью его! - крикнул я,  пытаясь  высвободить
руку и боясь вместе с тем сделать девушке больно.
   - Успокойтесь! - шепнула она, закрывая мне рот рукой.
   Прикосновение ее пальцев к моим губам было так сладостно, так  необы-
чайно сладостно, что, несмотря на владевшее мною бешенство, я готов  был
расцеловать их, но не посмел.
   - Пожалуйста, прошу вас! - молила она, и я почувствовал, что слова ее
обезоруживают меня и что так будет отныне всегда.
   Я отступил, вложил свой тесак в ножны и взглянул на Волка Ларсена. Он
все еще стоял, прижав левую руку ко лбу, прикрывая ею глаза. Голова  его
свесилась на грудь. Он весь как-то  обмяк,  могучие  плечи  ссутулились,
спина согнулась.
   - Ван-Вейден! - хрипло, с оттенком страха в голосе позвал он.  -  Эй,
Ван-Вейден! Где вы?
   Я взглянул на Мод. Она молча кивнула мне.
   - Я здесь, - ответил я и подошел к нему. - Что с вами?
   - Помогите мне сесть, - сказал он тем же хриплым, испуганным голосом.
   - Я болен, очень болен, Хэмп! - добавил он, опускаясь на стул, к  ко-
торому я подвел его.
   Он уронил голову на стол, обхватил ее руками и мотал ею из стороны  в
сторону, словно от боли. Когда он приподнял ее, я увидел  крупные  капли
пота, выступившие у него на лбу у корней волос.
   - Я болен, очень болен, - повторил он несколько раз.
   - Да что с вами такое? - спросил я, кладя ему руку на плечо. - Чем  я
могу помочь вам?
   Но он раздраженно сбросил мою руку, и я долго молча стоял возле него.
Мод, испуганная, растерянная, смотрела на нас. Она тоже не могла понять,
что с ним случилось.
   - Хэмп, - сказал он наконец, - мне надо добраться до койки. Дайте мне
руку. Скоро все пройдет. Верно, опять эта  проклятая  головная  боль.  Я
всегда боялся ее. У меня было предчувствие... Да нет, вздор,  я  сам  не
знаю, что говорю. Помогите мне добраться до койки.
   Но когда я уложил его, он опять прикрыл глаза рукой, и, уходя, я слы-
шал, как он пробормотал:
   - Я болен, очень болен! Я вернулся к Мод; она встретила меня вопроси-
тельным взглядом. Я в недоумении пожал плечами.
   - Что-то с ним стряслось, а что - не знаю. Он  совершенно  беспомощен
и, должно быть, впервые в жизни по-настоящему  напуган.  Случилось  это,
конечно, еще до того, как я ударил его ножом, да это и не рана, а  цара-
пина. Вы, верно, видели, как это с ним началось?
   Она покачала головой.
   - Я ничего не видела. Для меня это такая же загадка. Он вдруг  выпус-
тил меня и пошатнулся. Но что нам теперь делать? Что я должна делать?
   - Пожалуйста, подождите меня здесь. Я скоро вернусь, -  отвечал  я  и
вышел на палубу. Луис стоял у штурвала.
   - Можешь идти спать, - сказал я ему, становясь на его место.
   Он охотно исполнил приказание, и я остался на палубе  один.  Стараясь
производить как можно меньше шума, я взял  топселя  на  гитовы,  спустил
бом-кливер и стаксель, вынес кливер на подветренный борт и выбрал  грот.
Затем я вернулся к Мод. Сделав ей знак молчать, я прошел в  каюту  Волка
Ларсена. Он лежал в том же положении, в каком я его  оставил,  и  голова
его все так же перекатывалась из стороны в сторону по подушке.
   - Могу я чем-нибудь помочь вам? - спросил я.
   Он сперва ничего не ответил, но, когда я повторил вопрос, сказал:
   - Нет, нет, мне ничего не надо! Оставьте меня одного до утра.
   Но, выходя из каюты, я заметил, что он опять мечется по подушке.  Мод
терпеливо ждала меня, и когда я увидел ее горделивую головку, ее  ясные,
лучистые глаза, радость охватила меня. Глаза ее были так же ясны  и  не-
возмутимы, как ее душа.
   - Готовы ли вы доверить мне свою жизнь и  отважиться  на  путешествие
примерно в шестьсот миль?
   - Вы хотите сказать... - проговорила Мод, и я понял, что она  угадала
мое намерение.
   - Да, - подтвердил я, - я хочу сказать, что нам ничего другого не ос-
тается, как пуститься в море на парусной шлюпке.
   - Вернее, мне? Вам-то здесь по-прежнему ничто не грозит.
   - Нет, это единственное спасение для нас обоих, - твердо повторил  я.
- Оденьтесь, пожалуйста, как можно теплее и быстро соберите все, что  вы
хотите взять с собой. Поспешите! - добавил я, когда  она  направилась  в
свою каюту.
   Кладовая находилась непосредственно под каюткомпанией. Открыв люк,  я
спрыгнул вниз, зажег свечу и принялся отбирать из судовых запасов  самое
для нас необходимое, главным образом консервы. А когда  дело  подошло  к
концу, вверх ко мне протянулись две руки, и я начал передавать все Мод.
   Мы работали молча. Я запасся также одеялами,  рукавицами,  клеенчатой
одеждой, зюйдвестками... Нам предстояло тяжелое испытание - пуститься  в
плавание по бурному, суровому океану в открытой шлюпке, и, чтобы  выдер-
жать его, нужно было как можно лучше защитить себя от  холода,  дождя  и
морских брызг.
