Джон Рэйнберд находился от них в ста пятидесяти ярдах - на  высокой
ели.  На  ногах у него были "кошки",  страховочный пояс надежно крепил
его к дереву.  Когда дверь распахнулась,  он вскинул винтовку; приклад
жестко уперся в плечо.  И сразу пришли тепло и покой - словно на плечи
набросили плед. Потеряв глаз, он стал видеть далекие предметы несколь-
ко размытыми,  но в минуты предельной концентрации,  вроде теперешней,
зрение полностью возвращалось к нему и отмечало каждую мелочь - загуб-
ленный глаз, казалось, на миг оживал.
   Расстояние было пустячным,  и если бы в стволе сидела обычная пуля,
он бы себе стоял и поплевывал,  - но с этой штуковиной риск  возрастал
раз в десять. В стволе винтовки, специально для него переделанной, на-
ходилась стрела с ампулой оразина в наконечнике, и кто мог дать гаран-
тию,  что стрела не отклонится от курса и вообще долетит.  По счастью,
день был безветренный.
   Если есть на то воля Великого Духа и моих предков, молился про себя
Рэйнберд,  пусть пошлют они твердость моей руке и зоркость глазу, и да
будет мой выстрел точным.
   Показался отец,  и дочь с ним рядом - значит,  Джулз входит в игру.
Телескопические  линзы увеличивали девочку до гигантских размеров;  на
фоне посеревших досок ее  парка  выделялась  сочным  голубым,  пятном.
Рэйнберд успел заметить чемоданы в руках Макги;  еще немного,  и не на
кого было бы устраивать засаду.
   Девочка не подняла капюшона и молнию  застегнула  лишь  наполовину,
распахнутый  ворот открывал горло.  И тут ему опять повезло - день вы-
дался довольно теплый.
   Он подвел палец к спусковому крючку и нашел перекрестьем оптическо-
го прицела ямку на шее. Если есть на то воля.
   Он нажал на спуск. Послышалось глухое  п ф а т!- и из ствола выполз
кренделек дыма.

   Они уже готовы были спуститься с крыльца, когда Чарли вдруг остано-
вилась,  издав горлом какой-то сдавленный звук.  Энди бросил чемоданы.
Он ничего не услышал, но случилось что-то страшное. С ней, с Чарли.
   - Чарли! Ч а р л и!
   Он весь обратился в зрение. Она застыла как статуя, невероятно кра-
сивая среди сверкающей белизны.  Невероятно маленькая. И вдруг до него
дошло. Это было так чудовищно, так непоправимо, что сразу не укладыва-
лось в голове.
   У Чарли из горла, пониже хрящика, торчала длинная игла. Рукой в ва-
режке Чарли судорожно нашарила иглу, но не сумела вынуть, а только вы-
вернула кверху под острым углом.  Из ранки побежала струйка крови. Она
образовала узор на воротнике рубашки и слегка  окрасила  искусственный
мех, там, где была вшита молния.
   - Ч а р л и!  - закричал   он. У  нее уже  закатывались глаза,  она
клонилась назад, когда  он подхватил ее.  Он бережно опустил  Чарли на
крыльцо, продолжая  повторять ее  имя. Стрела  поблескивала на солнце.
Чарли  вся  обмякла,  как  мертвая.  Прижимая  ее  к себе и баюкая, он
прочесывал  взглядом  лес,  весь  залитый  светом  и  словно покинутый
птицами и людьми.
   - Кто это сделал?  - выкрикнул он. - Кто? Выйди, я должен тебя уви-
деть!
   Из-за крыльца вынырнул Дон Джулз. Он двигался бесшумно в своих тен-
нисных тапочках. Он держал наготове пистолет 22-го калибра.
   - Кто застрелил мою дочь?  - крикнул Энди.  Горло саднило, но не от
крика. Он прижимал к себе безнадежно обмякшее, бескостное тело в голу-
бой  парке  на  меху.  Он извлек двумя пальцами стрелу - вновь струйка
крови.
