религиозные издания - электронная библиотека
Переход на главную
Жанр: религиозные издания

Диакон Кураев Андрей  -  Буддизм и христианство

(Четвертая Часть первого тома "Сатанизма для интеллигенции". -- М., 1997)


Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]




-==18. ЕСТЬ ЛИ ИДЕЯ ПЕРЕСЕЛЕНИЯ ДУШ В БУДДИЗМЕ?==-

         Религии различны. Индус гордится духовной силой. Но то, что
         он зовет духовным, совсем не совпадает с тем, что мы зовем
         праведным. Это значит скорее "не относящийся к плоти" или
         "властвующий над материей", словом -- относится не к
         нравственности, а к естеству, к господству над стихиями. Ну,
         а мы -- не такие, даже если мы не лучше, а намного хуже.
                                                Г. К. Честертон  [765]

Теософия рекламирует себя в качестве синтеза всех религий и даже
более -- в качестве сокровенного содержания, которое уже наличествует
во всех религиях. На деле же она равно безапелляционно насилует
вероучительные основы всех религий. Как теософия расправляется с
христианством -- мы еще увидим. Пока же посмотрим, насколько
корректно утилизуется ею индийский религиозный материал.
Центральная идея теософии -- реинкарнация. И чем настойчивее
пропагандируется эта идея в современном западном и российском
оккультизме, тем яснее надо представлять себе, что реинкарнационный
миф теософов имеет весьма мало общего с философской идеей
реинкарнации, как она известна в религиях Индии.
Для сопоставления удобнее всего избрать буддизм именно потому, что
теософия выдает себя за "эзотерический буддизм".
Между буддизмом историческим и теософско-эзотерическим два основных
различия:
Во-первых, буддизм не знает никакого "переселения душ". Европейские
приверженцы теософии склонны считать, что их личность, их "душа"
сможет жить вновь в другой телесной оболочке. Однако буддизм убежден в
том, что никакой "личности" не существует, есть лишь иллюзия "души".
Новую жизнь обретает не моя личность, а те элементы, из которых
складывается моя жизнь (как телесная, так и психическая). Европейская
популярная кармическая идеология убеждена, что душа может сменить
тело и психическое наполнение своей жизни на новые -- так, как меняют
ветхую одежду. Буддийская философия полагает, что все будет наоборот:
действия, произведенные моим сознанием, породят некие последствия и
эти последствия будут создавать новые. Мое "Я" как раз умрет и умрет
безвозвратно. Последствия же моей жизни будут сказывать вечно *.

-------------------------------------------------------------------------------
* Дозволительно ли прокомментировать это расхождение словами частушки
об основателе Советского государства: "Дедушка умер, а дело живет.
Лучше бы было наоборот!"?
Во-вторых, колесо реинкарнаций буддизму, как и всем индийским
религиям, кажется проклятием, кошмаром для избавления от которого
каждая из них предлагает свой рецепт. Если подойти к москвичу и
сказать ему: "я точно знаю, что ты еще несколько раз будешь жить на
земле в грядущих веках", -- он, если поверит вашему сообщению
чрезвычайно ему обрадуется. Но если вы подойдете с тем же обещанием к
жителю Бомбея, в ответ вы услышите горестное: "за что?".
Теперь надо сказать подробнее о том, как же понимается реинкарнация в
восточной философии.
В отличие от теософии, буддизм не ставит вопрос об истоках мира,
человека и о первичных истоках страдания. Страдания происходят от
неисполнения желаний, неисполнение желаний происходит из самой природы
желаний. Погасить страдание -- значит погасить желание. Желание
возникает от убеждения в реальности желаемого предмета. Откажись от
представления о реальности вожделенного, пойми, что нет ни желаемого,
ни желающего -- и ты окажешься выше любого страдания... Соответственно,
буддизм радикально прагматичен в своей философии: достаточно знать,
какими своими действиями человек способен поддержать желания сердца,
разума или плоти, а какими -- погасить их.
В мире страданий человек удерживается действием кармы. Но карма сама
живет человеческими действиями. Любое человеческое действие (не важно,
доброе оно плохое) поддерживает существование кармы. Все, что сделано,
имеет свои следствия, продолжается в мире. Из мира надо уйти. Значит
-- надо воздержаться от действий. К действиям человека склоняют
желания. Желания рождаются от неправильных мыслей, представлений о
мире и о себе самом. Чтобы правильно мыслить, надо научиться правильно
владеть словами.
И прежде всего надо понять, что слова пусты. Любое слово фиктивно,
потому что оно выражает некоторую целостность, а именно целостности и
нет в проявленном бытии. Чтобы понять иллюзорность всего сущего, надо
научиться правильным медитациям. То, что предлагает буддизм, до
некоторой степени является обычной философской работой. Это работа по
разрешению классической диалектической проблемы соотношения частей и
целого.
Каждый предмет состоит из частей. Например, табуретка. Мы берем ее в
руки и начинаем изучать. Мы видим что она состоит из сиденья и четырех
ножек. Сиденье является ли табуреткой? -- Нет. Можно ли назвать
табурет кой каждую из ножек? -- Тоже нет. А клей, которым они
склеены? -- Тоже нет. Получается, что табуретка не содержится ни в
одной из частей. Как же части, в каждой из которых нет табуретки,
могут составить табуретку? Естественно прийти к выводу, что целое
несводимо к частям, то есть целое трансцендентно по отношению к
частям. Но эту трансцендентность можно понимать двояко: негативно и
позитивно.
Европейская мысль, начиная с Парменида и Платона, понимала эту
трансцендентность позитивно: именно целое существует в наиболее полном
смысле этого слова, тогда как любые части онтологически вторичны по
отношению к целостности (идее). Европейский идеализм из постановки
проблемы соотношения целого и части делал скорее вывод о том, что в
подлинном смысле есть только целостность, и что частей не существует.
Напротив, буддизм из тех же посылок сделал обратный вывод. Если целое
не присутствует в частях -- значит, его просто нет: "Велико блаженство
осознать, что в Колесе Учения нет никакой основы для учения о
"душе" [766].
Аналогично из наличия становления (в ходе которого каждя из составных
частей меняется, и все же целое остается самим собой) грек делает
вывод, что для становления необходимо становящееся, что становление
невозможно без того, что остается неизменным, что превышает всякое
движение. Для буддиста -- "нет постоянства в становлении и нет
вечности в обусловленных вещах. Скандхи всплывают на поверхность и
затем исчезают неизвестно куда. Я знаю теперь, что это -- разум,
волнующий пустоту. Я ничего больше не делаю для дальнейшего
становления, свободен я от объектов чувств. Все мои недостатки угасли"
(Терагата, 121-122) [767].
Вот ход классической буддистской медитации, имеющей целью самопознание
человека:
Проводя Размышление о 32 частях тела, надо своим мысленным взором
рассмотреть себя всего. При этом выясняется, что человек
многосоставен. Каждая из этих частей сама по себе не только не
является человеком, но и довольно-таки неприятна. Соответственно, и
целое (которого, как оказалось, и нет) не должно вызвать никакой
симпатии (влечения). "От подошвы ступни -- вверх, от макушки головы --
вниз, в этом остове, кругом обтянутом кожей, имеющем около шести футов
в длину, невозможно обнаружить, каким бы тщательным ни был поиск, ни
малейшего следа того, что было бы действительно чистым, как чисты,
например, жемчужины. Все, что в нем можно обнаружить, принадлежит к
разряду разного вида нечистот, к которым можно отнести волосы на
голове, волосы на теле и т.д. и которые вызывают сильное отвращение
своей зловонностью и омерзительностью. Некоторым людям достаточно
простого повторения, чтобы достигнуть объекта медитации. Это
произошло, например, с двумя древними мудрейшими, которым объект
медитации дал Махадева, мудрец, живший в Малайе. Когда они попросили
его помочь им в выборе объекта медитации, он дал им палийский текст о 32
частях тела, предложив им повторять его именно в таком виде в течение
4 месяцев. Тот, кто повторяет по памяти эту формулу, должен
расположить отдельные части тела в группы из 5 или 6 предметов и
повторять слова каждой группы, сначала двигаясь вперед, потом в
обратном направлении: волосы на голове, волосы на теле, ногти, зубы,
кожа; мускулы, сухожилия, кости, костный мозг, почки; сердце, печень,
серозные оболочки, селезенка, легкие; кишки, брыжейка, желудок,
экскременты, мозг; желчь, пищеварительные соки, гной, кровь, сало,
жир, слезы, пот, слюна, сопли, суставная жидкость, урина. Таким
образом следует повторять эти слова по памяти сотни раз. В результате
словесного повтора различные составные части тела становятся отчетливо
созерцаемыми, они выступают перед медитирующим подобно ряду пальцев
руки или как ряд кольев забора" [768].
При этом надо не просто воображать себе эти части, напротив,
зрительный образ должен уйти и остаться лишь чувство отвращения *. "В
качестве иллюстрации можно привести такой пример: люди, которые
испытывали недостаток воды, нашли в лесу источник. Они установили
возле него некий знак, например, пальмовый лист, чтобы с помощью этого
знака еще раз найти путь к месту купания и питья. Но, когда после
неоднократных приходов и уходов, путь стал им ясен, они уже более не
нуждались в знаке и просто приходили сюда в любое время, как обычно,
умываться и пить. Так и начинающий, когда он сосредотачивает внимание
на волосах на теле и т. д. как на представлениях, для него становится
ясным (при правильном ходе медитации), что они на самом деле
отвратительны. Позднее, однако, он должен превысить уровень
представления "волосы на теле и т.д." и установить разум именно на их
отвратительности". Этому может способствовать, например, такое
упражнение: "Подобно грибам, появляющимся на навозной куче, волосы
вырастают на куче из 31 части. И так как они растут в нечистом месте,
они весьма отвратительны, подобно овощам, растущим на кладбищах или на
навозных кучах, или подобно лилиям, которые растут в сточных канавах.
Их отвратительность в данном случае связана с их месторасположением"
(Конзе, с. 66).

-------------------------------------------------------------------------------
* Конзе Э. Буддийская медитация, с. 65. Аналогичный результат
достигался в гностицизме через несколько иные медитации. Усвоив
принцип тождественности "макрокосма" и "микрокосма", адепт узнавал
причину космического происхождения своего тела. Он узнает, что сын
Софии, Ялдабаоф, при творении человека использовал низших
ангелов -- демонов. Один демон создает левый глаз, другой -- правый,
третий -- голову и т. д. (см. сборник с заведомо ложным названием
"Апокрифы древних христиан", -- М., 1989, сс. 205-208). "Основная
задача этого подробнейшего перечисления, которое завершается
"отчетностью" отдельных демонов за отдельные части тела и страсти --
настроить адепта против собственного тела, всех душевных аффектов и
внешнего мира" (Шохин В. К. Брахманистская философия, с. 315).
"Результат: если он направляет внимание во вне (на тела других
существ), то люди, животные, и т. д., проходящие неподалеку,
утрачивают для него вид живых существ, все их части тела становятся
видимыми для него, и они предстают пред ним просто в виде
многочисленных груд частей" (Конзе, с. 67).
Некоторые буддистские подвижники до того приобрели навык в
превращении соблазнительного в претящее, что и в живом существе им
постоянно чудился мертвец. Типичный ответ в этом смысле дан монахом
Махатиссой мужу одной красавицы на вопрос -- "не встречал ли он
такой-то женщины на пути". "Мужчину ль, женщину ль я встретил на пути
-- не знаю. Одно могу тебе сказать: скелет здесь точно встретился со
мною". Оказывается, женщина, проходя мимо отшельника, улыбнулась ему.
"Он же, введя в поле зрения ее зубы (кости), овладел понятием
отвратительного (нечистоты) и вследствие этого достиг архатства" *.