   Мы работали с лихорадочной поспешностью. Вынесли всю нашу  добычу  на
палубу и уложили ее возле одной из шлюпок. Мод так  устала,  что  вскоре
совсем обессилела и в изнеможении присела на ступеньки юта. Но и это  не
принесло ей облегчения, и тогда она легла прямо на голые  доски  палубы,
раскинув руки, чтобы дать полный отдых всему телу. Я вспомнил,  что  моя
сестра всегда отдыхала точно так же, и знал, что силы Мод скоро  восста-
новятся. Необходимо было запастись также оружием, и я спустился в  каюту
Волка Ларсена за его винтовкой и дробовиком. Я заговорил с ним, но он не
ответил мне ни слова, хотя голова его по-прежнему перекатывалась по  по-
душке и он, по-видимому, не спал.
   - Прощай, Люцифер! - прошептал я и тихонько прикрыл за собой дверь.
   Теперь предстояло раздобыть еще патроны, что было  нетрудно,  хотя  и
пришлось спуститься для этого в кубрик охотников. Там  у  них  хранились
ящики с патронами, которые они брали с собой в шлюпки, когда шли на охо-
ту. Взяв два ящика, я унес их из-под самого носа разгулявшихся кутил.
   Оставалось спустить шлюпку - нелегкая задача для одного человека. От-
дав найтовы, я налег сперва на носовые тали, потом  на  кормовые,  чтобы
вывалить шлюпку за борт, а затем, потравливая по очереди те и другие та-
ли, спустил ее на два-три фута, так что она повисла над водой,  прижима-
ясь к борту шхуны. Я проверил, на месте ли парус, весла и уключины.  За-
пастись пресной водой было, пожалуй, важнее всего, и я забрал бочонки со
всех шлюпок. На борту находилось теперь уже девять шлюпок, и нам  должно
было хватить этой воды, а кстати, и балласта. Впрочем, я  столько  запас
всего, что даже побаивался - не перегрузил ли я шлюпку.
   Когда Мод начала передавать мне в шлюпку провизию, из  кубрика  вышел
на палубу матрос. Он постоял у наветренного борта (шлюпку мы спускали  с
подветренного), потом медленно побрел на середину палубы и  еще  немного
постоял, повернувшись лицом к ветру и спиной к нам. Я притаился  на  дне
шлюпки; сердце у меня бешено колотилось. Мод лежала совершенно неподвиж-
но, вытянувшись в тени фальшборта. Но матрос так и не  взглянул  в  нашу
сторону. Закинув руки за голову, он потянулся,  громко  зевнул  и  снова
ушел на бак, где и исчез, нырнув в люк.
   Через несколько минут я погрузил все в шлюпку и спустил ее  на  воду.
Помогая Мод перелезть через планшир, я на  мгновение  ощутил  ее  совсем
близко возле себя, и слова: "Я люблю вас! Люблю!" - чуть  не  слетели  с
моих губ. "Да, Хэмфри Ван-Вейден, вот ты и влюблен наконец!"  -  подумал
я. Ее пальцы переплелись с моими, и я, одной рукой держась  за  планшир,
другой поддерживал ее и благополучно спустил в шлюпку. При  этом  я  не-
вольно испытывал чувство гордости - я почувствовал в  себе  силу,  какой
совсем не обладал еще несколько месяцев назад, в тот день,  когда  прос-
тившись с Чарли Фэрасетом, отправился  в  Сан-Франциско  на  злополучном
"Мартинесе".
   Набежавшая волна подхватила шлюпку, ноги Мод коснулись банки, и я от-
пустил ее руку. Затем я отдал тали и сам спрыгнул в шлюпку. Мне еще  ни-
когда в жизни не приходилось грести, но я вставил весла в уключины и це-
ною больших усилий отвел шлюпку от "Призрака". Затем  я  стал  поднимать
парус. Мне не раз приходилось видеть, как ставят парус матросы и охотни-
ки, но сам я брался за это дело впервые. Если им  достаточно  было  двух
минут, то у меня ушло на это по крайней мере минут двадцать, но в  конце
концов я сумел поставить и натянуть парус, после чего, взявшись за руле-
вое весло, привел шлюпку к ветру.
   - Вон там, прямо перед нами, Япония, - сказал я.
   - Хэмфри Ван-Вейден, вы храбрый человек, - сказала Мод.
   - Нет, - отвечал я. - Это вы храбрая женщина.
   Точно сговорившись, мы одновременно  обернулись,  чтобы  взглянуть  в
последний раз на "Призрак". Невысокий корпус шхуны покачивало на  волнах
с наветренной стороны от нас, паруса смутно выступали из темноты, а под-
вязанное колесо штурвала скрипело, когда в  руль  ударяла  волна.  Потом
очертания шхуны и эти звуки постепенно растаяли вдали, и мы остались од-
ни среди волн и мрака.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

   Забрезжило утро, серое, промозглое. Дул свежий  бриз,  и  шлюпка  шла
бейдевинд. Компас показывал, что мы держим курс прямо на Японию.  Теплые
рукавицы все же не спасали от холода, и пальцы у меня стыли на  кормовом
весле. Ноги тоже ломило от холода, и я с нетерпением ждал, когда встанет
солнце.
   Передо мной на дне шлюпки спала Мод. Я надеялся, что  ей  тепло,  так
как она была укутана в толстые одеяла. Краем одеяла я прикрыл ей лицо от
ночного холода, и мне были видны лишь смутные  очертания  ее  фигуры  да
прядь светло-каштановых волос, сверкавшая капельками осевшей на них  ро-
сы.