   Отнести ее в дом,  мелькнуло в голове. Надо отнести ее в дом. Джулз
приблизился и выстрелил ему сзади в шею - так актер Бут выстрелил ког-
да-то в президента.  На мгновение Энди привстал, еще крепче прижимая к
себе Чарли. И тут же рухнул на нее ничком.
   Джулз убедился, что Макги без сознания, и помахал своим, прятавшим-
ся в лесу.
   - Делов-то,  - буркнул он. Рэйнберд уже бежал к дому, утопая в вяз-
кой мартовской каше. - Делов-то. А разговору было!

                             СВЕТ ГАСНЕТ

   Первым звеном  в  цепи событий,  что привели к небывалым по размаху
разрушениям и человеческим жертвам, явилась летняя гроза, во время ко-
торой отказали оба генератора.
   Гроза разразилась девятнадцатого августа, спустя почти пять месяцев
после боевой операции во владениях Грэнтера в  Вермонте.  Десять  дней
парило.  А тут,  как перевалило за полдень,  сгустились грозовые тучи;
впрочем, никто из сотрудников, работавших в двух красивых, построенных
еще до гражданской войны особняках, чьи фасады разделяло широкое зеле-
ное полотно газона с ухоженными  клумбами,  никто  не  принял  всерьез
грозного предупреждения - ни садовники, оседлавшие свои газонокосилки,
ни  женщина-оператор, которая  обслуживала  ЭВМ подразделения А - Е (а
также  автоматизированную  линию  подачи  горячего  кофе)  и  которая,
пользуясь обеденным  перерывом, вывела  из конюшни  красавицу лошадь и
пустила ее  в галоп  по идеальной  дорожке для  верховой езды, ни, тем
более,   Кэп   -   он    осилил   богатырский   бутерброд   в    своем
кондиционированном офисе и снова взялся за бюджет предстоящего года  -
что ему до этой парилки за окном?
   В тот день,  вероятно, лишь один человек из всей Конторы - Рэйнберд
за версту почуял грозу, оправдывая таким образом свое имя. Он подъехал
к  стоянке машин в двенадцать тридцать,  хотя отметиться перед началом
работы он должен был в час.  С утра ломило суставы и ныла искромсанная
пустая глазница - не иначе к дождю.
   Он приехал на стареньком облезлом рыдване с наклейкой "О" на ветро-
вом стекле. Он был в белом халате уборщика. Перед тем как выйти из ма-
шины,  он закрыл глаз узорчатой повязкой. Он носил ее только в рабочие
часы - ради девочки.  Повязка смущала его.  Она напоминала ему о поте-
рянном глазе.
   Огороженный со  всех  сторон паркинг был поделен на четыре сектора.
Личная машина Рэйнберда, новенький желтый "кадиллак", заправленный ди-
зельным топливом,  имел наклейку "А" на стекле.  Что означало: стоянка
для важных персон;  она находилась под окнами особняка, расположенного
южнее.  Подземный  переход и лифты соединяли стоянку для важных персон
непосредственно с вычислительным центром и помещениями для  экстренных
совещаний, обширной библиотекой, залами для периодики и - с этого мож-
но было начать - приемной; за безликой табличкой скрывался целый комп-
лекс лабораторий и примыкавших к ним помещений,  где содержались Чарли
Макти и ее отец.
   Стоянка "В" - для служащих второго эшелона -  была  чуть  подальше.
Еще дальше находилась стоянка "С" - для секретарш, механиков, электри-
ков - словом,  для технического персонала. Стоянка "D" предназначалась
для безликой массы - для тех,  кто, как говорил Рэйнберд, на подхвате.
Эта стоянка,  с ее богатой и пестрой коллекцией развалин  детройтского
происхождения,  находилась совсем на отшибе, оттуда было уже рукой по-
дать до Джексон-Плейнс, где еженедельно устраивались гонки на фургонах
для скота.