-------------------------------------------------------------------------------
* Конзе Э. Буддийская медитация, с. 53. Для сравнения приведу случай
со св. Нонном, еп. Илиопольским. По окончании местного архиерейского
собора епископы вышли из храма. Блудница-язычница решила поиграть на
нервах христианских пастырей и в полном боевом раскрасе прошествовала
через городскую площадь как раз в момент когда на ней находились
архиереи. Все потупились, за исключением Нонна, который пристально и
долго смотрел на нее, пока не скрылась она из глаз, и потом,
обратившись к епископам, сказал: "Разве не понравилась вам красота той
женщины"? Они не отвечали. Плача, он снова спросил епископов: Разве не
усладились вы видом красоты ее?" Они молчали. Нонн сказал: "поистине
многому я научился от нее: ибо женщину сию Господь поставит на
страшном суде и ею осудит нас. Смотрите, как она заботится о
внешности, а мы не заботимся о нашем небесном Женихе. Господи! да не
погибнет такая красота в разврате, но обрати ее!" Нонн затем разыскал
эту блудницу, обратил и крестил ее. Сегодня она известна как св.
Пелагия... (см. Четьи Минеи, 8 окт).
В буддистской литературе приводится и обратный случай:
женщина-подвижница уговаривает молодого человека не испытывать к ней
влечения. Сюжет преодоления юной монахиней искушения, конечно,
интерконфессионален. Специфичны лишь мотивы и аргументы, которыми
адепт защищает свой аскетический выбор. Из специфичности средств
защиты веры, в свою очередь, видно и своеобразие самой веры. Итак, два
рассказа, описывающих одну и ту же ситуацию.
В классической книге православной аскетики описывается некий инок,
пытающийся соблазнить приютившую его хозяйку. Та уклоняется, ссылаясь
на месячные. Увидев же, что инок успокоился, женщина говорит ему: "Вот
видишь, если бы, послушавшись, я отдалась тебе, мы теперь сидели бы
уже врозь, совершив грех" [769]*. Оказывается, грех не соединяет. Блуд
разрушает единство людей. Блуда надо избегать как действия,
смертоносного для любви...
А теперь аргументация женщины-буддистки: "Соблазняй другую, а знающую
тебе завлечь не удастся! Я всегда спокойна, что ни случится. Знаю:
составленное из частей дурно, и ни к чему мыслью не прилепляюсь. Я
видела, помню, деревянную куклу, размалеванную пестро и ярко. Когда ее
подергивали за нитки, она танцевала так забавно! Но попробуй вынуть из
нее колья, развязать и выбросить все нитки, и она разлетится на
кусочки! Что в ней тогда может пленить сердце? Таково же, по мне, и
это тело. Ведь оно не живет без частей отдельных. А раз оно не живет
без частей отдельных, что во мне, скажи, может пленить сердце? То, что
кажется глазом, -- лишь комочек, свалянный из слизи и выделений,
темный в середине пузырь со слезами, с шаром, катающимся в дупле,
схожий!" (Тхеригата 368-369) [770].
Такого рода аргументы способны убить не только нечистую любовь, но и
всякое доброе отношение к человеку вообще... Эту аргументацию еще
можно было бы понять и принять, если бы за указанием на нечистоту тела
следовал призыв "полюби же душу!". Но буддистская аналитика, разобрав
по частям тело, столь же скрупулезно вычищает и иллюзию о
существовании души. В ней также нет ничего, кроме сцепления частей и
частиц. "Человек невежественный думает: "Я иду вперед". Но свободный
от заблуждения скажет: "Если в разуме возникает идея "я иду вперед",
то тотчас же вместе с идеей появляется нервный импульс, источником
которого является разум, и вызывает телесную реакцию". Таким образом,
то, что эта куча костей, благовоспитанно именуемая "телом", движется
вперед, является результатом распространения нервного импульса,
вызванного разумом. Кто здесь тот, кто идет? К кому имеет отношение
это хождение? В конечном счете это ходьба имперсональных физических
элементов, и то же самое относится к стоянию, сидению, укладыванию"
(Конзе, с. 42).
Итак, для погашения потока жизни, действия и причин "требуется
интенсивное самоотрицание" (Конзе, с. 13). Нет ничего -- "есть только
скандхи, которые остаются на непродолжительное время, и нет ничего
кроме них. Исчезновение скандх называют смертью. Бдительный взгляд
гасит их. Так гаснет блеск бриллианта, когда стесывают его грани"
(Конзе, с. 116). Александра Давид-Ноэль, начавшая свой путь с
теософии, но затем все же научившаяся понимать собственный язык
буддистской мысли, пишет, что именно "здесь мы вплотную подошли к
сущности тибетского мистицизма, величайший принцип которого гласит: не
надо ничего "создавать", надо "уничтожать созданное". Я уже упоминала,
что созерцатели среди лам сравнивают духовный тренинг с процессом
очищения или прополки" [771].
Считать, что существует некая целостность, привычно называемая "я", и
желать ей продолжения существования это значит совершить величайший
философский грех. Желающий нового существования получит его -- а,
значит, получит новую смерть *.

-------------------------------------------------------------------------------
* Среди 10 пут, которые препятствуют достижению освобождения, буддисты
называют, в частности, "тягу к бытию в менее материальном мире, чем
наш" (Дэвид-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете, с. 338).
Путь апофатической диалектики, развиваемый в христианстве в области
богословия, при мышлении об Абсолютном Бытии, здесь применяется ко
всему вообще. Христианские богословы предупреждают, что надо
осторожно подбирать человеческие слова при речи о Боге. Буддистские
философы полагают, что опасна речь вообще. Христианские богословы
исходят из того, что человеческое слово может принизить полноту
Божественного бытия. Буддисты опасаются того, что слово может наделить
бытием то, чего вообще нет. Слова создают иллюзию целостности, иллюзию
бытия чего бы то ни было. Для христианина "познать тайну слов" --
значит понять укорененность слова в Бытии. Для буддиста тайна слов в
том, что они ткут иллюзию реальности над пустотной бездной.
А значит слово философа становится орудием борьбы речью простолюдина.
"Поскольку нет ни движения, ни идущего по Пути, то "путь" -- не более
чем символическое выражение. Поскольку нет ни обетособлюдений, ни
соблюдающих обеты, то эти выражения -- не более чем символы. Поскольку
нет от чего отрекаться и некому отрекаться, то "бытие в мире" -- не
более чем символическое выражение" [772]...
"Считающий свой атман за совершителя добра и зла, недостаточен в
знании, не ведает истины", -- было возвещено еще в Махабхарате" [773].
Буддистские мудрецы соглашаются: "Только страдание существует, но нет
страдающего" (Висуддхимагга, 513) [774]. Есть действие, но нет того,
кто действует. Есть улыбка Чеширского кота -- но нет самого кота...
Отсюда следует, что "в действительности нет живых существ, которым
Будда мог бы принести спасение: если бы таковые были, Будда по
необходимости должен был бы признать реальность таких произвольных
понятий, как тождественная единица, существо, живое существо и
личность. Но признавать такие понятия может только вульгарный,
необразованный народ" (Праджня-Парамита) [775].
Архат знает, что нет никакого "Я" -- в том числе его собственного.
Поэтому никакое "люби ближнего как самого себя" здесь невозможно.
Герман Ольденберг, крупнейший специалист по индийской культуре,
замечает, что европейский пропагандист буддизма Тэн слишком переиначил
буддизм в соответствии с европейскими ценностями. Буддийское
"милосердие" совершенно иное: это не милосердие к чужому страданию, а
забота о собственном спасении; "холодом веет от этого сострадания, а
не той любовью и теплом, о которых говорит Тэн" [776].
Любить некому и некого. Лишь в силу невежества и слепоты мы
взаимодействуем с фиктивными целостностями, такими как "люди",
"женщины", "вещи", еtс., которых в конечном счете не существует.
"Воистину и тут и там только имя и форма, И нет ни живого существа,
ни человека. Пусты они и устроены, как марионетки; груда страданий,
как куча дерева и соломы", -- приводит Э. Конзе (проповедник
буддизма, а отнюдь не критик!) цитату из "Терагаты" (Конзе, с. 108).
Начавшись с естественного нравственного протеста против страданий,
мысль Будды в конце концов привела его в выводам, из которых уже
невозможно последовательно-логично вернуться к нравственной
деятельности. И если популярные сутры предписывают -- "Будь
милосердным ко всем существам", то философское размышление вносит свои
уточнения: "никаких существ нет, а всякое желание есть плод
неведения".
Христианин не ставит под сомнение нравственную высоту, явленную во
многих сутрах и джатаках махаянистского буддизма. Но он не может не
заметить, что нравственное чувство человека не способно обрести
подлинного и последовательного оправдания в буддистской метафизике.
Основатель тибетского ламаизма Падма Самбхава излагает программы
"прямого пути", уничтожающего последствия всех поступков, каковы бы
они ни были, и обеспечивающего достижение нирваны за одну земную
жизнь, в такой последовательности:
1. Прочитать как можно больше разнообразных религиозных и философских
книг. Часто слушать проповеди и речи ученых наставников, исповедующих
различные истины и теории. Испробовать на себе самом всевозможные
методы.
2. Из всех изученных доктрин выбрать одну, отбросив остальные подобно
орлу, намечающему свою добычу из целого стада.
3. Жить скромно и не стараться выдвинуться, иметь смиренный вид, не
привлекать внимания, не стремиться быть равным великим мира сего. Но
под личиной незначительности высоко вознести свой дух и быть
неизмеримо выше славы и почестей земных.
4. Быть ко всему безразличным, поступать как собака или свинья,
пожирающие все, что бы им ни попалось. Не выбирать лучшего из того,
что вам дают. Не делать ни малейшего усилия получить или избежать и т.
д. Принимать, что выпадет на долю: богатство или бедность, похвалы или
презрение. Перестать отличать добродетель от порока, доблестное от
постыдного, добро от зла. Никогда не скорбеть, не раскаиваться, не
предаваться сожалению, что бы ни произошло. С другой стороны, ничему
не радоваться, не веселиться и ничем не гордиться.
5. Бесстрастно и отрешенно наблюдать борьбу мнений и разнообразную
реальность живых существ. Созерцать мир подобно человеку, глядящему с
самой высокой вершины на расположенные далеко внизу горы и долины.
6. Шестой этап описать нельзя -- он тождествен понятию пустоты [777].
Итак, на вершине мир людей должен исчезнуть и не должен вызывать
никаких эмоций -- в том числе и чувства сострадания.
И в самом деле, "желание творить благо живым существам одобряется
только на низших этапах Мистического пути. Но в дальнейшем оно
полностью отвергается, поскольку хранит в себе отпечаток привязанности
к личному существованию с присущей ему верой в самость" [778]. Как
говорит "Алмазная Сутра", когда бодхисатва привел в Нирвану столь
неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен
осознать, что не спас никого. Почему же? Если он верит, что спас некое
число живых существ, то он сохраняет привязанность к представлению о
"самости", "Я", а в этом случае он не является бодхисатвой [779].
Сами буддисты признают, что жертвенная махаянистская этика* находится
в противоречии с радикальным имперсонализмом буддистской метафизики.
"Вряд ли можно придумать что-либо более противоречащее учению
буддизма, чем представление о том, что Нирвану можно отвергнуть. Можно
не войти в рай, представленный неким определенным местом, но Нирвана,
по сути своей, есть состоящие, неизменно возникающее вслед за
исчезновением неведения, и тот, кто достиг Знания, не может, как бы он
того ни желал, не знать того, что он уже знает. Наставники мистицизма
ни в коей мере не заблуждаются в данном случае, и, несмотря на свою
популярность, эти ошибочные представления относительно поведения
бодхисатв совершенно отсутствуют в наставлениях, обращенных к
ученикам, которые избраны к посвящениям высших уровней" **.

-------------------------------------------------------------------------------
* В буддизме Махаяны утверждается, что человек, достигший состояния
окончательного просветления, постигший Нирвану, из жалости к другим,
страдающим существам, может остаться в нашем мире. Он откладывает свой
уход в Нирвану и остается в мире людей. В таком случае он называется
"бодхисатвой".
** Дэви-Неел А. Посвящение и посвященные в Тибете, с. 138-139. Из
этого можно сделать вывод, что "просветление Будды" не было вхождением
в Нирвану, но было только получением представления о ней. Если бы
Будда действительно вошел в Нирвану -- он не смог бы вернуться к людям
с проповедью. Но, постигнув тщету всего сущего и тем приблизившись к
постижению тайны Нирваны, Будда смог это свое знание о всеобщей
пустоте возвестить остальным.
Это вполне логичное наблюдение: если течение Кармы неотвратимо, и
каждый поступок влечет за собой неотвратимое следствие, то действия,
которые привели к остановке сознания "просвещаемого", не могут не
ввергнуть его в искомую Пустоту. Это действительно путь без возврата.
Но, -- возможно, под влиянием западных религий, в том числе
христианства, -- народное мышление все же создало идею бодхисатвы,
ради других удерживающего свое сознание на грани уже обретенной
Пустоты.
Еще одна грань, отличающая буддистское "сострадание" от чувства любви,
культивируемого в теистических религиях, состоит в том, что
христианин, мусульманин, или вишнуит любит другого, ибо ценит в нем
реальный отблеск Бога. Буддист призван дружелюбно относиться к
"человеку" именно потому, что того просто не существует, а сердиться
на пустое место значит лишь утяжелять свою карму.
Поэтому при "развитии дружелюбия" "ученик должен убеждать себя
следующим образом: "Зачем вам раздражаться, не имея на то причины? Та
мгновенная комбинация дхарм и скандх, при которой враг был неприятен
вам, прекратила свое существование. Чем же вы тогда раздражены?". Если
даже на этом пути он не сможет погасить свою ненависть, ему следует
осуществить анализ элементов. Каким образом? -- "Послушай, отшельник,
если он раздражает тебя, то что именно раздражает тебя в нем? Ты
рассержен волосами на его голове, или волосами на его теле, или
какой-то другой, одной из 32 частей его тела? Или ты рассержен
элементом земли, огня, воды, воздуха. огня в волосах на его голове
еtс.?" (Конзе, с. 83-84 и 86).
Знаменитая терпимость буддизма исходит не из обилия любви, а из
нежелания вызывать душевное волнение излишними философскими
дискуссиями. Нет спорящих. И не о чем спорить. Посвященный человек не
должен ни принимать, ни отрицать относительную истину, ибо даже отрицая
ее и полемизируя с ней, он обращает внимание на нее и отвращается от
созерцания Пустоты.
Но если взять на себя тот труд, от которого уклоняются сами искатели
Нирваны и сопоставить буддистское представление о человеке с
теософским, то поводы для спора откроются сразу же.
Основное расхождение вполне очевидно: в буддизме, как и в
христианстве, нет идеи переселения душ.
Но если христианство исходит из целостного видения человека, из такого
антропологического опыта, который не считает тело чем-то случайным и
чисто внешним по отношению к душе, то исходная посылка буддизма ровно
противоположная. Там, где христианство видит слишком весомую, слишком
высокую целостность, там буддизм видит радикальную разобщенность. Для
христиан перевоплощение не вожделенно, потому что оно имеет основания
ценить реальное, настоящее человеческое тело ("Дано мне тело.
Что мне делать с ним, таким знакомым и таким моим?..") Душа есть
принцип единства и все свое она желает собрать воедино и ввести в
Вечность *. Для буддизма не может быть целостности не только в
отношениях души и тела, но и в самой душе. А потому и переселения душ
не может быть просто потому, что перевоплощаться -- некому.