   Я долго, не отрываясь, смотрел на эту  тоненькую  прядку  волос,  как
смотрят на драгоценнейшее из сокровищ. Под моим пристальным взглядом Мод
зашевелилась, отбросила край одеяла и улыбнулась мне, приподняв  тяжелые
от сна веки.
   - Доброе утро, мистер Ван-Вейден, - сказала она. - Земли еще не  вид-
но?
   - Нет, - отвечал я. - Но мы приближаемся к  ней  со  скоростью  шести
миль в час.
   Она сделала разочарованную гримаску.
   - Но это сто сорок четыре мили в сутки, -  постарался  я  приободрить
ее.
   Лицо Мод просветлело.
   - А как далеко нам еще плыть?
   - Вон там - Сибирь, - указал я на запад. - И примерно в шестистах ми-
лях отсюда на юго-запад - Япония. При этом ветре мы  доберемся  туда  за
пять дней.
   - А если поднимется буря? Шлюпка не  выдержит?  Мод  умела  требовать
правды, глядя вам прямо в глаза, и наши взгляды встретились.
   - Только при очень сильной буре, - уклончиво сказал я.
   - А если будет очень сильная буря? Я молча наклонил голову.
   - Но нас в любой момент может подобрать какаянибудь промысловая  шху-
на. Их много сейчас в этой части океана.
   - Да вы совсем продрогли! - вдруг воскликнула она.  -  Смотрите,  вас
трясет! Не спорьте, я же вижу. А я-то греюсь под одеялами!
   - Не знаю, какая была бы польза, если бы вы тоже сидели и  мерзли,  -
рассмеялся я.
   - Польза будет, если я научусь управлять шлюпкой, а я непременно нау-
чусь!
   Сидя на дне шлюпки. Мод занялась своим нехитрым туалетом. Она распус-
тила волосы, и они пушистым облаком закрыли ей лицо и плечи.  Как  хоте-
лось мне зарыться в них лицом, целовать  эти  милые  влажные  каштановые
пряди, играть ими, пропускать их между пальцами! Очарованный, я не  сво-
дил с нее глаз. Но вот шлюпка повернулась боком к ветру, парус  захлопал
и напомнил мне о моих обязанностях. Идеалист и романтик, я до этой поры,
несмотря на свой аналитический склад ума, имел лишь смутные  представле-
ния о физической стороне любви. Любовь между мужчиной и женщиной я восп-
ринимал как чисто духовную связь, как некие возвышенные узы, соединяющие
две родственные души. Плотским же отношениям в моем представлении о люб-
ви отводилась лишь самая незначительная роль. Однако  теперь  полученный
мною сладостный урок открыл мне, что душа выражает себя через  свою  те-
лесную оболочку и что вид, запах, прикосновение волос любимой  -  совер-
шенно так же, как свет ее глаз или слова, слетающие с ее губ, - являются
голосом, дыханием, сутью ее души. Ведь дух в чистом виде - нечто  неощу-
тимое, непостижимое и лишь угадываемое и не может  выражать  себя  через
себя самого. Антропоморфизм Иеговы выразился в том, что он мог  являться
иудеям только в доступном для их восприятия виде. И в представлении  из-
раильтян он вставал как образ и подобие их самих, как облако, как огнен-
ный столп, как нечто осязаемое, физически реальное, доступное их  созна-
нию.
   Так и я, глядя на светло-каштановые волосы Мод и любуясь ими,  позна-
вал смысл любви глубже, чем могли меня этому научить песни и сонеты всех
певцов и поэтов. Вдруг Мод, тряхнув головой, откинула волосы назад, и  я
увидел ее улыбающееся лицо.
   - Почему женщины подбирают волосы, почему они не носят их распущенны-
ми? - сказал я. - Так красивее.
   - Но они же страшно путаются! - рассмеялась Мод. - Ну  вот,  потеряла
одну из моих драгоценных шпилек!
   И снова парус захлопал на ветру, а я, забыв о шлюпке, любовался  каж-
дым движением Мод, пока она разыскивала затерявшуюся в одеялах  шпильку.
Она делала это чисто по-женски, и я испытывал изумление и  восторг:  мне
вдруг открылось, что она истая женщина, женщина до мозга костей.
   До сих пор я слишком возносил ее в своем представлении, ставил ее  на
недосягаемую высоту над всеми смертными и над самим собой. Я  создал  из
нее богоподобное, неземное существо. И теперь я радовался каждой мелочи,
в которой она проявляла себя как обыкновенная женщина,  радовался  тому,
как она откидывает назад волосы или ищет шпильку. Да,  она  была  просто
женщиной, так же как я - мужчиной, она была таким же  земным  существом,
как я, и я мог обрести с нею эту восхитительную близость двух  родствен-
ных друг другу существ - близость мужчины и женщины, - навсегда сохранив
(в этом я был убежден наперед) чувство преклонения и восторга перед нею.
   С радостным возгласом, пленительным для моего слуха, она нашла, нако-
нец, шпильку, и я сосредоточил свое внимание на  управлении  шлюпкой.  Я
сделал опыт - подвязал и закрепил рулевое весло - и  добился  того,  что
шлюпка без моей помощи шла бейдевинд. По временам она приводилась к вет-
ру или, наоборот, уваливалась, но, в общем, недурно держалась на курсе.
   - А теперь давайте завтракать! - сказал я. - Но сперва вам необходимо
одеться потеплее.