   "Вот где развели бюрократию", - подумал Рэйнберд, запирая свой рыд-
ван;  он задрал голову, чтобы убедиться - тучи сгущаются. Грозы не ми-
новать. Часам к четырем ливанет, решил он.
   Он направился  к сборному домику из гофрированного железа,  предус-
мотрительно упрятанному среди высоких сосен: здесь отмечались служащие
пятой и шестой - низших - категорий.  Халат Рэйнберда развевался. Мимо
проехал садовник на одной из полутора десятков газонокосилок, находив-
шихся в ведении отдела озеленения.  Над машиной парил веселенький цве-
тастый зонтик от солнца.  Садовник,  казалось,  не замечал Рэйнберда -
тоже отголосок бюрократических порядков.  Для работников четвертой ка-
тегории тот,  кто принадлежал к пятой, превращался в человека-невидим-
ку.  Даже обезображенное лицо Рэйнберда почти не обращало на себя вни-
мания - как во всяком правительственном агентстве,  в Конторе работало
достаточно ветеранов,  внешность которых была "в полном порядке". Аме-
риканскому правительству незачем было учиться у  фирмы  "Макс  Фактор"
косметическим ухищрениям.  Существовал один критерий:  ветеран с явным
увечьем - протез вместо руки, инвалидное кресло, обезображенное лицо -
стоил  трех  "нормальных"  ветеранов.  Рэйнберд знавал людей с душой и
мыслями, изуродованными не меньше, чем его лицо во время той вьетнамс-
кой прогулочки в веселой компании,  людей, которые бы с радостью пошли
хоть разносчиками в "Пиггли-Виггли".  А их не брали - вид не тот.  Жа-
лость к ним Рэйнберд не испытывал. Все это его скорее забавляло.
   Он был уверен на все сто,  что те,  с кем он сейчас непосредственно
работает,  не узнавали в нем агента и хиттера.  Кем он был для них еще
семнадцать недель тому назад? Неразличимый силуэт в желтом "кадиллаке"
с поляризованным ветровым стеклом и наклейкой "А".
   - Вам не кажется,  что вас несколько занесло?  - сказал ему  как-то
Кэп.  -  У  девчонки нет никаких контактов с садовниками или стеногра-
фистками. Вы видитесь один на один. Рэйнберд покачал головой:
   - Достаточно малейшей осечки. Случайно оброненной фразы, что добрый
дядя  уборщик  с  изувеченным  лицом ставит свою машину на стоянке для
важных персон,  а после переодевается в рабочий халат  в  душевой  для
технического персонала.  Я пытаюсь создать атмосферу доверия, основан-
ного на том,  что мы с ней оба чужаки или, если хотите, уроды, которых
гноят в американской охранке.
   Кэпа покоробило:  он не любил дешевой иронии по поводу методов Кон-
торы,  тем более что во всей этой истории  методы  действительно  были
крайними.
   - Великолепно придумано, ничего не скажешь, - уколол его Кэп.
   Крыть было нечем,  потому что ничего великолепного,  в сущности, из
этой придумки пока не вышло.  Девочка даже спички и той не зажгла. И с
ее  отцом  дело обстояло не лучше - ни малейшего проблеска дара внуше-
ния,  если таковой вообще сохранился.  Они все  больше  сомневались  в
этом.
   Рэйнберда тянуло к девочке. В первый год своего пребывания в Конто-
ре он прослушал ряд курсов, которые тщетно было бы
   Сеть забегаловок,  где можно быстро перекусить,  искать в программе
колледжа  -  прослушивание телефонов,  угон машин,  тайный обыск и еще
несколько в том же духе.  Но по-настоящему его увлек один курс - взла-
мывание сейфов,  - прочитанный ветераном своего дела по фамилии Дж. М.
Раммаден. Последнего доставили прямиком из исправительного заведения в
Атланте,  с  тем чтобы он обучил своему искусству новобранцев Конторы.
Раммадена называли лучшим специалистом в этой области,  что, по мнению
Рэйнберда, соответствовало действительности, хотя на сегодняшний день,
полагал Рэйнберд, он едва ли в чем уступил бы своему учителю.