-------------------------------------------------------------------------------
* Преп. Ефрем Сирин однажды замечает, что души праведников не могут
войти в Рай, но до дня воскресения находятся у его ограды, и не могут
вкусить полноту радости -- пока не дождутся "возлюбленных тел своих"
(преп. Ефрем Сирин. О Рае. // Творения. Ч.5. -- Троице-Сергиева
Лавра, 1912, с. 285).
Душа -- не более чем meeting рoint, место встречи, проходной двор для
элементов, текущих по своим кармическим делам. "Мы -- множество, мы
приютили, хотя и временно, пришельцев самого различного происхождения,
проявившихся из различных точек Вселенной как отдаленные результаты
взаимопереплетенных причин и следствий, и мы не способны выявить их
первоначальное происхождение. Каждое т. н. "эго" напоминает место
встречи, где сталкиваются толпы, непрестанно стекающиеся и
расходящиеся по различным дорогам, ибо члены этой толпы пребывают в
непрестанном движении, стремясь к другим толпам в других местах
вселенской жизни" [780].
Происходят перевоплощения неизвестно кого и чего. В сущности есть лишь
некая безличная эволюция. Лишь "невежды думают будто буддисты верят в
перевоплощение, даже в метемпсихоз. Но они заблуждаются. На самом
деле буддизм учит только, что энергия, полученная в результате
духовной и физической деятельности какого-либо существа, порождает
после его смерти новые явления духовного и физического порядка.
Философское мировоззрение доступно только избранным. Что касается
толпы, то, сколько бы ни повторяла она ортодоксальный символ веры:
"Все соединения непостоянны, никакого "Я" не существует", она
продолжает цепляться за более простое верование в неопределенную
сущность, странствующую из мира в мир, перевоплощаясь в различные
формы" [781]. Да, "буддисты часто говорят о "памяти", которую человек
способен хранить о своих прошлых перевоплощениях... Это верование,
которого придерживаются большинство необразованных буддистов,
находится, однако, в явном противоречии с основными принципами
буддизма" [782].
В буддизме не я продолжаю путь, а то, что было моим. Здесь нет
никакого "переселения души". Есть лишь трансформация отдельных
энергий, элементов личности. Не сама душа переселяется, а облекающая
ее материя или ее собственные частицы переходят от одной формы в
другую. Как пишет русский буддолог О. О. Розенберг: "ничего, собственно,
не перерождается, происходит не трансмиграция, а бесконечная
трансформация комплекса дхарм, совершается перегруппировка
элементов-субстратов, наподобие того, как в калейдоскопе те же частицы
группируются в новые. Процесс такой перетасовки происходит в силу
безначальной инерции, и если не произойдет приостановки или пресечения
движения, то колесо бытия автоматически должно продолжать свое
вращение" [783].
Такого рода концепция проповедует тотальный докетизм: все лишь
кажется, но на деле ничего нет. Некая энергия, входившая в состав моей
жизни, продолжает свое движение дальше и после меня. "Развертывается в
бесконечное многообразие, но и рушится единый мир, возвращаясь в
первобытное состояние хаоса и бессмысленных атомов", -- так описывает
безличностную вселенную Л. Карсавин [784].
Эта картина не более утешительна для христианина, чем базаровское
рассуждение о лопухе, который прорастет на его могиле. Да, в могильном
лопухе будут атомы моего тела. Но лишь человек, так и не открывший в
себе своей души, свободы, ответственности и личности, может полагать,
что в лопухе будет жить именно он, и что жизнь в лопухе есть форма его
собственного бессмертия. Буддизм заверяет, что и психические энергии
моей души разбегутся по закоулкам мироздания и вступят в новые
сочетания, в которых они будут продолжать жить. Они -- быть может. Но
-- я?
Впрочем, даже этого не произойдет. Не будет переноса даже "частей"
моего существования в будущий век.
По поверхности Великого Ничто идет рябь. А при волнообразном движении,
как известно, не происходит переноса материи. Просто новые сочетания
новых частиц вовлекаются в то же движение, что ранее произошло с
соседними частицами. Это и есть закон кармы: в каких движениях
участвуют "мои" нынешние элементы (как телесные, так и психические)
зависит от того, как колебались предшествующие частицы и каким образом
они привели в движение те элементы, сцепление которых временно
составило "меня". В свою очередь, колебания, проходящие в данный
момент через "меня", произведут в соседних областях Вселенной
некоторые следствия -- и тогда там сложится очередной иллюзорный
узор.
Человек происходит, говорят буддисты, подобно тому, как от одной
лампы зажигается другая. Обе лампы остаются различны одна от другой, и
не имеют между собою ничего общего, кроме того только, что вторая
лампа не могла быть зажжена без первой. Дерево приносит плоды, и из
его плодов вырастает новое дерево. Последнее дерево не то же, что
первое, а только плод его существования. Человек походит на дерево,
его поведение -- на плоды, а сила, оживотворяющая плод -- есть
пожелание. Пока длится это пожелание, продолжается ряд существ, но
лишь только оно погасает, тело разбивается и душа совершенно гаснет
как лампа, в которой выгорело все масло.
Естественно, что, как пишет крупнейший русский буддолог Ф. И.
Щербатской, такая "религия не знает ни Бога, ни бессмертия души, ни
свободы воли. Мысль о существовании в нас души, т. е. особой, цельной
духовной личности, признается злейшей ересью и корнем всякого
зла" [785].
Будда не признает ни нынешнего существования личности, ни тем более
последующего. С его точки зрения "совершенно абсурдна" идея, что после
смерти что-то может продолжать существование и жить вечно [786]. Будда
отстаивает этот тезис с целью радикального разрушения эгоизма: нет во
мне ничего такого, что могло бы послужить основой для эгоцентризма. Но
не слишком ли радикальное он прописывает лекарство?
Итак, с точки зрения буддизма никакое переселение душ невозможно. Это
настолько очевидно, что трудно предполагать, что это обстоятельство
было неизвестно Блаватской или Рерихам. И в самом деле, в их
произведениях немало текстов, вполне по-буддистски трактующих судьбу
человека. "Человек есть комплекс сочетаний", -- пишет Е. Рерих [787].
"Вы сами есть совпадение частиц материи", отнюдь не ругается, а именно
торжественно возвещает "Живая Этика" (Община, 156). Некоторый пучок
этих энергий, попавших некогда в сцепление между собой, и есть
"индивидуальность" ("личность", "монада"). "Человек должен осознать
себя как ансамбль макро- и микро-космических отношений", -- пишет
проповедник оккультизма [788], давая тем самым понять, каким
вдохновением дышал Маркс, видевший сущность человека как ансамбль
отношений (в его концепции, правда, уже не космических, а
общественных). И все же в целом "теософы оказались совершенно не
способны (да, видимо, и не пытались) понять буддийское учение об
анатмане (иллюзии человеческого "я")" [789].
Поэтому нельзя не сделать три замечания по поводу теософского
необуддизма.
1. Теософы вполне сознательно совмещают буддизм философский и
вульгарный (то есть кроме проповеди философского имперсонализма они
весьма часто начинают уверять своих читателей в том, что возможно
сохранение какой-то индивидуальной идентичности между разными
перевоплощениями). Для завлечения религиозно необразованных масс они
создали популярно-пропагандистский вариант реинкарнационного мифа,
обещающий людям бессмертие их индивидуальности. Показной оптимизм
высказывается в рекламных уверениях типа того, что Е. Блаватская в
1924 г. воплотилась в мальчика венгра *. Н. К. Рерих воплощался как
Леонардо да Винчи [790]. Ориген был Апполонием Тианским [791]". Перикл
-- Пифагором [792]. Со временем теософы прямо откроют тайну, на
которую пока лишь намекают: Елена Ивановна была Жанной д'Арк...**
Интересно что все эти уверения делаются вопреки прямому заявлению
Блаватской о том, что "новое воплощение не может последовать без
перерыва от одной до двух тысяч лет" [793].

-------------------------------------------------------------------------------
* См. Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 1, с. 382. Кстати, логично. Она
и при жизни была мужеподобна.
** См. Шапошникова Л. В. Неугасимый свет тернового венца. // Рерих Н.
К. Душа народов. -- М., 1995. Особ.: "Так же, как и остальных, Елену
Ивановну не миновал терновый Венец страданий, боли, непонимания и
клеветы. Но она хорошо помнила, что Жанна прошла и выдержала более
тяжелую судьбу. Без того опыта, который обрела она 1431 г.,
эксперимент XX века не смог бы состояться. Как обычный человек
совершенствуется из воплощения в воплощение, так и герой или
выдающаяся личность выполняют свое задание нередко на протяжении
нескольких жизней" (с. 23).
2. В собственно философских пассажах теософских авторов происходит
постоянное перемещение от буддизма к индуизму. Буддизм не
пантеистичен. Буддизм по своему пафосу -- это радикально
монистическая система. Весь мир есть порождение человеческого
сознания. И при этом ни на каком уровне бытия нет никакой целостности
-- ни в мире материи, ни в человеке, ни в мире богов. Человеческое
сознание не есть "часть" или "проявление" Вселенского Разума
(Брахмана) просто по той причине, что нет вообще никакого "целого",
"объемлющего", которое могло бы включать в себя психические элементы.
Близкая к этому мысль однажды мелькает у Е. Рерих: "Человек рождает
Вселенную, Вселенная рождает человека" [794] (впрочем, тут же поясняя,
что это одна из тех фраз, которую следует утаить от публики -- чтобы
не обвинили в антропоморфическом понимании Бога. "Если я и давала Вам
некоторое освещение, то это было лишь для Вашего личного сведения. Но
нигде не будет сказано, что человек Рождает Вселенную. Чую, что
накопила полный карман кармы за преждевременную выдачу не подлежащего
широкому оглашению").
Но в основном теософы придерживаются пантеистической, антибуддистской
доктрины. Душа -- проявление Единого, и оно может проявлять себя в
разных отражениях. "Одна и та же Жизнь, одно Я пребывает во всех
формах Вселенной; это общее Я, желающее проявиться, и есть скрытый
источник всех эволюционных процессов", -- пишет Е. Блаватская" [795],
декларируя тем самым тройную ересь. С точки зрения буддизма ересью
считается признание какой бы то ни было всемировой целостности. С
точки зрения индуистского пантеизма ересью является предположение о
том, что Божество чего-то "желает" ("желающее проявиться"); с точки
зрения христианства ересью является радикальный монизм этой формулы,
редуцирующий все многообразие бытия к действиям одного Субъекта.
Нельзя не заметить, что теософия тем самым оказывается более чем
странным способом "примирения религий": возгласить тезис, отвергаемый
всеми основными религиями, -- вряд ли значит обрести их общую основу.
3. Там, где теософы пробуют изложить свое популярное душепонимание,
они зачастую становятся не только нелогичны, но и просто пошлы.
По уже приводившейся мысли Е. Рерих (в данном случае вполне корректно
реферирующей пути восточной философии), человек есть комплекс
сочетаний. Но сочетаний -- чего? Той самой Единой Энергии, безличной и
даже не знающей, не рефлектирующей саму себя. Случайными сцеплениями
разных ее всплесков и является весь мир -- в том числе и внутренний
мир человека. Теософы, как и буддизм, не отвечает на вопрос о причине
возникновения этого изначального волнения в мире. Иногда они говорят
об эгоизме и ошибке, недолжных влечениях, вызвавших бурю мироздания и
нарушивших покой Пралайи. Но в тени остается вопрос -- чье это было
влечение, чей это был эгоизм, В общем, остается принять, что мирское
волнение существует извечно, и события, происшедшие мириады веков
назад, определяют кармы нынешних людей. По большому счету, ничего,
кроме этой безначально волнующейся Единой Энергии, в мире нет. "Вы
спрашиваете, что есть психическая энергия. Могла бы ответить одним
словом -- ВСЕ. Психическая энергия есть всеначальная энергия, есть та
энергия, которая лежит в основании проявления мира. Психическая энергия
есть Фохат", -- пишет Е. Рерих [796]. В свою очередь, "Фохат есть
космическое электричество" [797]. Это электричество, протекая через
голову человека, воспринимается им как его мысли: "Фохат или
космическое электричество -- основа всех электрофорных явлений, среди
них мысль будет высшим качеством энергии" [798]. "Лучи психической
энергии той же природы, что и радиоволны" [799]. А психическая энергия
есть синтез всех нервных излучений [800].
Из этого несложно убедиться, что "космическое электричество" горит не
только в лампочке Ильича, но и в голове самого Ильича, что оно создало
как эту голову, так и токи в этой голове и те мысли и чувства, что
Ильич воспринимает как свои собственные (точнее говоря, не "создало",
а "проявилось" в них). Тот, кто избавится от этой иллюзии -- станет
Махатмой.
Космическое электричество естественно называть "Космическим Магнитом".
Магнит не хочет притягивать к себе металл -- но делает это. Так же и
космические события происходят не потому, что мироздание чего-то
желает, а просто -- "так получилось". Это все довольно близко к
материализму и само по себе довольно логично. Нелогичны лишь
беспрестанные попытки теософов выдать свою доктрину за христианскую и
соответствующие попытки вставить в эту магнитную пустыню цветки,
вырванные с христианских полей. Магнит притягивает. Электричество
"течет". Хорошо, если вам нравится такая картина мира верьте в нее. Но
зачем же именовать все эти физические и безвольные процессы
евангельским словом "любовь"? "Божественная любовь есть начало
притяжения или тот же Фохат, в его качестве божественной любви,
электрической мощи сродства и симпатии", -- ставит очередной
"внешний щит" Е. Рерих [801]. Но все же отождествить силы
электрического притяжения и любви может только человек, сам никогда не
любивший личность.* И это отождествление есть именно пошлость.