   Я достал толстую фуфайку, совсем новую, сшитую из  теплой  ткани,  из
которой шьют одеяла; ткань была очень плотная, и я знал, что она не ско-
ро промокнет под дождем. Когда Мод натянула фуфайку, я дал ей вместо  ее
фуражки зюйдвестку, которая, если отогнуть низ поля, закрывала не только
волосы и уши, но даже шею. Мод в этом уборе выглядела  очаровательно.  У
нее было одно из тех лиц, которые ни при каких обстоятельствах не теряют
привлекательности. Ничто не могло испортить прелесть этого  лица  -  его
изысканный овал, правильные, почти классические черты, тонко  очерченные
брови и большие карие глаза, проницательные и ясные, удивительно ясные.
   Внезапно резкий порыв ветра подхватил шлюпку, когда она наискось  пе-
ресекала гребень волны. Сильно накренившись, она зарылась по самый план-
шир во встречную волну и черпнула бортом воду. Я вскрывал  в  это  время
банку консервов и, бросившись к шкоту, едва успел отдать его. Парус зах-
лопал, затрепетал, и шлюпка у валилась под ветер. Провозившись еще  нес-
колько минут с парусом, я снова положил шлюпку на курс и возобновил при-
готовления к завтраку.
   - Действует как будто неплохо, - сказала Мод, одобрительно кивнув го-
ловой в сторону моего рулевого приспособления. - Впрочем, я ведь  ничего
не смыслю в мореходстве.
   - Это устройство будет служить, только  пока  мы  идем  бейдевинд,  -
объяснил я. - При более благоприятном ветре  -  с  кормы,  галфвинд  или
бакштаг - мне придется править самому.
   - Я, признаться, не понимаю всех этих терминов, но вывод ясен,  и  он
мне не очень-то нравится. Не можете же вы круглые сутки бессменно сидеть
на руле! После завтрака извольте дать мне первый урок. А потом вам нужно
будет лечь поспать. Мы установим вахты как на корабле.
   - Ну как я буду учить вас, - запротестовал  я,  -  когда  я  сам  еще
только учусь! Вы доверились мне и, верно, не подумали, что  у  меня  нет
никакого опыта в управлении парусной шлюпкой. Я впервые в жизни попал на
нее.
   - В таком случае, сэр, мы будем учиться вместе. И так как вы на целую
ночь опередили меня, вам придется поделиться со мной всем,  что  вы  уже
успели постичь. А теперь завтракать! На воздухе разыгрывается аппетит!
   - Да, но кофе не будет! - с сокрушением сказал я, передавая ей  нама-
занные маслом галеты с ломтиками языка. - Не будет ни чая, ни супа - ни-
какой горячей еды, пока мы где-нибудь и когда-нибудь не пристанем к  бе-
регу.
   После нашего незамысловатого завтрака, завершившегося чашкой холодной
воды, я дал Мод урок вождения шлюпки. Обучая  ее,  я  учился  сам,  хотя
кое-какие познания у меня уже были, - я приобрел их,  управляя  "Призра-
ком" и наблюдая за действиями рулевых на шлюпках. Мод оказалась  способ-
ной ученицей и быстро научилась держать курс, приводиться к ветру и  от-
давать, когда нужно, шкот.
   Потом, устав, как видно, она передала мне весло и  принялась  рассти-
лать на дне шлюпки одеяла, которые я успел  свернуть.  Устроив  все  как
можно удобнее, она сказала:
   - Ну, сэр, постель готова! И спать вы должны до второго завтрака.  То
есть до обеда, - поправилась она, вспомнив распорядок дня на "Призраке".
   Что мне оставалось делать? Она так настойчиво повторяла: "Пожалуйста,
прошу вас", что я в конце концов подчинился и отдал ей  кормовое  весло.
Забираясь в постель, постланную ее руками, я испытал необычайное наслаж-
дение. Казалось, в этих одеялах было что-то успокаивающее и умиротворяю-
щее, словно это передалось им от нее самой, и чувство покоя сразу  охва-
тило меня. Сквозь сладкую дрему я видел нежный овал ее  лица  и  большие
карие глаза... Обрамленное зюйдвесткой лицо ее колыхалось  передо  мной,
вырисовываясь то на фоне серого моря, то на фоне таких  же  серых  обла-
ков... и я уснул.
   Я понял, что крепко спал, когда, внезапно очнувшись, взглянул на  ча-
сы. Был час дня. Я проспал целых семь часов! И целых семь часов она одна
правила шлюпкой! Принимая от нее весло, я должен был помочь ей разогнуть
окоченевшие пальцы. Она исчерпала весь небольшой запас своих сил  и  те-
перь не могла даже приподняться. Я вынужден был бросить парус, чтобы по-
мочь ей добраться до постели, и, уложив ее, принялся растирать ей руки.
   - Как я устала! - произнесла она с глубоким вздохом и  бессильно  по-
никла головой.
   Но через секунду она встрепенулась.
   - Только не вздумайте браниться, не смейте, слышите! - с шутливым вы-
зовом сказала она.
   - Разве у меня такой сердитый вид? - отозвался я без улыбки. - Уверяю
вас, я не сержусь.
   - Да-а... - протянула она. - Не сердитый, но укоризненный.
   - Значит, мое лицо только честно выражает то, что я чувствую.  А  вот
вы поступили нечестно - и по отношению к себе и ко мне. Как теперь  при-
кажете доверять вам?
   Она виновато взглянула на меня.
   - Я буду паинькой, - сказала она, как напроказивший ребенок. - Обещаю
вам...