   Раммаден, который умер три года назад (Риберд, кстати, послал цветы
на  его похороны-вот где комедия!),  рассказал им целую сагу про скид-
морские замки,  про сувальные замки и цилиндровые, про предохранитель-
ную защелку,  которая намертво заблокирует запирающий механизм,  стоит
только сбить цифровой циферблат молотком или зубилом; рассказал им про
отмычки и подгонку ключей, про неожиданное применение графита, про то,
как можно сделать слепок ключа с помощью обмылка, и как делать нитрог-
лицериновую ванну, и как снимать слой за слоем заднюю стенку сейфа.
   Рэйнберд внимал Дж.  М. Раммадену с холодной и циничной заинтересо-
ванностью.  Однажды Раммаден сказал,  что с сейфами,  как с женщинами:
просто надо иметь время и необходимый инструмент.  Бывают,  сказал он,
крепкие орешки,  бывают хрупкие,  но нет таких, которые нельзя было бы
разгрызть. Девочка оказалась крепким орешком.
   Поначалу им  пришлось кормить Чарли внутривенно,  иначе она уморила
бы себя голодом. Постепенно до нее дошло, что, отказываясь от еды, она
не  выигрывает ничего,  кроме синяков на локтевых сгибах,  и тогда она
стала есть - без всякого желания, просто Потому, что эта процедура ме-
нее болезненная.
   Ей приносили книжки,  и кое-что она прочитывала - пролистывала,  во
всяком случае; иногда она включала цветной телевизор - дисплей - и че-
рез  несколько  минут выключала.  В июне она просмотрела целый фильм -
картину местного производства по мотивам "Черной красавицы" и еще раза
два прокрутила "Удивительный мир Диснея".  Больше ничего. В еженедель-
ных докладных замелькало выражение "спорадическая афазия".
   Рэйнберд заглянул в медицинский справочник и сразу все понял - воз-
можно,  даже лучше самих врачей,  недаром он воевал. Иногда девочке не
хватало слов.  Ее это не удручало;  она стояла посреди комнаты и безз-
вучно  шевелила  губами.  А  иногда  у нее вдруг вылетало не то слово.
"Что-то мне не нравится это платье.  Лучше бы соломенное".  Случалось,
она себя мимоходом  поправляла - "я имела в виду  з е л е н о е", - но
чаще всего оговорка оставалась незамеченной.
   Справочник определял афазию как забывчивость,  вызванную нарушением
мозговой деятельности.  Врачи,  наблюдавшие Чарли, бросились химичить.
Оразин заменили валиумом - никакого улучшения. Соединили валиум с ора-
зином - эффект оказался неожиданным: Чарли начинала плакать, слезы ли-
лись и лились, пока не прекращалось действие препарата. Опробовали ка-
кое-то новое средство, комбинацию транквилизатора и легкого галлюцино-
гена, и поначалу дело пошло на лад. Но неожиданно она покрылась сыпью,
стала заикаться. В конце концов вернулись к оразину и усилили наблюде-
ние на тот случай, если афазия будет прогрессировать.
   Горы бумаги были исписаны по поводу ее неустойчивой психики, а так-
же  того,  что психиатры окрестили "конфликтной установкой на пожар" -
проще сказать,  противоречие между требованием отца: "Не делай этого!"
- и настойчивыми просьбами сотрудников Конторы: "Сделай..." И вдобавок
чувство вины в связи с происшествием на ферме Мэндерсов.
   Рэйнберд все это отмел с порога.  Дело не в наркотиках, и не в том,
что  ее  держат под замком и глаз с нее не спускают,  и не в разлуке с
отцом. Она крепкий орешек, вот и все объяснение. В какой-то момент она
решила,  что не будет с ними сотрудничать,  ни при каких обстоятельст-
вах.  И баста.  Инцидент исчерпан.  Психиатры будут показывать ей свои
картинки до посинения, будут колдовать над лекарствами и прятать в бо-
роды тяжелые вздохи - как,  дескать, непросто должным образом накачать
восьмилетнюю девочку. Стопка отчетов на столе у Кэпа будет расти, сво-
дя его с ума. А Чарли Макги будет стоять на своем.