-------------------------------------------------------------------------------
* Рерихианец развивает мысли Елены Ивановны: "Любовь или Притяжение
-- сила, действующая изнутри всех форм сущего. Действие энергии Любви
проявляется в Космосе на всех уровнях -- как физическое притяжение в
элементарных частицах и атомах, как половой инстинкт в животных, как
буддхическая Мудрость в духовно просветленном человеке" (Шаров Д. А.
Живая этика Н. К. и Е. И. Рерихов. Диссертация на соискание ученой
степени кандидата философских наук. -- М., 1994, с. 119). Из его
слов, однако, следует, что Ненависть столь же природна и неотвратима,
ибо в мире атомов есть не только притяжение, но и отталкивание, и у
животных есть не только эрос, но и поедание друг друга. Так что если
люди ненавидят друг друга -- это все то же действие Космического
магнита, который ведь не все притягивает к себе, но сродное способен и
отталкивать.
В конце прошлого -- начале нынешнего века еще можно было восхищаться
электричеством и радио. Но спустя столетие поклонение электрическим
лампам и розеткам класть в основу религиозного культа можно разве что
в глухих деревнях Африки, да в университетах России.
Основой, на которой могут объединиться все мировые религии, оказался
материализм. Мировая философия мистика, наука и культура должны
кончиться утверждением, что человек и его сознание -- лишь временный
всплеск мирового электричества.
Махатмы Блаватской нашли довольно логичный термин для обозначения
основы своей космологии: "Материя" ("Мы верим только в Материю..." ).
Предметом их поклонения является не "Божество" (это был бы уже
классический пантеизм), а бессознательная материя, которая постепенно
должна разогреться до божественного уровня. Тут поистине, как заметил
Лосев, анализируя материалистический миф, "материя обращается во
вселенское мертвое чудище, которое будучи смертью, тем не менее всем
управляет. Позвольте, почему же мертвое и почему "чудище" -- спросит
материалист. А потому, что мне некуда деть категорию личности и
категорию жизни" [802].
У Блаватской космический процесс в целом именуется "металлизацией".
Некоторые из космических частиц проходят очередные стадии этой
"металлизации" в человеке. Но начали они этот путь задолго до
появления людей. Согласно Блаватской, то, что составляет сейчас
человека, уже было камнем, растением, животным. И может стать Богом.
Бердяев называет это "универсальным трансформизмом, в котором нельзя
найти устойчивого лика или образа" [803]. Немецкий буддолог Г.
Ольденберг отмечал, что подобного рода пантрансформизм радикально
обезличивает и расчеловечивает человека: "Подобно тому, как в
хозяйственном обороте блага всякого рода лишаются своего своеобразия и
превращаются в однородные денежные ценности, так здесь намечена мысль,
что живая своеобразная ценность личности превращается в некоторого
рода моральную денежную ценность, в сумму благоприятных или
неблагоприятных карм" [804].
Те частицы, что составляют ныне свойственную нам комбинацию, ранее уже
"проявлялись" в более низком качестве. И обратно -- то, что сейчас
составляет человека, может уйти назад в растение или животное. И не
только животное может "перевоплотиться" в человека, но и растение...
"Урусвати, -- говорит дух Елене Рерих, пожелавшей порассуждать о
своих прежних реинкарнациях, -- имя твое давнее и начало духа твоего
шло дважды через цветы. Воплощение цветами не часто. Иные стремятся к
более громоздким формам деревьев, но прелесть цветов не всегда
доступна, чтобы дважды обратиться к ним. Не скажу, чтобы сознание
многих насекомых превосходило бы сознание прекрасных цветов. Мудро
переждать некоторые воплощения посредством цветов. (Какими цветами
была я?) -- Лилией и розой" [805].
Один из немногих европейских философов, веривших в перевоплощение --
Лейбниц -- в рамках этой доктрины имел полное право заметить, что в
чашке кофе, которую он пьет, наверняка находятся несколько будущих
людей [806].
Когда же хорошо перемолотый кофе доразовьется до состояния хорошо
расщепленного (то есть "расширенного") сознания, тогда и рассыпется
горемычный пучок энергий, и все вернется в то небытие, из которого
изошло. Буддизм это называет "спасением".
Итак, та трактовка душепереселения, которая и наиболее логична и
просто неизбежна в рамках теософской доктрины, лучше выражает
собственно буддистские воззрения. По этому поводу -- но зато и
является гораздо более пессимистичной.
Если теософия и в самом деле хочет быть "эзотерическим буддизмом", то
ей следует отказаться от идеи "пересечения душ". Те смыслы, которые
присутствуют в мысли европейца, когда он говорит "душа" или
"личность", чужды буддистской традиции. Она отрицает даже
существование таких реальностей, и уж тем более не берется
обеспечивать их миграции в вечностях. Она просто проповедует вечность
атомов и бесконечность их рекомбинаций
Но для человеческой души это уже безразлично. Материализм тоже учит о
неуничтожимости материи. Но его за это никто не называет "Благой
Вестью".
И даже когда теософы начинают мыслить в категориях не-буддийского
пантеизма, их обоснование реинкарнации все равно оказывается не
слишком утешительным. Различие между пантеизмом и монотеизмом самым
непосредственным образом сказывается на понимании человека. Является
ли личность основой божественного бытия или ее проявлением, эпифанией?
Что есть Бог -- ипостась (греч. "основа", подлежащее) или персона
(лат. личина, маска, нечто налагаемое извне)? Если признать первое, то
есть первичность личности по отношению к Природе, -- логично принять и
Троицу и весь христианский персонализм. Если избрать вторую позицию,
неизбежно прийти к политеизму: ведь безликая Природа может надеть на
себя любую маску и проявлять себя во множестве же эпифаний. Одной из
них является человек.
В главных своих утверждениях языческий пантеизм внутренне логичен.
Если быть язычником, нельзя не признавать перевоплощения. Весь мир,
весь космос божественно-материален. Из этой первостихии выходят, в нее
возвращаются и почему же нельзя вновь вернуться? Конечно, можно и
должно. Если прав Фалес, и действительно "все есть вода", то да, без
бесконечной и бессмысленной трансформации, без переливаний из одного
пустого в иное порожнее не обойтись. Можно только поставить идеал
конечной и тотальной энтропии -- и мечтать о дне, когда закончатся в
мировом океане шатания всех всплесков энергии, и единая и
самотождественная первосубстанция растворит в себе все, порожденное
безумием индивидуальных обособлений.
Но христианство и говорит, что мы выходим из этого первичного
онтологического бульона, выходим навстречу той Единой Личности,
которая вне Себя создала нас и к Которой мы должны прийти с
определенным лицом, а не в составе того же бульона.
Чтобы такой Исход был возможен, Творец изначала создал человека
отличным от мира и от Бога, изначала наделил нас личностью, то есть
внутри человека создал такую опору, исходя из которой, человек сможет,
работая во времени, стяжать Вечное наследие.
В буддизме именно неповторимый рисунок человеческой личности должен
распасться (и к этой деструкции надо идти добровольно путем медитаций
и отказа от любых эмоций). В христианстве именно личность человека и
призывается наследовать Вечность...
Что же касается теософии, то она, не умея увидеть личность в человеке
и боясь увидеть личность в Боге, вынуждена уверять людей в том, во что
сама в глубине своей не верит: мол, по единодушному убеждению
буддистов, христиан и теософов, есть "переселение душ".

-==19. ПРОКЛЯТИЕ САНСАРЫ==- 

Второе, уже отмеченное выше, отличие популярной теософии от
классических религий Индии, состоит в ее отношении к колесу
перевоплощений. "Исходная точка Пути -- это искреннее отвращение к
бесконечной цепи перевоплощений", -- говорят буддисты [807]. Напротив,
калитка, открывающая путь в теософию, -- это жажда новых
перевоплощений в будущем и стремление узнать что-нибудь о своих
"прежних жизнях".
Здесь разница между Западным и Восточным мировосприятием. Запад (под
Западом я имею в виду Средиземноморскую культурно-религиозную экумену
-- от Персии на востоке до Британии на западе и от России на севере
до Египта на юге) всегда был более оптимистичен.
И Индия, и Греция видели бесконечную перемену времен года. И Индия, и
Греция мыслили о "космических годах". Но мыслили по-разному. В одном и
том же узоре их глаза вычленяли разные фигуры. Там, где греки видели
вечную весну *, индусы созерцали вечную осень.

-------------------------------------------------------------------------------
* Исключением является разве что доктрина орфиков, настойчиво
стремившихся "вырваться из многострадального, мучительного круга".
Но в этом, кстати, заключается разительное отличие орфической традиции
от пифагорейской, питавшей весьма мало интереса к "конечному
освобождению" (см. главу "Метемпсихоз. Орфизм и пифагореизм" в книге
Л. Я. Жмудя "Наука, философия и религия в раннем пифагореизме" --
СПб., 1994.)
Сократ утешал своих учеников тем, что он еще раз вернется (правда, не
по-теософски, не в "новом теле" -- а просто все повторится в новом
Космическом Году и через несколько тысячелетий тот же самый Сократ
будет о том же говорить с теми же учениками). Будда, Кришна, Шанкара
этим пугают: если ты не хочешь вновь претерпевать агонию смерти,
избеги нового рождения и последуй тем путем, что я укажу тебе.
Почему же ни один из них не испытал при встрече со смертью такого
шока, как царевич из Бенареса? Ни в умственной, ни в сердечной
одаренности им ведь тоже не откажешь. Но там, где западный мыслитель
видел одну смерть, там восточный философ видел мириады смертей.
Гаутама испугался не того, что он однажды умрет. Он испугался того,
что так ему надо будет умирать вновь и вновь. Во дворце его уже
знакомили с основами индийских религий. Он знал о множественности
жизней и о том, что каждая из них заканчивается старостью, болезнью,
агонией и смертью. Но вот он наконец своими глазами увидел то, через
что каждому человеку приходится проходить бесконечно многократно.
Будда признается, что избрал свой путь -- "из страха перед рождением,
болезнью, старостью и смертью. Родиться в мир и непрерывно изменяться,
чтобы испытать последнюю разлуку в смерти, чтоб умирать и снова
возрождаться! Нет! если Смерть -- над Временем владыка, -- прочь
Смерть! тогда и Времени уже не будет!" [807].
Всю красоту буддизму придает ужас Будды перед страданием, но это ужас
именно перед вечностью страдания, а не перед его наличностью, вечность
же страдания -- это догмат индуизма, следствие догмата реинкарнации.
Этого ужаса возвращающейся муки и смерти нет в христианстве -- а
потому и радикализм Будды в нем не нужен. Именно идея реинкарнации,
навязанная Будде индийской традицией, породила его ненависть к жизни и
отказ от всякого участия в ней.
В появлении буддистского нигилизма до некоторой степени виновен
индуизм. Он поставил слишком высокую цель -- слить человеческую душу с
Божеством, -- но не дал средств. Много жизней предлагались как
множество попыток для взятия непокоримой Высоты. И душа человеческая
изнемогла в бесконечном кошмаре перевоплощений, которые всей своей
множественностью все же не могут заполнить Пропасть между Абсолютом и
человеком *.