   - Повиноваться, как матрос повинуется капитану?
   - Да, - ответила она. - Я знаю: это было глупо.
   - Раз так, обещайте мне еще кое-что.
   - Охотно!
   - Обещайте мне не так часто говорить: "Пожалуйста, прошу вас".  А  то
вы быстро сведете власть капитана на нет.
   Она рассмеялась, и я почувствовал, что моя просьба не только  позаба-
вила ее, но и польстила ей. Она уже сама заметила,  какую  власть  имеют
надо мной эти слова.
   - Пожалуйста - хорошее слово... - начал я.
   - ...Но я не должна злоупотреблять им, - докончила она за  меня.  Она
снова рассмеялась, но уже чуть слышно, и уронила голову. Я оставил  вес-
ло, чтобы закутать одеялом ее ноги и прикрыть ей лицо. Увы, у  нее  было
так мало сил! С недобрым предчувствием посмотрел я на юго-запад и  поду-
мал о шестистах милях, отделявших нас от берега, и о  всех  предстоявших
нам испытаниях. Да и бог весть, что еще ждало нас впереди! В этой  части
океана в любую минуту мог разыграться гибельный для нас шторм. И все  же
я не испытывал страха. Я не был спокоен за будущее, о нет, - самые  тяж-
кие сомнения грызли меня, - но за всем этим не было страха.  "Все  обой-
дется, - твердил я себе, - все обойдется!"
   После полудня ветер посвежел и поднял большие волны, которые  основа-
тельно трепали шлюпку и задавали мне работу.  Впрочем,  запасенная  нами
провизия и девять бочонков воды придавали  шлюпке  достаточную  устойчи-
вость, и я шел под парусом, пока это не стало слишком опасным.  Тогда  я
убрал шпринт, туго притянул и закрепил верхний  угол  паруса,  превратив
его в треугольный, и мы поплыли дальше.
   Под вечер я заметил на горизонте с подветренной стороны дымок парохо-
да. Это мог быть либо русский крейсер, либо  скорее  всего  "Македония",
все еще разыскивающая шхуну.
   Солнце за весь день ни разу не выглянуло из-за облаков, и было  очень
холодно. К ночи облака сгустились еще больше, ветер окреп, и  нам  приш-
лось ужинать, не снимая рукавиц, причем я не мог выпустить из рук  руле-
вого весла и ухитрялся отправлять в рот кусочки пищи только в  промежут-
ках между порывами ветра.
   Когда стемнело, шлюпку стало так швырять на волнах,  что  я  вынужден
был убрать парус и принялся мастерить плавучий якорь. Это была  нехитрая
штука, о которой я знал из рассказов охотников. Сняв мачту,  я  завернул
ее вместе с шпринтом, гиком и двумя парами запасных весел в парус,  нак-
репко обвязал веревкой и бросил за борт. Конец веревки я закрепил на но-
су, и плавучий якорь был готов. Мало выступая из воды и почти не испыты-
вая влияния ветра, он тормозил шлюпку и удерживал ее носом к ветру. Ког-
да море покрывается белыми барашками, это наилучший способ, чтобы шлюпку
не захлестнуло волной.
   - А теперь что? - весело спросила Мод, когда я справился со своей за-
дачей и снова натянул рукавицы.
   - А теперь мы уже не плывем к Японии, - сказал я. -  Мы  дрейфуем  на
юго-восток или на юго-юго-восток со скоростью по крайней мере двух  миль
в час.
   - До утра это составит всего двадцать четыре мили, - заметила она,  -
да и то, если ветер не утихнет.
   - Верно. А всего сто сорок миль, если этот ветер продержится трое су-
ток.
   - Не продержится! - бодро заявила Мод. - Он непременно повернет и бу-
дет дуть как следует.
   - Море - великий предатель.
   - А ветер? - возразила она. - Я ведь слышала, как вы  пели  дифирамбы
"бравым пассатам".
   - Жаль, что я не захватил сектант и хронометр Ларсена, - мрачно  про-
изнес я. - Когда мы сами плывем в одном направлении, ветер сносит нас  в
другом, а течение, быть может, - в третьем, и равнодействующая не подда-
ется точному исчислению. Скоро мы не сможем определить,  где  находимся,
не сделав ошибки в пятьсот миль.
   После этого я попросил у Мод прощения и обещал больше не  падать  ду-
хом. Уступив ее уговорам, я ровно в девять оставил ее на вахте до  полу-
ночи, но, прежде чем лечь спать, хорошенько закутался в одеяла, а поверх
них - в непромокаемый плащ. Спал я  лишь  урывками.  Шлюпку  швыряло,  с
гребня на гребень, волны гулко ударялись о дно. Я слышал, как они  ревут
за бортом, и брызги ежеминутно обдавали мне лицо. И все же, размышлял я,
не такая уж это скверная ночь - ничто по сравнению с тем, что  мне  ночь
за ночью приходилось переживать на "Призраке", и с тем,  что  нам,  быть
может, предстоит еще пережить, пока нас будет носить по океану  на  этом
утлом суденышке. Я знал, что обшивка у него всего в три  четверти  дюйма
толщиной. Слой дерева тоньше дюйма отделял нас от морской пучины.
   И тем не менее, готов утверждать это снова и снова, я  не  боялся.  Я
больше уже не испытывал того страха смерти, который когда-то нагонял  на
меня Волк Ларсен и даже Томас Магридж. Появление в моей жизни Мод  Брус-
тер, как видно, переродило меня. Любить, думал я, - ведь это еще лучше и
прекраснее, чем быть любимым! Это чувство дает человеку  то,  ради  чего
стоит жить и ради чего он готов умереть. В силу любви к другому существу
я забывал о себе, и вместе с тем - странный парадокс! - мне никогда  так
не хотелось жить, как теперь, когда я меньше всего дорожил своей жизнью.