   Рэйнберд предвидел это так же ясно, как грозу сегодня утром. И вос-
хищался  девочкой.  По ее прихоти вся свора крутится волчком,  пытаясь
поймать свой хвост, и если ждать у моря погоды, они будут крутиться до
дня благодарения,  а то и до рождества. Но бесконечно так продолжаться
не может, это-то и тревожило Джона Рэйнберда.
   Раммаден, ас-взломщик,  рассказал им как-то  занятную  историю  про
двух воров:  пронюхав, что из-за снежных заносов инкассаторская машина
не смогла забрать недельную выручку, они проникли в супермаркет в пят-
ницу вечером. Замок у сейфа оказался цилиндровым. Они попытались расс-
верлить цифровой циферблат - не удалось. Попытались снять слой за сло-
ем заднюю стенку,  но и уголка не сумели отогнуть.  Кончилось тем, что
они взорвали сейф.  Результат превзошел все ожидания. Сейф открылся...
даже больше, чем нужно, если судить по его содержимому. От денег оста-
лись только обгорелые клочки,  какие можно увидеть на  прилавке  среди
нумизматических раритетов.
   - Все  дело в том,  - закончил Раммаден своим сухим свистящим голо-
сом,  - что эти двое не победили сейф. Вся штука в том, чтобы победить
сейф.  А  победить его - значит унести его содержимое в целости и сох-
ранности, уловили суть? Они переложили начинки, и плакали денежки. Они
сваляли дурака, и сейф победил их.
   Рэйнберд уловил суть.
   Шестьдесят с лишним выпускников колледжей занимались девочкой,  а в
конечном счете все сводилось к одному - вскрыть сейф. Пытаясь рассвер-
лить шифр Чарли,  они прибегли к наркотикам,  целая футбольная команда
психиатров потела над "конфликтной установкой на пожар",  и все это не
стоило  ломаного  гроша,  потому  что  они упорно тщились снять заднюю
стенку сейфа.
   Рэйнберд вошел в сборный домик, вытащил из ящика свою регистрацион-
ную карточку и отметил время прихода.  Т.  В. Нортон, начальник смены,
оторвался от книги в бумажной обложке.
   - Зря ты так рано, парень. Сверхурочных не получишь.
   - А вдруг? - сказал Рэйнберд.
   - Никаких вдруг. - Нортон смотрел на него с вызовом, преисполненный
мрачной уверенности в своей почти божественной непогрешимости, что так
часто отличает мелкого чиновника.
   Рэйнберд потупился и подошел  к  доске  объявлений.  Вчера  команда
уборщиков  выиграла в кегельбане.  Кто-то продавал "2 хорошие б/у сти-
ральные машины".  Официальное предписание гласило,  что "все  рабочие,
прежде чем выйти отсюда, должны вымыть руки".
   - Похоже, будет дождь, - сказал Рэйнберд, стоя спиной к Нортону.
   - Не болтай ерунду,  индеец, - отозвался тот. - И вообще двигай от-
сюда. Меньше народу, больше кислороду.
   - Да, босс, - согласился Рэйнберд. - Я только отметиться.
   - В следующий раз отмечайся, когда положено.
   - Да, босс, - снова согласился Рэйнберд, уже идя к выходу и мельком
бросив взгляд на розоватую шею Нортона,  на мягкую складочку под самой
скулой.  Интересно,  успеешь ли ты крикнуть, босс? Успеешь ли ты крик-
нуть, если я воткну указательный палец в это место? Как вертел в кусок
мяса. Что скажешь... босс?
   Он вышел в волглый зной. Тучи, провисшие под тяжестью влаги, успели
подползти ближе.  Гроза намечалась нешуточная.  Проворчал гром, пока в
отдалении.