-------------------------------------------------------------------------------
* У древних Отцов Церкви есть схожее рассуждение о путях античной
философии. Причину, по которой языческие философы при всей их высоте
не смогли прийти к евангельскому миросозерцанию, Августин видит в том,
что "Если проложен путь между тем, кто ищет, и целью, к которой
стремятся, то есть и надежда достичь ее: если же недостает пути, зачем
тогда ведать цель" (Против академиков. Цит. по: де Любак А. Парадокс и
тайна Церкви. -- Милан, 1988, с. 110).
И тогда Будда принес "благую весть": это ложная цель, нет пути к
Брахме и не надо. Надо просто выскочить из этой карусели. Будда
превратил успокоение души в Абсолюте в абсолютный покой, не зависящий
от Божества и свободно достигаемый самим человеком. Собственно, и
там, и там одна цель -- погашение личности. Но в одном случае она
гасится в полноте, в другом -- в пустоте. Второй путь в логичнее и
проще.
Не смерть испугала Гаутаму, но колесо перевоплощений, колесо
возвращающейся смерти. Но смерть нельзя победить саму по себе. Смерть
питается жизнью. Значит, чтобы избавиться от смерти -- надо не жить.
Хочешь меньше страдать и умирать -- меньше живи. Попробуй дожить эту
жизнь так, чтобы больше у тебя жизней не было.
Но закон кармы гласит, что любое зло возвращается к тебе. Значит, если
я не хочу жить впредь, я не должен причинять страдание жизни другим.
Для этого надо избегать деторождения-брака-зачатия-желания, ведущего к
соитию. Желание плоти надо гасить мыслью, прибегая к тем самым
медитациям, что описаны в предыдущей главе.
Кроме того, среди 40 канонических предметов буддистской медитации,
рекомендуемых "Висуддхимагой", числятся такие: "вздутый труп,
посиневший труп, гноящийся труп, изломанный труп, изгрызанный труп,
труп, различные части которого разбросаны, разрубленный и разбросанный
труп, окровавленный труп, изъеденный червями труп, скелет" [809].
Медитации на эти темы чисто инструментальны. К ним надо прибегать в
зависимости от того, что именно кажется буддисту слишком
привлекательным в женщине. Например, "посиневший труп, демонстрирующий
гибель цвета кожи, благотворен для того, кто испытывает влечение к
красивой коже. Изгрызанный труп, демонстрирующий разрушение прежде
гордого контура выступов мяса, благоприятен для того, кто испытывает
физическое влечение к выступам мяса в грудной или подобной ей частях
тела" [810].
Через женщину мы рождаемся: она -- причина скорбей. И если решивший
достичь "окончательного освобождения" не желает кармически сам
возвращаться в мир рождений и смертей, он должен уничтожить всякую
привязанность к женщине. "Разрушьте поддержку круговорота мирового
бытия, воплощающую, рождающую силу -- женщину! Прочь, самка, супруга,
матерь!", -- возглашает один из буддистских трактатов [811].
Именно за то, за что превозносили женщину древнейшие натуралистические
верования (как мировое воплощающее, рождающее начало), и за что ее
почтило в бытовом отношении индусское понимание, как раз за это самое
возненавидел ее буддизм.
Да, и в христианстве было немало сказано об опасностях увлечения
женскими прелестями. Но аскетические советы монахам никогда не
возводились здесь в степень последних философских истин. Я хотел бы
предложить для сравнения два текста. Один принадлежит Будде.
"Взгляните на девушку в пору ее расцвета по 15-му или 16-му году.
Не кажется ли эта сверкающая, ослепительная красота великолепной в эти
мгновения? А между тем прекрасное, манящее и желанное в этой блестящей
красоте и есть не что иное, как мучение телесности. Взгляните на то же
существо в другую пору ее жизни, по 80-му году: всмотритесь, какая она
разбитая, согбенная, иссохшая, на клюку опирающаяся, едва плетущаяся,
бессильная, выцветшая, беззубая, облысевшая, с дрожащей головою,
морщинистая, темными пятнами покрытая... Вот вам ничтожество
телесности! А потом, братия, взгляните на ту же сестру недугующую,
тяжко страждущую, загрязненную испражнениями, поднимаемую и
обслуживаемую другими. А потом взгляните на тело той же сестры на одре
смертном, через день, два, три после кончины ее, как оно вздулось,
почернело, предалось тлению. А потом взгляните на скелет с обрывками
мяса, залитый кровью, сдерживаемый связками... Ну, что же братья? Куда
же делась та сияющая, прежняя красота? куда исчезла? и как сменилась
жалким, безобразным претящим ничтожеством телесного?"(Терагата, 60)
[812].
Второй текст принадлежит св. Иоанну Златоусту. Начинается он очень
похоже: "Когда ты видишь женщину благообразную, веселую,
воспламеняющую твои помыслы, то представь, что предмет твоего
пожелания -- земля, что воспламеняет тебя пепел -- и душа твоя
перестанет неистовствовать... Представь, что она изменилась,
состарилась, заболела, что глаза ее впали, щеки опустились, весь
прежний цвет поблек; подумай, чему ты удивляешься. Ты удивляешься
грязи и пеплу, тебя воспламеняет пыль и прах" Но вот сиюминутная
аскетическая задача угашения похоти достигнута, и, оказывается,
Златоуст совсем не собирается догматизировать свои слова: "Говорю это,
не осуждая природы -- да не будет!, -- не унижая ее и не подвергая
презрению, но желая приготовить врачество для больных. Бог сотворил ее
такою, столь уничиженною, для того, чтобы показать и Свою собственную
силу и Свое попечение о нас, бренностию природы располагая нас ко
смирению и укрощая всякую нашу страсть, а вместе с тем -- являя Свою
мудрость, по которой Он мог и в грязи образовать такую красоту.
Посему, когда я уничижаю естество, тогда открываю искусство Художника.
Ибо как ваятелю мы удивляемся более не тогда, когда он производит
прекрасную статую из золота, а тогда, когда вырабатывает точный и
совершенный образ из грязного вещества, так и Богу мы удивляемся и
воздаем хвалу потому, что грязи и пеплу Он сообщил отличную красоту и
в телах наших явил неизреченную мудрость" [813].
Нежелание видеть разницу духовных путей христианского мира и
восточного приводит к весьма примечательным ситуациям. Например, в
1991 году издательство "Художественная литература" выпустило книжку
"Будда. Истории о перерождениях". В джатаке "О заклинании тоски",
включенной в состав сборника, есть следующее назидание: "Брат мой,
ведь женщины -- сластолюбивы, бездумны, подвержены пороку, в роду
людском они -- низшие. Как ты можешь испытывать любовную тоску по
женщине, этому сосуду скверны?" [814]. Издательство рекомендует эту
книжку "для семейного чтения"...
Да, Рерихи всех убедили в том, что Будда и Христос так похожи друг на
друга... Более того, ради того, чтобы лишний раз уколоть христиан, Е.
Рерих, например, пишет: "Будда высоко ставил женщину" [815]. Я был бы
готов ей поверить...
Но вот однажды, чтобы убедить сомневающихся в правоте своего тезиса о
том, что всякая женщина не более чем скверна, Будда провоцирует свою
собственную мать (в том перевоплощении) на убийство его самого
[816]... В другом перевоплощении -- будучи царем Бенареса, Будда
послал своего придворного плута сокрушить добродетель жены жреца,
которая хранила верность мужу, -- конечно же, ради подтверждения своей
спасительной проповеди: "женщин нельзя удержать от соблазна" [817].
Кто в состоянии представить, чтобы подобные легенды слагались вокруг
имени Христа? И, кстати, почему Христос, якобы учившийся буддизму в
Тибете и Индии, первое чудо совершил на брачном пире? Почему он
умножил радость собравшихся, умножив вино? Почему не предложил
помедитировать на тему об изгрызанном трупе невесты?
Так что мне представляется, что попытка Е. Рерих обличить христианство
за счет женолюбивого буддизма не отличается уважением к историческим
реалиям. Буддистские тексты возглашают вполне недвусмысленно: "То же
самое тело красавицы для трех существ разное: для собаки
-- это пища, для любовника -- существо, для монаха -- падаль" [818].
Но не все буддисты стали монахами. Некоторые дерзали вступать с
"падалью" в брачные отношения и рождать новых монахов для буддистских
монастырей *. Некоторые ламы даже решались признавать реальность своих
собственных детей... "Сын Марбы по имени Додебум погиб молодым в
результате несчастного случая. Он поехал с друзьями на праздник, где,
вероятно, молодые люди изрядно напились, что не редкость для тибетцев.
По дороге домой его лошадь, испугавшись пьяных криков, понесла, и
Додебум свалился в пропасть. После его гибели Марба, во всяком случае
внешне, пребывал в совершенно подавленном состоянии. Один из его
учеников спросил его: "Учитель, ты учишь, что все есть иллюзия, как же
тогда понять твое подавленное настроение?" -- "Все так, сын мой, но
случившееся -- это уже сверхиллюзия!" [819]

-------------------------------------------------------------------------------
* Соответственно, даже если они и соглашались с учением Гаутамы,
монахи их не считали буддистами. "Этика буддизма обращается к тем,
кому общество невмоготу, она организует не общество, а беглецов из
общества. Она ведет просвещенных в монастырь. Оттуда -- с безопасного
расстояния -- они светят миру, неспособному измениться, подают пример
человеческих отношений. Но остальных, неспособных отказаться от
семейных (и связанных с ними кастовых) связей, она оставляет зрителями
монашеского подвига и обращается к ним только за милостыней. Миряне
занимают в системе буддизма место, сравнимое с положением оглашенных в
ранних христианских общинах. Это собственно не буддисты, а
сочувствующие буддизму" (Померанц Г. О причинах упадка буддизма в
средневековой Индии. // Антология Гнозиса. Т. 1. -- СПб., 1994, сс.
193-194).
Итак, Н.О.Лосский имел основания предположить -- "Надо думать, что
буддисты, как и христиане, любят своих детей не только любовью
сострадания, но и любовью, задающейся целью развивать содержательность
их жизни, обогащать ее, а не вызывать в них отвращение к земному
бытию" [820].
Постепенно народное сердце согрело ледышку буддистской философии.
Холодная безрелигиозная и безрадостная проповедь Будды с течением
столетий начала наполняться религиозным содержанием. Мир и человек
стали представляться чем-то более привлекательным и иногда даже
заслуживающим любви. Гораздо более человечные нотки стали звучать в
буддизме махаяны, появившемся через пять веков после смерти Будды и в
самом начале христианской эры.
Если христианство на пути в "массы" что-то теряло (и реакцией на эти
потери и охлаждения было появление монашества), то в буддизме
наоборот. И сегодня люди, увлеченные в "паломничество на Восток",
незаметно для самих себя, "контрабандой" проносят в себе огромное
количество "христианских предрассудков", и проецируют в восточные
афоризмы то, любовь к чему привила им христианская культура.
То же произошло в Европе и с буддистским пониманием реинкарнации. В
эпоху, когда на Западе царствовал культ прогресса, индийская
реинкарнация "наложившись на теософский эволюционизм, приобрела
неожиданно оптимистическое звучание" [821]. Ведь "Будда побеждает
смерть именно как переход к мукам новой жизни, или побеждает смерть
через уничтожение самого субстрата, которым питается смерть, -- самой
жизни. Лишь западное сознание, когда оно соприкоснулось с этим
учением, могло -- в силу аксиоматической ценности для него жизни --
впасть в заблуждение, приняв учение о переселении душ за благую весть
о своеобразном бессмертии, о большей полноте жизни", -- пишет
проницательный русский философ С. Л. Франк [822].
Но нет этого оптимизма в индийских религиях. Именно "с переходом к
идее переселения в индийской культуре воцарился чуждый Ведам
пессимизм" [823]. Ранние индийские религиозные системы не знали ничего
о реинкарнации [824]. "Веды" не знают о перевоплощениях, и лишь в
"Упанишадах" появляется эта идея. Но там она и называется "знанием,
которое не пребывало ни с одним брахманом" (Брихадараньяка-Упанишада.
VI, 2,8).
И нельзя сказать, что это новое знание преподносилось как евангелие
("радостная весть"). Оно, по меньшей мере, озадачивало, а при своем
последовательном усвоении и просто ввергало в отчаяние. Уже в
Чхандогья-Упанишаде обращает на себя внимание ответ, который дает
вождю богов Индре созидающий дух Праджапати. Индра спрашивает: как
найти и различить свое истинное "я". Сто лет он проводит в
ученичестве, пока наконец ему не дается правильный ответ: "Если
человек покоится в глубоком сне без сновидений, это -- его "я", это --
Бессмертное, Достоверное, Всеобщее Бытие". Индра отправляется в путь,
но скоро им овладевает сомнение; он возвращается и спрашивает: "Но в
таком состоянии, о высочайший, человек ведь не знает о себе: "это я",
и не знает: "Они -- существа". Человек предан уничтожению. Я не вижу
здесь ничего обнадеживающего". -- "Именно так, -- ответил Праджапати,
-- это действительно так" [825].
С.Н.Трубецкой -- друг и ученик Владимира Соловьева и, пожалуй, лучший
русский знаток истории философии, -- по этому поводу заметил:
"Последнее сомнение Индры относительно выгоды беспробудного сна --
сампрасады -- делает большую честь этому богу, так как многие из его
соотечественников вполне успокаивают свои сердца в немом ничтожестве
нирваны" [826].
Переселение не ведет к спасению; скорее надо искать спасения от него
самого. Отныне "сумма и сущность всей индийской философии есть скорбь
метемпсихоза и способ избавления от нее" [827].
Поэтому сугубо странен энтузиазм европейских проповедников
реинкарнации. Ведь даже если есть реинкарнация, задача восточных
"спасителей" (от Кришны до Будды) -- найти путь, чтобы эта жизнь стала
последней.
Знает эту скорбь (правда, порожденную не как таковой идеей
реинкарнации, а идеями космических циклов) и библия. Ветхозаветный
мудрец Екклезиаст жалуется как раз на тот бесконечный космический
возврат, который утешал Сократа. "Что было, то и будет; и что
делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает
нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это было уже в
веках, бывших прежде нас" (Еккл. 1, 9-10). Ап. Павел называет цикл
узаконенной повторности "суетой", от которой мается и стонет все
творение (Рим. 8, 20). Но теперь -- появилась надежда, и "мы спасены в
надежде" (Рим. 8, 24). "
Эта надежда -- Христос и Его обетование: "верующий Меня, не умрет
вовек" (Ин. II, 26). Если даже на эти слова Христа посмотреть глазами
человека, исповедующего философию реинкарнации, разве не очевидно, что
они возвещают свободу от перевоплощений тем, кто примет Евангелие и
соединится со Христом? Даже если бы Христос признавал перевоплощения
-- Он недвусмысленно возвестил, что "верующий в Меня" будет избавлен
от морока перевоплощений. Христианину просто не нужно колесо сансары.
При этом полезно было бы помнить "кармический закон", утверждающий,
что тот, кто знает более высокий путь освобождения, но следует
низшему, перерождается демоном в аду... Неужели путь Евангелия, путь
преп. Сергия Радонежского, путь преп. Серафима, путь апостола Павла
ниже пути оккультного духознайства?
Вот современный вариант "пари Паскаля": если реинкарнации нет, а вы
верите в нее и не верите Евангелию -- вы готовите себе дурное будущее.
Если инкарнации нет, и вы веруете и живете сообразно Евангелию -- его
обетования станут вашими. Если же реинкарнация есть, а вы верите не в
нее, а лишь в уверение Христа, то вы будете свободны от реинкарнации и
вслед за Спасителем войдете в мир, не знающий смерти. Если же
реинкарнация есть, и вы признаете ее, -- то вам это все равно не сулит
ничего хорошего, и вам все равно надо искать путь избавления от
реинкарнации, но этот путь будет пролегать уже без Христа.
Все Евангелие говорит о выборе: решайся сейчас, раз и навсегда.
Прощение и благодать означают, что человек, совершивший конечное,
ограниченное во времени доброе стремление души, может войти прямо в
Вечность. Кармическая химчистка не нужна. Там, где не успевает сам
человек, за него восполняет Бесконечная Божественная Любовь.
И стакан холодной воды, во имя Христово поданный страннику, не
останется без награды.
Да, у этой вести о том, что человек должен раз и навсегда решить свою
участь, была и обратная сторона. Неправильный выбор больше нельзя
поправить. И все же христианская проповедь прощения и ада оказалась
"верой, победившей мир". Людям поздней античности она показалась
более милосердной, чем вечные кармические скитания, неизвестно из-за
чего начавшиеся и неясно чем кончающиеся. "Вечно, бесконечно должна
блуждать душа темными коридорами, изживая свою Карму. Это -- плохая
бесконечность природного порядка, перенесенная и на божественную
жизнь. Старое христианское сознание знало конец, исход, победу над
временем, рай и ад, за которыми нет уже природного эволюционного
процесса. Ад и был той дорогой ценой, которой откупались от кошмара
плохой бесконечности перевоплощений, бесконечных эволюций. Но лучше
даже вечный ад, чем этот бесконечный процесс", -- поясняет этот выбор
Н. А. Бердяев [828].
Лучше ощущать себя ответственным хозяином своей судьбы, и верить при
этом в Бога с человеческим лицом (во Христа), чем жить с сознанием,
что человек должен в бесконечных перевоплощениях в будущем изживать
последствия своих бесконечных перевоплощений в прошлом.
Зло увековечивается учением о карме: ибо зло, совершенное в этой
жизни, обрекает и в будущей жизни быть злым. "От учения о Карме веет
кошмаром неискупленного прошлого, простирающего свои нити на
бесконечное будущее" [829]. И карма не простит там, где может понять и
простить Христос, сказавший о Своей миссии: "Дух Господень на Мне; ибо
Он послал Меня проповедовать пленным освобождение, слепым прозрение,
отпустить измученных на свободу" (Лк. 4,18).
Теософы не чувствуют себя "измученными", они не чувствуют себя
грешниками, они уверены в том, что смогут сами прожить эту жизнь так,
чтобы потом пожить чуток получше, а там -- еще немного лучше и еще
...*

-------------------------------------------------------------------------------
* Кстати, понимают ли обычные охотники порассуждать о
"перевоплощениях", что "лучшей" реинкарнацией является не рождение в
семье американского миллионера, а рождение в бедной тибетской или
индийской семье, не знающей ни кондиционера, ни видео и живущей
впроголодь? Готовы ли они всерьез идти путем личной аскезы? Или им
просто нравится показывать друг другу, сколь "широки" их взгляды по
сравнению с "невежественным и закосневшим в догмах православием",
которое, вдобавок, все никак не догадается поставить в храмах скамейки
для большей комфортности при "общении с Космосом"?
Но вновь скажу -- сами буддисты отнюдь не столь оптимистично смотрят
на реинкарнационные коловращения. Они, как и христиане, стараются
найти образ такой жизни, чтобы "не увидеть смерти вовек".