Ведь никогда еще жизнь моя не была наполнена таким смыслом, думал я. По-
ка дремота подкрадывалась ко мне, я лежал и с чувством неизъяснимого до-
вольства вглядывался в темноту, зная, что там, на корме, приютилась Мод,
что она зорко несет свою вахту среди бушующих волн и готова каждую мину-
ту позвать меня на помощь.


   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

   Стоит ли рассказывать о всех страданиях, перенесенных нами  на  нашей
маленькой шлюпке, когда нас долгие дни  носило  и  мотало  по  океанским
просторам? Сильный северо-западный ветер дул целые сутки. Потом наступи-
ло затишье, но к ночи поднялся ветер с юго-запада, то есть прямо  нам  в
лоб. Тем не менее я втянул плавучий якорь,  поставил  парус  и  направил
лодку круто к ветру с курсом на юго-юговосток. Ветер  позволял  выбирать
лишь между этим курсом и курсом на запад-северо-запад, но теплое дыхание
юга влекло меня в более теплые моря, и это определило мое решение.
   Однако через три часа, - как сейчас помню, ровно в полночь,  -  когда
нас окружал непроницаемый мрак, этот юго-западный ветер так  разбушевал-
ся, что я вновь был принужден выбросить плавучий якорь.
   Рассвет застал меня на корме. Воспаленными от  напряжения  глазами  я
всматривался в побелевший вспененный океан, среди  которого  наша  лодка
беспомощно взлетала и ныряла, держась на своем плавучем якоре. Мы  нахо-
дились на краю гибели - каждую секунду  нас  могло  захлестнуть  волной.
Брызги и пена низвергались на нас нескончаемым водопадом, и я должен был
безостановочно вычерпывать воду. Одеяла промокли насквозь. Промокло все,
и только Мод, в своем плаще, резиновых сапогах и зюйдвестке, была хорошо
защищена, хотя руки, лицо и выбившаяся из-под зюйдвестки прядь волос бы-
ли у нее совершенно мокрые. Время от времени она брала у меня черпак  и,
не страшась шторма, принималась энергично вычерпывать воду. Все на свете
относительно: в сущности, это был просто свежий ветер, но для  нас,  бо-
ровшихся за жизнь на нашем жалком суденышке, это был настоящий шторм.
   Продрогшие, измученные, весь день сражались мы с разбушевавшимся оке-
аном и свирепым ветром, хлеставшим нам в лицо. Настала ночь,  но  мы  не
спали. Опять рассвело, и по-прежнему ветер бил нам в лицо и пенистые ва-
лы с ревом неслись навстречу.
   На вторую ночь Мод начала засыпать от изнеможения. Я укутал ее плащом
и брезентом. Одежда на ней не очень промокла, но девушка  закоченела  от
холода. Я боялся за ее жизнь. И снова занялся день, такой же холодный  и
безрадостный, с таким же сумрачным небом, яростным ветром и грозным  ре-
вом волн.
   Двое суток я не смыкал глаз. Я весь промок, продрог до костей  и  был
полумертв от усталости. Все тело у меня ныло от холода и  напряжения,  и
при малейшем движении натруженные мускулы давали себя знать, - двигаться
же мне приходилось беспрестанно. А нас тем временем все несло и несло на
северо-восток - все дальше от берегов Японии, в сторону холодного Берин-
гова моря.
   Но мы держались, и шлюпка держалась, хотя ветер дул с  неослабевающей
силой. К концу третьего дня он еще окреп. Один раз шлюпка  так  зарылась
носом в волну, что ее на четверть залило водой. Я работал черпаком,  как
одержимый. Вода, заполнившая шлюпку, тянула ее книзу, уменьшала ее  пла-
вучесть. Еще одна такая волна - и нас ждала неминуемая гибель.  Вычерпав
воду, я вынужден был снять с Мод брезент и  затянуть  им  носовую  часть
шлюпки. Он закрыл собою шлюпку на треть и сослужил нам  хорошую  службу,
трижды спасая нас, когда лодка врезалась носом в волну.
   На Мод было жалко смотреть. Она съежилась в комочек на дне лодки, гу-
бы ее посинели, на бескровном лице отчетливо были написаны  испытываемые
ею муки. Но ее глаза, обращенные на меня, все так же  светились  мужест-
вом, и губы произносили ободряющие слова.
   В эту ночь шторм, должно быть, бушевал особенной яростью,  но  я  уже
почти ничего не сознавал, усталость одолела меня, и я заснул на корме.
   К утру четвертого дня ветер упал до едва приметного дуновения,  волны
улеглись, и над нами ярко засияло солнце. О, благодатное солнце! Мы  не-
жили свои измученные тела в его ласковых лучах и  оживали,  как  букашки
после бури. Мы снова начали улыбаться, шутить и бодро смотреть на  буду-
щее. А ведь в сущности положение наше было плачевнее прежнего. Мы теперь
были еще дальше от Японии, чем в ту ночь, когда покинули "Призрак"; а  о
том, на какой широте и долготе мы находимся, я мог только гадать, и при-
том весьма приблизительно. Если мы в течение семидесяти с  лишним  часов
дрейфовали со скоростью двух миль в час, нас должно было снести по край-
ней мере на сто пятьдесят миль к северо-востоку. Но были  ли  верны  мои
подсчеты? А если мы дрейфовали со скоростью четырех миль  в  час?  Тогда
нас снесло еще на сто пятьдесят миль дальше от цели.