-==20. НИРВАНА И ЦАРСТВО БОЖИЕ==-  

         Благодарю вас, -- без малейшего акцента сказало лицо индуса,
         -- мне ничего не нужно. -- Слегка открыв глаза, оно еще раз
         повторило: -- Мне ничего не нужно. -- И широко раскрыв глаза,
         сказало вновь: Мне ничего не нужно. -- И с тихим шелестом
         исчезло среди густевших теней сада. -- Христианин скромнее,
         ему что-то нужно, -- пробормотал священник... Когда индус
         заговорил с вами, -- тихо начал патер, -- на меня словно
         озарение нашло. Он просто трижды повторил одно и тоже, а я
         вдруг увидал и его самого, и все его мироздание. Он в первый
         раз сказал: "Мне ничего не нужно", и я почувствовал, что ни
         его, ни Азию нельзя постигнуть. Он повторил: "Мне ничего не
         нужно", и это значило, что он, как космос: ни в ком и ни в
         чем не нуждается -- в Бога не верит, греха не признает.
         Блеснув глазами, он повторил свои слова еще раз. Теперь их
         следовало понимать буквально: ничто -- его обитель и заветное
         желание, он алчет пустоты, как пьяница -- вина.
                                                   Г.К.Честертон [830]
Колесо перевоплощений, колесо страданий останавливается в Нирване. То
ли это место, куда напутствует православная панихида -- "идеже несть
болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная"?
Ключевое для буддизма понятие нирваны довольно многозначно. С точки
зрения субъективно-психологической, нирвана -- это состояние
отсутствия желаний, при котором нынешнее существование не может
оказать никакого влияния на существование последующее. Причем надо
заметить, что речь идет об устранении всякого влияния нынешнего
существования на будущее. Жизнь не должна оставить следа. В ней не
должно быть таких действий, которые имели бы последствия в будущем.
Надо пройти по миру, не оставив в нем никакого следа.
В своем исходном утверждении Будда прав: человек испытывает боль
оттого, что его желания не реализуются. Но христианство вместо
отсечения и истребления всех и всяческих желаний, вместо ампутации
желающей и волящей части человеческого естества предлагает
преображение. Похоти здесь противостоит любовь к Богу, а не
скопчество, гневу -- любовь к ближнему, а не апатия. "Наша вина т.е.
не-хотение или недостаточное хотение и есть та самая немощь, в которой
многие правильно видят самую суть греха... Не стремись свалить вину
свою на Бога, не лукавь! Сознайся, что в неполноте Богоявления виноват
ты сам и виноват тем, что недостаточно стремился к Богу, а был косен и
ленив", -- так пишет русский христианский философ Л.П.Карсавин,
подтверждая, что в христианском мире грех -- это не наличие любви и
желания, а малое количество или недолжная направленность того и
другого [831].
В христианстве считается, что зло происходит из неверного движения
воли по направлению к неистинному благу или из недостатка воли и
желания, когда человек движется к истинному добру. Значит, надо не
уничтожать желания человека, а воспитывать их, ослаблять страстные
устремления и обращать энергию человека (в том числе и энергию эроса)
на служение Благу. Как еще во втором веке заметил христианский
апологет Минуций Феликс, "если бы Бог хотел евнухов, Он мог бы создать
их Сам" [832].
Ориген особо обращает внимание на слова апостола "хотеть и
действовать -- от Бога" (Флп. 2,13), поясняя, что речь идет не о
всяком действии и всяком желании, а о способности к этому *.
Способность желать -- это дар Бога. Надо лишь правильно им
пользоваться.

-------------------------------------------------------------------------------
* Ориген. О началах. Новосибирск, 1993, с.215. Тот же смысл имеет еще
одно часто прорекаемое место Писания. В знаменитом высказывании ап.
Павла "всякая власть от Бога", нередко превратно толковавшемся разными
политиками и богословами, "всякая" -- это не квантор всеобщности, а
всего лишь неопределенный артикль. Речь идет не о любой власти, а о
принципе власти. То, что люди способны повелевать и творить -- это
есть Божий дар. "Как это? Неужели всякий начальник поставлен от Бога?
Не то говорю я, отвечает апостол, у меня теперь идет речь не о каждом
начальнике в отдельности, но о самой власти. Существование властей,
причем одни начальствуют, а другие подчиняются, -- все это называю я
делом Божией премудрости... Так и Соломон, когда говорит, что от
Господа "сочетается жена" (Притч. 19,14), разумеет здесь, что брак
установлен Богом, а не то, что Бог сочетает каждого вступающего в
брак, так как мы видим, что многие вступают в брак с дурным
намерением... Так как равенство часто доводит до ссор, то Бог
установил многие виды власти и подчинения: между мужем и женою, между
сыном и отцом, между старцем и юношей, начальником и подчиненным,
учителем и учеником" (св. Иоанн Златоуст, 23-я Беседа на Римл. //
Творения. Т.9. Кн.1. -- СПб., 1903, сс. 774-775). Тот факт, что
человеческое общество структурировано, что в нем есть те, кто могут
взять на себя ответственность и харизму управления общественной жизни
и то, что большинство остальных людей относятся к этому не
по-диссидентски спокойно -- это залог существования общества и той
доли стабильной консервативности, которая только и может дать
необходимый простор для постепенного становления как отдельного
человека, так и всего сообщества.
Буддизм полагает, что карма действует через силы иллюзии, желания и
отвращения. Желания и отвращение можно нейтрализовать практикой йоги,
а иллюзию -- философским прозрением. Неверно направленное движение
воли буддизм пытается остановить рассудком, спешно проведя надлежащую
медитацию.
Христианство же полагает, что движение ко греху должно останавливаться
живой нравственной интуицией (у совершенных "чувства навыком приучены
к различению добра и зла" -- Евр. 5,14) и любовью. Мало изгнать
страсть -- душу, освобожденную от мрака, надо наполнить светом.
Поэтому не одобряет пути медитаций свят. Феофан Затворник: "Иные
делали, а может, и теперь делают так: заметив страстное и вознегодовав
на него, начинают изобличать его непотребство. Например, пришел помысл
гордости, -- они начинают читать: гордость Богу противна; ты, земля и
пепел, как не стыдишься возноситься помыслом, помяни грехи свои и
подобное. Все подбирают мысли против гордости, полагая, что этим
прогоняют горделивый помысл. Бывает, что и прогоняют; но вообще этот
прием неверен. Обличая страстный помысл, все же держим его в уме, и он
между тем шевелит чувство и пробуждает желание, то есть продолжает
сквернить душу. Да и одно присутствие его в мысли уже есть скверна.
Когда же, не вступая в словесную прю со страстным, прямо обратимся ко
Господу, то этим страстное уже отстраняется от очей ума, взирающего на
Господа" [833]. В общем -- "сей дух изгоняется постом и молитвой". А
что же и есть молитва как не предельное напряжение воли, ищущей добра
и исполнения воли Божией?!
Мы еще увидим, сколь различно понимается значение служения,
исполненного Христом и Буддой в основанных ими религиях. Это, так
сказать, "объективная" сторона сотериологии. Но и в субъективной ее
части, говорящей о том, какие усилия должен приложить сам верующий для
обретения пути спасения, уже заметно видна разница. Здесь отношения
взаимного отрицания. Для буддиста путь жажды и любовных отношений,
предлагаемый Евангелием, есть ущербный путь. Для христианина путь
погашения всех желаний, предлагаемый Буддой, предстает как путь
омертвения, а не оживления человека.
Для Будды воля, устремленность к какому бы то ни было бытию,
порождаемая невежеством -- вот та стрела, которая поразила человека, и
ее надо вытащить. Не тот или иной недолжный вид ведения или похоти,
нет -- саму волю, сами желания как таковые. А потому, как пишет Г.
Померанц, "у буддизма нет цели, к которой можно приблизиться волевым
усилием. Понимание нирваны как цели профанирует буддизм" [834].
Интересно, как бы Гаутама отнесся к проповеди своего "ученика" Иисуса
из Назарета, если бы услышал его слова "Блаженны алчущие правды"?..
Именно благодаря этим словам европейский мир устоял перед чарами
вечной полудремы Востока... А Будда за них, скорее всего, сделал бы
выговор: "Алкать и жаждать? Ты плохой ученик, ты еще не понял
главного: не только зла нельзя желать, но и добра!"
Сугубая проблематичность буддизма заключается в том, что даже благую
карму нельзя копить, потому что даже сумма добрых дел и стремлений
перекомбинирует наши скандхи так, что они вновь породят некое
индивидуальное и смертное существо -- пусть даже в высшей касте или в
высшем мире. Даже если ты родишься в мире богов -- все равно это не
будет освобождением. Скорее это осложнит твою задачу, потому что боги
живут уж очень долго. И они также маются суетой бытия, но, согласно
учению Будды, боги могут достичь окончательного освобождения, только
вернувшись в человеческую жизнь. Рано или поздно духовная радость тоже
кончится, а, значит, радость тоже есть дуккха -- страдание (ибо
страдание -- это все, что преходит). Значит -- лучше не осложнять свою
карму желанием наследовать "Царство Небесное"...
В буддизме желание обожения и причастия Богу называется "пятой цепью
сердца". Не менее всех остальных она препятствует конечному
освобождению мудреца и наравне со всеми должна быть перерезана.
Поэтому Будда обращался к Суданте, богатому купцу-благотворителю, с
таким увещеванием: "Стремиться к небесному блаженству есть великое
зло, ибо всякое пожелание, возрастая, приносит скорбь. Итак,
упражняйся в искусстве отречения от поисков чего бы то ни было, ибо
отрешение от всякого желания есть счастие полного покоя. Не желай же
ничего: ни жизни, ни ее противоположности. Мы должны достигнуть
пассивного состояния, немышления, конечной пристани, нирваны, покоя.
Ибо все пусто!" [835].
На мой взгляд, подобная проповедь не может быть помещена в
тринадцатую главу Евангелия от Матфея, в которой Христос рассказывает
Своим ученикам, как надо иcкать Небесное Царство: "Подобно Царство
Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и
от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле это.
Еще подобно Царство Небесное купцу, ищущему хороших жемчужин, который,
найдя одну драгоценную жемчужину, пошел и продал все, что имел, и
купил ее" (Мф. 13,44-46). Особенность этого текста еще и в том, что
он говорит не только о том, как человек должен жаждать Царства, но и о
том, как само это Царство ищет человека. Так Христос оставил все, что
имел у Отца, обнищал до положения странствующего плотника и преданного
учителя -- чтобы найти для Своего Небесного Царства несколько жемчужин
в человеческих душах... Не это ли -- та "тайна Царствия Небесного"
(Мф. 13,11), которую дано было знать апостолам, и которую не знали
внешние, видевшие на Небесах только Закон?
Буддист же скажет христианину: за то, что ваш Бог стремится ко
спасению людей, а вы стремитесь к вашему Богу, за это и вы, и ваш Бог
как раз и обречены на карму существования и до Нирваны вам, невеждам,
еще медитировать и медитировать...
Не только Бога, но и Нирвану нельзя искать с желанием. "Нирвана не
для тех, кто ее жаждет, ибо непременным условием любой Нирваны
является полное отсутствие желания", -- предупреждают буддистские
тексты [836]. Нирвана -- это остановка всякой деятельности сознания.
Мысль о Нирване, поскольку она есть мысль и движение сознания, уже
становится между бездеятельной пустотностью и разумом, мечтающим
погасить самого себя.
Христианин "пробуждается" от "окамененного нечувствия" к деятельности,
дабы "восходить от славы в славу и "истее Тебе причащатися в
невечернем дни Царствия Твоего". Буддист "пробуждается", чтобы более
ничего не делать никаким движением мысли или чувства. Некий мудрец
Сараха так описывает цель пробуждения: "Когда разум связан, он
порывается блуждать во всех десяти направлениях. Если его развязать,
он пребывает недвижимым. Я донял, что он также хитер, как верблюд"
[837].
Но в христианстве освобожденный разум именно двинется -- он
освобождается для естественного, природного движения к Богу. Человек
создан для жизни в Боге, и поэтому в его душу вложено естественное
стремление к Истоку Бытия. Это стремление человек разменивает на
мелочи, путаясь и блуждая, он обоготворяет то, что ущербляет его, а не
обогащает. "Проснувшийся" христианин не удушает в своем уме
многообразие влечений, а все свои силы, стремления, влечения собирает
воедино ("уцеломудривает") и переадресует к Богу. "Ярость вся целиком,
-- по слову преп. Максима Исповедника, -- превращается в божественную
любовь" [838]. И тогда, -- говорит преп. Иоанн Дамаскин -- человек
"вследствие своего тяготения к Богу делается Богом" [839].
Путь к Царству Божию -- это путь пробужденного стремления. Путь к
Нирване -- это путь угасания. Вот пример погашения сознания: "Одна из
разновидностей в концентрации мысли заключается в выборе какого-нибудь
пейзажа, например, сада. Его созерцают, наблюдают во всех
подробностях. Запоминают растущие в нем разнообразные цветы, их
расположение, деревья, присущую каждому из них вышину, форму ветвей,
разницу в листве, и так, последовательно изучая все подробности,
обходят весь сад, запоминая все особенности, какие только удается
отметить. Создав себе отчетливое представление о саде, когда его
видишь так же с закрытыми глазами, как и с открытыми, начинают из
составляющего сад сочетания признаков мысленно одну за другой удалять
различные детали. Постепенно цветы теряют окраску и форму, они
рассыпаются, и даже оставшаяся от них пыль рассеивается. Деревья
лишаются листвы, их ветви сжимаются, будто входят в ствол, потом ствол
утончается и превращается в простую линию. Линия эта становится все
тоньше и, наконец, исчезает. В результате остается только голая земля.
У земли теперь нужно отнять камни, почву. Земля, в свою очередь,
исчезает и т.д. Такие упражнения приводят к уничтожению представлений
о мире форм и материи, к последовательному достижению чистого и
бескрайнего пространства, понимания бесконечности сознания и, наконец,
к постижению сферы "пустоты" и сферы, где нет ни сознания, ни
отсутствия сознания" [840].
Это не перевод внутреннего взгляда от мира тварного к Вечному. Это
закрытие самого взгляда. Это не переориентация ума и воли, а стирание
собственно ума и самой воли.
Поэтому понятна реакция христианина на буддистскую нетовщину. Едва ли
не впервые эта реакция была выражена в статье Владимира Соловьева под
характерным названием "О буддийском настроении в поэзии": "Безусловное
отсутствие всяких признаков любви к кому бы то ни было -- странный
способ готовиться к вступлению в чертог всех любящего Бога" [841].
Впрочем, это не упрек буддистам. Буддисты и не собираются вступать в
"чертог Бога". Но тем, кто пытается синтезировать Евангелие с Буддой,
стоит задуматься над этими словами Соловьева. Если брать ту цель, что
ставит Евангелие, то можно ли ее достичь с помощью тех практик, что
предлагает буддизм?
Здесь взаимная несовместимость: то, что ценит христианство, отвергает
буддизм; и то, к чему стремится буддист, страшит христианина. "Я
люблю, тебя, жизнь" -- это христианская песня. "Жизнелюбие" в западном
мире -- добродетель. В буддизме -- порок.
Иногда встречаются попытки представить Нирвану как Полноту Бытия, как
апофатическое описание Божественной Преизбыточности. Но любимый образ
буддистов, привлекаемый ими для пояснения нирваны -- это огонь в
лампе. Когда в лампе выгорает все масло, она потухает. Человеческое
существование -- это лампа. Она горит, то есть длится, пока в ней есть
элементы бытия. Элементы бытия втягиваются в лампу желаниями. Угаси
желания -- и огонь погаснет. Жизнь уйдет. "Огонь светильника горит,
кажется длящимся, существующим. Между тем в каждое мгновение мы имеем
в действительности новый огонь, длящегося огня нет. Следовательно, нет
и огня вообще, а есть какое-то течение новых элементов, которое мы
привыкли называть огнем. Когда масло в светильнике иссякнет, огонь
погаснет, течение моментов огня прекратится. Так угаснет и мировая
жизнь, когда перестанут появляться элементы бытия. Путь к этому
угасанию изменчивого мерцания нашей жизни найден Буддою" [842].
Так может ли образ погасшего светильника быть символом полноты
божественного огня?
Цель Будды -- загасить огонь жизни; цель Христа -- поддержать. Как
отмечает Ганс Кюнг, "самый дискуссионный вопрос буддизма -- не
означает ли погашение страданий погашение самого человека" [843].
Ранний буддизм был вполне философичен и, кроме того, активно
противостоял брахманизму. Его не пугала последовательность. И он ясно
отличал идеал единения с Брахманом от своей проповеди Нирваны. "Дары
проповедуют обездоленным, желания душам заурядным, пустоту -- лучшим"
[844]. Нирвана -- смерть, за которой нет возрождения.
Согласно раннебуддистской школе вайбхашиков Нирвана "реальна". Она
действительно уничтожает жизнь, а не образно [845].
Утверждение "реальности" Нирваны здесь, замечу, сродни утверждению
позитивности атеизма. Мой первый семинар по изучению "научного
атеизма" начался с того, что профессор сразу ответил на витавший в
воздухе вопрос: "На вопрос, есть Бог или нет, научный атеизм отвечает
утвердительно: Да, товарищи, Бога нет!" Столь же реалистично и
позитивно учение о нирване в раннем буддизме: Да, товарищи, жизни
больше не будет!
В буддизме тхеравады ("южном буддизме") и поныне понятие Нирваны
тождественно уничтожению. И лишь в более поздние времена Нирвана
вместо чистой пустоты начала пониматься как выражение качественного
блаженства, как рай [846]. Теософия же иногда колеблется между этими
двумя концепциями *, иногда же придумывает третью возможность
интерпретации Нирваны как отдыха между воплощениями.