   Итак, где мы находимся, я не знал и не удивился бы, если бы мы  вдруг
снова увидели "Призрак". Вокруг плавали котики, и я все время ждал,  что
на горизонте появится промысловая шхуна. Во второй половине  дня,  когда
снова поднялся свежий северо-западный ветер,  мы  действительно  увидели
вдали какую-то шхуну, но она тут же скрылась из глаз, и опять  мы  оста-
лись одни среди пустынного моря.
   Были дни непроницаемого тумана, когда даже Мод падала духом  и  с  ее
губ уже не слетали веселые слова; были дни штиля, когда мы плыли по без-
молвному, безграничному простору, подавленные величием океана,  и  диви-
лись тому, что все еще живы и боремся за жизнь,  несмотря  на  всю  нашу
беспомощность; были дни пурги и снежных шквалов, когда мы промерзали  до
костей, и были дождливые дни, когда мы наполняли наши бочонки  стекавшей
с паруса водой.
   И все эти дни моя любовь к Мод непрестанно росла.  Эта  девушка  была
такой многогранной, такой богатой настроениями - "протеевой", как я  на-
зывал ее, - натурой. У меня были для нее и другие,  еще  более  ласковые
имена, но я ни разу не произнес их вслух. Слова любви трепетали  у  меня
на губах, но я знал, что сейчас не время для признаний. Можно  ли,  взяв
на себя задачу спасти и защитить женщину, просить ее любви? Но сколь  ни
сложно было - в силу этого и в силу многих других  обстоятельств  -  мое
положение, я, думается мне, умел держать себя как должно.  Ни  взглядом,
ни жестом не выдал я своих чувств. Мы с Мод были добрыми товарищами, и с
каждым днем наша дружба крепла.
   Больше всего поражало меня в Мод полное отсутствие робости и  страха.
Ни грозное море, ни утлая лодка, ни штормы, ни страдания, ни наше одино-
чество, то есть все то, что могло бы устрашить даже физически закаленную
женщину, не производило, казалось, никакого впечатления на нее.  А  ведь
она знала жизнь только в ее наиболее изнеживающих,  искусственно  облег-
ченных формах. Эта девушка представлялась мне всегда как бы сотканной из
звездного сияния, росы и туманной дымки. Она казалась мне духом, приняв-
шим телесную оболочку, и воплощением всего,  что  есть  самого  нежного,
ласкового, доверчивого в женщине. Однако я был не вполне прав. Мод и ро-
бела и боялась, но она обладала мужеством. Плоть и муки были и  ее  уде-
лом, как и всякой женщины, но дух ее был выше плоти, и  страдала  только
ее плоть. Она была как бы духом жизни, ее духовной сутью, - всегда  без-
мятежная с безмятежным взглядом, исполненная веры в высший порядок среди
неустойчивого порядка вселенной.
   Опять наступила полоса штормов. Дни и ночи ревела буря, рукой  титана
швыряя наше суденышко по волнам, и океан щерился на нас  своей  пенистой
пастью. Все дальше и дальше относило нас на северо-восток. И вот  однаж-
ды, когда шторм свирепствовал вовсю, я бросил усталый взгляд  в  подвет-
ренную сторону. Я уже ничего не искал, а скорее, измученный  борьбой  со
стихией, как бы безмолвно молил разъяренные  хляби  морские  унять  свой
гнев и пощадить нас. Но, взглянув, я не поверил  своим  глазам.  У  меня
мелькнула мысль, что дни и ночи, проведенные  без  сна,  в  непрестанной
тревоге, помрачили мой разум. Я перевел взгляд на Мод, и  вид  ее  ясных
карих глаз, ее милых мокрых щек и развевающихся волос  сказал  мне,  что
рассудок мой цел. Повернувшись снова в  подветренную  сторону,  я  снова
увидел выступающий далеко в море мыс - черный, высокий и  голый,  увидел
бурный прибой, разбивающийся у его  подножия  фонтаном  белых  брызг,  и
мрачный, неприветливый берег, уходящий на юго-восток и окаймленный гроз-
ной полосой бурунов.
   - Мод, - воскликнул я, - Мод! Она повернула  голову  и  тоже  увидела
землю.
   - Неужели это Аляска? - вскричала она.
   - Увы, нет! - ответил я и тут же спросил: - Вы умеете плавать?
   Она отрицательно покачала головой.
   - И я не умею, - сказал я. - Значит, добираться до берега придется не
вплавь, а на шлюпке, придется найти какой-нибудь проход между прибрежны-
ми скалами. Но время терять нельзя... И присутствия духа тоже.
   Я говорил уверенно, но на душе у меня было далеко  не  спокойно.  Мод
поняла это и, пристально посмотрев на меня, сказала:
   - Я еще не поблагодарила вас за все, что вы сделали для меня, и...
   Она запнулась, как бы подбирая слова, чтобы лучше выразить свою  бла-
годарность.
   - И что же дальше? - спросил я довольно грубо, так как мне совсем  не
понравилось, что она вдруг вздумала благодарить меня.
   - Помогите же мне! - улыбнулась она.
   - Помочь вам высказать мне свою признательность перед смертью?  И  не
подумаю. Мы не умрем. Мы высадимся на этот остров и устроимся на нем на-
илучшим образом еще до темноты.
   Однако, несмотря на всю решительность моего тона, я сам не  верил  ни
единому своему слову. Но не страх заставлял меня лгать. Страха за себя я
не испытывал, хотя и ждал, что найду смерть в кипящем прибое среди скал,
которые быстро надвигались на нас. Нечего было и  думать  о  том,  чтобы
поднять парус и попытаться отойти от берега; ветер  мгновенно  опрокинул
бы шлюпку, и волны захлестнули бы ее; да к тому же и парус вместе с  за-
пасными веслами был у нас спущен за корму.
   Как я уже сказал, сам я не страшился смерти, которая подстерегала нас
где-то там, в каких-нибудь сотнях ярдов, но мысль о том, что должна уме-
реть Мод, приводила меня в ужас. Проклятое воображение уже рисовало  мне
ее изуродованное тело в кипящем водовороте среди прибрежных скал, и я не
мог этого вынести: я заставлял себя думать, что мы благополучно высадим-
ся на берег, и говорил не то, чему верил, а то, чему хотел бы верить.
   Вставшая перед моими глазами картина столь страшной  гибели  ужаснула
меня, и на миг мелькнула безумная мысль: схватить Мод в объятия и  прыг-
нуть с нею за борт. Эту мысль сменила другая: когда шлюпка достигнет по-
лосы бурунов, обнять Мод, сказать ей о своей любви и,  подхватив  ее  на
руки, броситься в последнюю отчаянную схватку со смертью.
   Мы инстинктивно придвинулись друг к Другу. Рука Мод в рукавице  потя-
нулась к моей. И так, без слов, мы Ждали конца. Мы были  уже  близко  от
полосы прибоя у западного края мыса, и я  напряженно  смотрел  вперед  в
слабой надежде, что случайное течение или сильная волна подхватит и про-
несет нас мимо бурунов.
   - Мы проскочим! - заявил я с напускной уверенностью, которая не обма-
нула ни Мод, ни меня самого. Но через несколько минут я  снова  восклик-
нул:
   - Мы проскочим, черт побери! Я был так взволнован, что  выбранился  -
чуть ли не впервые в жизни.
   - Прошу прощения... - пробормотал я.
   - Вот теперь вы убедили меня! - с улыбкой сказала Мод. - Теперь  и  я
верю, что мы проскочим.
   За краем мыса уже виден был вдали высокий берег, и нашим глазам  пос-
тепенно открывалась глубокая бухта. Одновременно с этим до  нас  долетел
какой-то глухой, неумолчный рев. Он перекатывался, как отдаленный  гром,
и доносился с подветренной стороны сквозь грохот прибоя и вой  бури.  Мы
обогнули мыс, и вся бухта сразу открылась нам - белый, изогнутый полуме-
сяцем песчаный берег, о который разбивался мощный прибой и  который  был
сплошь усеян мириадами котиков. От них-то и исходил  долетавший  до  нас
рев.
   - Лежбище! - воскликнул я, - теперь мы и вправду спасены. Тут  должна
быть охрана и сторожевые суда для защиты животных от охотников. Быть мо-
жет, на берегу есть даже пост.
   Однако, продолжая всматриваться в линию прибоя, разбивавшегося о  бе-
рег, я вынужден был заметить:
   - Не так-то все это просто, конечно, ну да ничего. Если боги  смилос-
тивятся над нами, мы обогнем еще один мыс и, может быть,  найдем  хорошо
защищенную бухту, где сможем выйти из шлюпки, даже не замочив ног.
   И боги смилостивились. Чуть не врезавшись во второй мыс,  мы  все  же
обогнули его, гонимые юговосточным ветром, и увидели  третий,  почти  на
одной линии с первыми двумя. Но какая бухта  открылась  нам  здесь!  Она
глубоко вдавалась в сушу, и прилив сразу подхватил нашу шлюпку  и  отнес
под укрытие второго мыса. Здесь море было почти  спокойно,  крупная,  но
ровная зыбь качала шлюпку, и я втянул плавучий якорь и сел на весла. Бе-
рег загибался все дальше на юго-запад, и вдруг внутри этой большой бухты
нам открылась еще одна небольшая, хорошо закрытая  естественная  гавань,
где вода стояла тихо, как в пруду,  лишь  изредка  подергиваемая  рябью,
когда из-за нависшей над песчаным берегом отвесной гряды скал,  футах  в
ста от воды, налетали слабые порывы ветра - отголоски бушевавшего в оке-
ане шторма.
   Котиков здесь совсем не было видно. Киль  лодки  врезался  в  твердую
гальку. Я выскочил, протянул Мод руку, и секунду спустя она  уже  стояла
рядом со мною. Но, как только я отпустил ее руку, она  поспешно  ухвати-
лась за меня. В тот же миг я сам пошатнулся и чуть не упал на песок. Так
повлияло на нас прекращение качки. Слишком долго носило нас  по  морю  и
швыряло на волнах, и теперь, став на твердую почву, мы были  ошеломлены.
Нам казалось, что берег тоже должен опускаться и подниматься у  нас  под
ногами, а скалы - качаться, как борта судна. И когда мы по привычке при-
готовились противостоять этим движениям, отсутствие их совершенно  нару-
шило наше чувство равновесия.
   - Нет, я должна присесть,  -  сказала  Мод,  нервно  рассмеявшись  и,
взмахнув руками, как пьяная, опустилась на песок.
   Втащив лодку повыше, я присоединился к Мод. Так произошла высадка  на
"Остров Усилий" двух людей, отвыкших от земли и после долгого пребывания
на море испытавших "качку" на суше.



 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4]

Страница:  [3]