-------------------------------------------------------------------------------
* "Сохранит ли обожествленный человеческий дух навеки свою истинную
индивидуальность, или он растворяется без остатка в едином
Универсальном начале -- этот вопрос по-видимому остается нерешенным
для г-жи Блаватской, которая колеблется то в ту, то в другую сторону,
потому, вероятно, что вообще отношение между индивидуальным духом и
абсолютным принципом недостаточно выяснено в нео-буддизме, не
разделяющем, однако, точки зрения подлинного первоначального буддизма,
для которого этот вопрос решался очень просто, или, лучше сказать,
вовсе упразднялся, так как тут одинаково отрицалось и универсальное и
индивидуальное бытие" (Соловьев В.С. Рецензия на книгу Е.П.
Блаватской: "The Key to Theosophy". // Соловьев В. С. Собрание
сочинений. Второе издание. Т.6 (Репринт -- Брюссель, 1966), с. 290 ).
И все же теистическое, позитивное понимание Нирваны несовместимо с
классическим буддизмом. По выводу Ф.И.Щербатского, "как практическая,
так и теоретическая часть буддизма сводится к идее угасания всех
активных сил жизни в абсолюте. Но что означает это бессмертие? Есть ли
это бессмертие ведических времен? Или нечто похожее на рай позднейшего
вишнуизма? Ничего подобного! Ибо только одно слово встречается как
эпитет нирваны -- уничтожение. В буддийском воззрении нет недостатка в
раях, но Нирвана находится вне всяких доступных воображению сфер.
Слова "бессмертное место" просто означают неизменное, безжизненное и
бессмертное состояние, где нет ни рождения (то есть перерождения), ни
смерти (то есть повторной смерти). Люди навсегда исчезают в нирване,
угасая в ней без остатка" [847].
Это состояние отрешенности от мира без обретения Бога до некоторой
степени знакомо христианству. Современный подвижник архим. Софроний
(Сахаров) так описывает это состояние: "Я ушел от твари, но Бога нет
со мною..." [848].
Действительное и сущностное сопоставление разных религий возможно
лишь через сравнительный анализ их сотериологических представлений и
практик. Ниже мы увидим, сколь по-разному решается в христианстве и в
буддизме вопрос о том, от чего надо спасаться человеку и о том, какие
пути могут привести к спасению (главы о Грехопадении и Искуплении).
Сейчас можно уже сказать, что и цель спасения понимается вполне
по-разному. Нирвана -- это не Бог.
Ф.Щербатской так поясняет смысл Нирваны В.Вернадскому, который искал
аналогии своим идеям в восточных философиях: "Сравнение можно тогда
только провести полнее, если у Вас есть теория не только о начале этой
силы, но и о ее конце. Если био-гео-химический процесс свести, как и
вечное движение, к процессу уравнивания энергий и предвидеть момент,
когда все энергии успокоятся и тот процесс остановится, то получится
нирвана, полная остановка всех энергий. Так и определяют буддисты свою
Нирвану -- как остановку кармы и всех энергий; это не что иное как
энтропия, der Warmetodt" [849].
Что ж, продолжим аналогию, предложенную Щербатским. Нирвана -- это
остановка, угасание всех движений и всех энергий, энтропия. В науке
это представление известно под именем гипотезы "тепловой смерти
Вселенной" (Warmetodt). Представим, что наступит момент, когда все
звезды погаснут, когда рассыпятся в пыль все планеты. Наконец, все
атомы и все элементарные частицы исчерпывают сроки своих жизней. Что
утешительного в этой картине? Я умру насовсем и ничто из того, что
было во мне и чем я был, более не будет существовать. С точки зрения
европейца, буддизм не более оптимистичен и утешителен, чем обычный
материализм.
Перспектива всеобщей энтропии понуждает западных философов искать
устойчивость мироздания, и это приводит к выводу о том, что Вселенная
-- это "открытая система", "за пределами" которой есть Источник бытия.
Бог -- хранитель всея вселенныя. Бог удерживает мир в бытии. И то, за
что ценит и благодарит Творца западная мысль, оказывается причиной, по
которой истинный буддист должен сторониться мира богов. Боги,
признаваемые буддизмом, невечны. Но все же они причастны к оформлению
бытийного потока и включены в него. Тот, кто неосторожно причастится к
миру богов, и сам задержится в бытии слишком надолго. Он слишком долго
будет влачить цепи существования (пусть даже блаженно-божественного) и
тем самым надолго отдалит от себя момент своей личной нирванизации.
Христиан зовет к себе Бог, буддистов -- Пустота. "Высшее состояние
Нирваны есть высшее состояние не-бытия. Приходит время, когда вся
бесконечность спит или отдыхает, когда все вновь погружено в одну
вечную и несотворенную сумму всего. Сумму латентной бессознательной
потенциальности", -- говорят Махатмы [850]". У этого состояния
бессознательного и бестворческого "потенциального бытия", то есть
стояния на грани жизни и уничтожения, в языке христианского богословия
есть свое имя: "ад". Во всей своей страшной реальности над буддистами
могут сбыться слова Христа: "Где сокровище ваше, там и сердце ваше";
куда устремлен своими мечтами человек -- туда и определит он себя
навечно. Желал ли ты пустоты? Небытия? Распада? -- Приими.
Итак, хотя и обещают как Христос, так и Будда свободу от смерти своим
последователям -- но сколь разные орудия они предлагают для достижения
этой цели! Будда желает избавить людей от жизни, Христос -- от смерти.
"Испугавшись телесной смерти, -- пишет Н.О.Лосский, -- Готама ищет
спасения в смерти абсолютной, в совершенном уничтожении бытия" [851].

-==21. ВЕРОТЕРПИМОСТЬ И БУДДИЗМ==-

Итак, буддизм и христианство достаточно различны. Радикально различны.
Разное понимание источника греха. Разное понимание следствия греха.
Разное понимание человека. Разное понимание Бога. Разное понимание
цели духовного пути. Разное понимание средств. И каждое из этих
различий не может быть отнесено к типу взаимодополняющих инаковостей.
Это именно отношения противоречия.
Заметить и осознать это различие не значит проявить агрессивность.
Напротив, умолчание об этой разнице сегодня становится опасным.
Европоцентризм в конце XX столетия явно сменяется тибетоцентризмом.
Преклонение перед Тибетом проникло даже в фантастическую литературу.
Эта не слишком научная фантастика обещает рай на земле, если буддизм
"планетарно" восторжествует над Евангелием. У американского писателя
Артура Кларка есть роман "Большая глубина". По сюжету персонаж,
борющийся за права животных, решает встретиться с далай-ламой и
заручиться его поддержкой. Далее следует религиеведческий прогноз
Кларка: "Глупо недооценивать могущество религии, даже такой
миролюбивой и терпимой как буддизм. Всего сто лет назад это было бы
немыслимо. Но коренные политические и социальные перемены последних
десятилетий подготовили почву. Три главных конкурента буддизма
потерпели крах, и среди всех религий он один еще сохранял заметную
власть над умами. Христианство, не успев оправиться от ударов,
нанесенных ему Дарвином и Фрейдом, было окончательно добито
археологическими открытиями конца XX столетия. Индуизм с его
изумительным пантеоном богов и богинь был обречен на гибель в век
научного рационализма. И, наконец, мусульманство, подорванное теми же
факторами, совершенно утратило престиж, когда восходящая звезда
Давида затмила тусклый полумесяц Пророка. Эти три веры не исчезли
окончательно, однако их былой власти пришел конец. Только учение
Будды, заполнив вакуум после других верований, ухитрилось не только
сохранить, но и укрепить свое влияние. Буддизм -- не религия, а
философия, он не основан на откровениях, поэтому удары, сокрушившие
прочих великанов, не причинили ему ущерба. Франклин отлично знал, что
одно из основных правил буддизма -- уважение ко всему сущему" [852].
Единственное, чего, похоже, не знал Франклин, так это то, что
далай-лама глава не философского кружка, а ламаистского культа, в
котором есть и откровения, и видения, и пророчества, и магическое
оружие, и даже "божественные палачи-шимнусы". Но Франклину
простительно этого не знать -- ведь по профессии он космонавт и мало
разбирается в тех космологиях, с помощью которых не долетишь до
"песков Марса".
Но у меня есть вопросы к Артуру Кларку. Например -- что он имеет в
виду под "археологическими открытиями конца XX столетия"? Находки в
середине века в Кумране скорее подтвердили историческую корректность
христианства (хотя бы тем, что у кумранитов в ходу были т. н.
"неканонические" ветхозаветные книги, авторитет которых признается
православными и отвергается современными иудеями и протестантами). И
как вообще археология может опровергнуть Евангелие? Может, А.Кларк
надеется, что однажды археологи раскопают скелет невоскресшего
Иисуса?
Еще более непонятна его уверенность в том, что христианство оказалось
несостоятельно перед лицом биологии и психологии XIX века. Если Кларк
полагает, что теории Дарвина и Фрейда нанесли смертельный удар
христианству и исламу -- почему же в таком случае "звезда Давида" от
этого только разгорелась? В Евангелии и Новом Завете нет ни строчки, с
которой теория Дарвина входила бы в противоречие *. У дарвинизма
возникают трения лишь с первой главой книги Бытия, или, скажем иначе,
-- с первой главой Торы.

-------------------------------------------------------------------------------
* Отношение христианства к эволюционной теории совсем не так
отрицательно, как кажется школьным учителям. Как однажды заметила сама
Блаватская, английский "епископ Темпль в своем труде "Религия и наука"
выступил как ярый защитник дарвинизма" (Блаватская Е.П. Тайная
доктрина. Т.2, с. 809).
И Фрейд, насколько мне известно, обличал больше всего культ
божественного Отца, а не почитание Сына. У Фрейда есть книга "Моисей"
(в которой он пытается доказать, что Моисей не был евреем), но нет
книги "Иисус". Откуда же именно у иудаизма взялся иммунитет против
дарвинизма и психоанализа? Так что прогноз Кларка о грядущем всемирном
торжестве иудаизма и ламаизма и интересен, и, пожалуй, даже
реалистичен. Вот только причины будущего триумфа этих религий,
возвещающих пришествие Машиаха-Майтрейи, Кларк изложил некорректно.
Со времен написания "Большой глубины" миф о веротерпимости и миролюбии
буддизма распространился еще шире. Но от этого не перестал быть
мифом.
Полтысячи лет "веротерпимые буддисты" жестко полемизировали с
традиционными религиями Индии.
В религиях Индии был достаточно прочно укоренен эзотерический
монотеизм. Поэтому свое учение Будда проповедовал в довольно циничной
полемике с браминами. По его мнению, брамины, говорящие о Боге Индре
как Творце всего мироздания, "учат тому, чего никто из них и их
предшественников не видал и не знал", и все речи об этом "никому
неведомом" он называет "глупыми словами, праздной пустошью", а
"состояние единения с Великим Браманом -- несуществующим" [853].
"Самые речи о ложном и правильном, спасительном пути к Божеству и о
состоянии единения с Брамою, которого никто никогда лицом к лицу не
видел, суть глупые, дурацкие речи". В.Кожевников справедливо говорит,
что по сравнению с величавыми стремлениями древнеиндийской мысли к
неведомому и неопределимому Божеству, как они выражены в Упанишадах,
это не более чем "пошлые шутки". "Прочитавши только что приведенную
мелко-рационалистическую фанфаронаду, начинаешь верить в
основательность заявления Будды, что "он до конца вытравил в себе
стремление к миру богов" [854].
Вспомним знаменитую притчу Будды о слепцах, изучающих слона.
Мудрецов, затеявших между собой спор о тайнах мироздания, Будда
сравнил со слепцами, которым дали ощупать слона. Один схватился за
бивень и кричит, что слон твердый и гладкий, другой ухватился за хвост
и потому убежден, что слон похож на змею, третьему попалось ухо и он
сравнил слона с куском лопуха. Вывод: "Вот на кого похожи все те
отшельники и учителя. У них разные точки зрения, но они слепы и не
могут видеть. В своем невежестве они склонны к ссорам, спорам, дракам,
каждый со своей точкой зрения на действительность".
Это отнюдь не притча о веротерпимости. Напротив, это призыв к
радикальному отвержению всех иных точек зрения. Все -- слепцы.
"Вцепился каждый из невежд лишь в мнение свое и видит только часть
одну, а в целом -- ничего". Это была бы притча о веротерпимости, если
бы Будда завершил ее выводом: все по своему правы. Но вывод Будды
совершенно противоположен: все невежды. Все, мыслящие иначе, чем
Гаутама -- невежды и слепцы. Гаутама действительно (как позднее
теософы) уравнял все религии. Но это -- отрицательное равенство: все
они равно заблуждаются.
И в самом деле -- вопросы, которые ставят "слепцы" из притчи Будды,
отнюдь не поверхностны. Это -- "вечные вопросы", без разрешения
которых не может обойтись ни одна философская система. "Некоторые
говорят, что мир бесконечен и вечен, другие -- что он ограничен и
временем, и пространством, одни говорят, что душа умирает с телом, а
другие -- что она бессмертна" (Удана, 68). Будда просто отказался
обсуждать эти тезисы. Но позиция человека, который стоит на одном
месте и высмеивает неуклюжие движения всех тех, кто пытается идти и
хоть что-то делать, -- это позиция далеко не плодотворная.
Веротерпимость буддистов является не следствием большей нравственной
чуткости, чем, скажем, у христиан. Она просто логично вытекает из их
метафизики. Если комплекс сочетаний, который носит имя христианина, не
познает истину буддистского пути, он сможет это сделать в какой-нибудь
другой перекомбинации ("перевоплощении"). Можно посочувствовать
заблуждающемуся -- он еще на много жизней и на много веков удержит
себя в бытии, но в принципе это поправимо. Наградой за очередную
добродетельную жизнь может стать перевоплощение в буддистской семье и
возможность услышать наконец слово истины. Христианство, не знающее
перевоплощений, гораздо более трагично воспринимает человеческую жизнь
(единственную, а потому и абсолютно ответственную) и потому более
ориентировано на миссионерство и дискуссию.
Кроме того, буддистская философия вообще не допускает представления о
"ложной религии" или "ложной вере". Дело в том, что все боги, все
духи, все демоны созданы игрой сознания. Психическая энергия, которую
поклонник вкладывает в некий мыслеобраз, накопляется в нем, и
постепенно отчуждается от мыслящего, медитирующего, молящегося ума.
Соответственно, любой мыслеобраз, которому множество людей поклоняется
в течение долгого времени, достаточно реален. Он способен им помогать,
и как бы возвращать людям энергию, которую от них получил прежде.
Божества создаются направленным к ним поклонением; это как бы
объективированная энергия поклонения. Поэтому каждая религия права:
она сама создала свой образ и потому он действительно есть.
С точки зрения буддистов, все демоны и боги -- порождения
человеческого сознания (хотя и объективировавшиеся). Поэтому буддизм
готов признать и христианство: вам показался ваш рай, ваша Церковь и
ваши святые. Это плод вашего сознания -- ну и хорошо, играйтесь с ним.
Христиане -- не вполне удачные ученики, верящие в своих призраков. А
если бы они пошли дальше, то стали бы буддистами и поняли, что они
сами творцы своих божеств.
Буддистский же посвященный должен постигнуть психический механизм
теогонии. Для этого прежде всего ученик должен вызвать и приручить
демона. Для этого он проводит много месяцев в длительной уединенной
медитации в темноте. Он его призывает, воображает, сначала видит,
затем может коснуться его, беседует с ним. Высшая цель -- когда
призрак явственно для ученика гуляет с ним средь бела дня. "С
некоторыми учениками происходят странные приключения, но среди них
бывают и победители, им удаются удержать при себе своих почитаемых
компаньонов, и те уже покорно сопровождают их, куда бы они ни
отправились. -- Вы добились своей цели, -- заявляет тогда учитель. --
Мне нечему больше вас учить. Теперь вы приобрели покровительство более
высокого наставника. Некоторые Ученики благодарят учителя и, гордые
собой, возвращаются в монастырь или же удаляются в пустыню и до конца
дней своих забавляются своим призрачным приятелем" [855]. Но есть
другие, которые ничего не видят или, видя, понимают, что это
собственное порождение. Они и становятся истинными учениками. "Именно
это и нужно было понять -- говорит ему учитель. -- Боги, демоны, вся
вселенная -- только мираж. Все существует только в сознании, от него
рождается и в нем погибает".
Нельзя отрицать глубину этого воззрения. И все же у этой теории есть
немало недостатков. Один из них состоит в том, что она заранее исходит
из атеистической предпосылки. Бога нет, и все небесные персонажи -- не
более чем проекции земных чаяний людей. Это почти Фейербах (с той
разницей, что для Фейербаха сознание онтологически вторично, бледно по
сравнению с материей и потому порождения сознания есть "тень тени", то
есть почти полное небытие, в то время как для буддистов сознание есть
основа реальности и потому порождения сознания вполне реальны и
действенны). То, что представление людей о Боге живет в человеческом
сознании, -- несомненно. Вопрос в том, исчерпывается ли богословский
образ человеческой активностью, или своим порождением он обязан еще и
внечеловеческой, сверхчеловеческой Реальности? Из того обстоятельства,
что материальный предмет отражается в моем сознании, что мое сознание
работает с отражением этого предмета, никак не следует, что образ
внешнего мира, с которым я работаю, есть исключительно мое
собственное творчество. Из того, что человек человеческими словами
говорит о Боге, не следует, что бытие Бога производно от этих слов или
тождественно им.
Да, психологические факторы играют в религии немаловажную роль.
Означает ли это, что у религии нет реального объекта? Неужели Бог есть
нечто лишь человеческое только потому, что я как человек говорю о нем?
Но тогда и любая научная речь беспредметна. Если нечто желанно -- это
не значит, что предмета желания на самом деле не существует (и в этом
основная ошибка Фейербаха). Моему психологическому опыту вполне может
соответствовать нечто реальное; причиной моей потребности в Боге
вполне может быть реальный Бог, чье притяжение я испытываю. И
буддистскую критику теологии можно обратить против него самого: а не
является ли их атеизм всего лишь проекцией их желаний? *

-------------------------------------------------------------------------------
* Этот вопрос особенно уместен был бы при разговоре с Фейербахом.
Дело в том, что Фейербах в ответ на приглашение его брата Эдуарда
стать крестным у его сына, негодующе выговорил брату за то, что тот
собирается "портить ребенка особым супранатуралистическим способом"
(см. Кюнг Г. Существует ли Бог? -- б. м. 1982, с. 171). Если Бога нет,
и церковный обряд не более чем купание, как же это с его помощью можно
"испортить" младенца?
Легко сказать, что Бог -- "проекция человеческого воображения". Но
извольте показать, как именно происходит это проецирование. Почему
столь странный итог оказывается у этого человеческого действия? Если
Бог был всего лишь проекцией человеческого рассудка -- не был ли Он
тогда лишь тотальным рассудком? И откуда же тогда утверждения о Его
тотальной непознаваемости? Как могла получиться эта сверхразумная
проекция рассудка? Говорят, что Бог -- это то, чего не хватает
человеку. Но неужели ему не хватает незнания?..
Есть еще и совершенно практический, исторический аргумент не в пользу
буддистской теории. Дело в том, что из нее логично вытекает
следствие, согласно которому более массовая религия должна быть и
более чудотворной. Образ Христа, намоленный за два тысячелетия
молитвами миллиардов христиан, сейчас должен был бы проявлять
энергетическую, чудотворную мощь, несравнимую с той, что была во
времена апостолов. И, однако, все христиане хранят память о временах
крайне немногочисленной апостольской общины как о времени почти
недостижимой позднее полноты жизни в Духе. В свою очередь, вера 12
рыбаков не могла бы победить мыслеобразы миллионов египтян.
Как бы то ни было, буддист веротерпим не в том смысле, что россияне,
симпатизирующие рериховскому учению. Он не считает, что все религии
правы, что все пути равно хороши и что он, буддист, имеет право жить
то по-христиански, то по-кришнаитски. Он полагает, что и христиане и
кришнаиты серьезно ошибаются. Но на их ошибки он смотрит "с высоты
гор". Ему просто неинтересны собственные представления инаковерующих,
и он, не выслушивая их, продолжает свой монолог: мне неинтересно, что
вы думаете о мире, Боге и человеке. Но медитировать вы должны так...
Эта позиция хорошо видна в разговоре Малункьяпутты и Будды. Будде
задаются вопросы: что есть душа, есть ли бессмертие и что есть Бог.
Будда отвечает: представь, что человека ранили отравленной стрелой.
Его приносят домой, а он, вместо того чтобы немедленно принять
противоядие, начинает расспрашивать: а кто меня ранил -- кшатрий или
брахман, какого он рода, чем занимается и где его поместье...
Это верно. Такие вопросы излишни, если точно известно, что ранила
именно стрела, и ясно, что и почему болит. Но как узнать -- какая
именно стрела поразила душу? Чем она отравлена? Что болит? Почему
больно душе и что ей угрожает? И как ее можно излечить? Вдруг больной
умирает не от той раны, что заметна, а совсем от иной болезни?
Гностики утверждали, что ранена наша телесность; буддисты -- что ранен
наш ум; христиане -- что болеет наша воля и наша любовь. Неужели так
уж безразлично все это, и жить надо по принципу -- "от чего бы ни
лечить, лишь бы лечить!". И неужели не важно определить степень
болезни и соответствующие средства для ее лечения? Если врач при
обычном порезе стремится сделать ампутацию, он становится просто
опасен для больных.
Буддизм как раз и предлагает ампутацию там, где христианство
предлагает терапию. Поскольку желания привязывают человека к колесу
сансары -- надо ампутировать вообще все чувства, желания и воления
человека. Гильотина провозглашается лучшим средством от перхоти. Ни
любовь к человеку, ни любовь к Богу не должны жить в сердце ищущего
"конечного освобождения". Как замечательно сказал об учении Будды
русский философ Б.Чичерин, -- "он хотел для человека свободы, но не
видел ее нигде, кроме уничтожения" [856].
Так что все же от представления о том, что за стрела ранила человека,
зависит способ его излечения...
Поэтому и в реальной же истории буддизм заявил о себе как о системе,
готовой к самой решительной полемике.
Настороженное отношение индусов к буддизму сказывалось уже в самом
начале буддистской проповеди. Одна ранняя легенда сохранила
чрезвычайно характерную реакцию на нее обычного благочестивого индуса.
Будда хвастается перед монахом-джайнистом: "Я победил всех врагов, я
всемудр, свободен от каких-либо загрязнений; я все покинул и обрел
освобождение через разрушение желаний. Самостоятельно овладевши
знанием, кого мог бы я назвать учителем своим? Нет у меня учителя; нет
равного мне ни в мире людей, ни в областях богов". В ответ на это
самовосхваление Будды джайнист отвечает: "Итак, друг, ты утверждаешь,
что ты -- святой, абсолютный Джина?" -- "Да!" -- аскет, "покачавши
головой", прошептал: "быть может, и так, друг!", но сам "свернул на
другую дорогу", не осмелившись идти по следам чересчур самоуверенного
проповедника [857].



 

ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2]

Страница:  [1]

Рейтинг@Mail.ru














Реклама

a635a557