   Вот и особняк.  Сейчас Рэйнберд зайдет с бокового входа, минует по-
мещение  бывшей  кладовки и спустится лифтом на четыре этажа.  Сегодня
ему предстоит вымыть и натереть полы в квартирке Чарли:  хорошая  воз-
можность  понаблюдать за девочкой.  Нельзя сказать,  чтобы она наотрез
отказывалась с ним разговаривать, нет. Просто она, черт возьми, держа-
ла  его на расстоянии.  А он пытался снять заднюю стенку сейфа на свой
манер: если только она посмеется, разок посмеется с ним вместе над шу-
точкой в адрес Конторы,  - это все равно что отогнуть уголок сейфа.  И
тогда он подденет его зубилом. Одна улыбка. И тогда они сроднятся, об-
разуют партию, что собралась на свой тайный съезд. Двое против всех.
   Но пока он так и не сумел выжать из нее хотя бы улыбку,  и одно это
приводило Рэйнберда в несказанное восхищение.

   Рэйнберд просунул свою карточку в специальную прорезь,  после  чего
отправился выпить кофе в буфет для обслуги.  Кофе ему не хотелось,  но
еще оставалось время. Нельзя быть таким нетерпеливым, вот уже и Нортон
обратил внимание.
   Он налил себе горячей бурды и осмотрелся,  куда бы сесть. Слава бо-
гу,  пусто - ни одного болвана.  Он уселся на рассохшийся продавленный
диван неопределенно-грязного цвета и стал потягивать кофе.  Его изуро-
дованное лицо (кстати,  у Чарли оно вызвало лишь  мимолетный  интерес)
было спокойным и бесстрастным.  Только мозг усиленно работал, анализи-
руя сложившуюся ситуацию.
   Все, кто имел дело  с  Чарли,  напоминали  ему  раммаденовских  го-
ре-взломщиков  в супермаркете.  Сейчас они натянули мягкие перчаточки,
но сделали это не из любви к девочке.  Рано или поздно они поймут, что
от мягких перчаток мало проку,  и, исчерпав "слабые" меры воздействия,
решат взорвать сейф. Если до этого дойдет, рассуждал Рэйнберд, то, вы-
ражаясь языком Раммадена, почти наверняка, "плакали денежки".
   Ему уже  встретилась фраза "легкая шокотерапия" в отчетах двух вра-
чей - одним из них был Пиншо, к чьим рекомендациям прислушивался Хокс-
теттер. Ему уже довелось случайно прочесть медицинское заключение, на-
писанное на таком дремучем  жаргоне,  что,  казалось,  имеешь  дело  с
иностранным языком. После перевода отчетливо проступала тактика выкру-
чивания рук: ребенок сломается, если увидит, как мучают папу. Рэйнберд
держался иного мнения:  если она увидит, как ее папа под током танцует
польку и волосы у него дыбом, она, не моргнув глазом, вернется к себе,
разобьет стакан и проглотит осколки.
   Но попробуй скажи им это.  Подобно ФБР и ЦРУ, Контора в который уже
раз убедится, что "плакали денежки". Не можешь добиться своего под ви-
дом иностранной помощи - пошли десант с ручными пулеметами и напалмом,
и пусть прихлопнут сукиного сына.  Или начини цианистым калием сигары.
Верх сумасшествия, но попробуй скажи им это. Им одно подавай - РЕЗУЛЬ-
ТАТЫ - в мерцании и блеске,  точно это сказочная гора жетонов на игор-
ном столе в Лас-Вегасе. Но вот результат достигнут, "плакали денежки":
никому не нужные зеленые клочки просеиваются меж пальцев,  а они стоят
и недоумевают - что за чертовщина?
   Потянулись другие уборщики; они перебрасывались анекдотами, хлопали
друг друга по плечу, кто-то хвалился, как он вчера сбил все кегли дву-
мя шарами, другой - что первым же шаром, говорили о женщинах, машинах,
о выпивке.  Обычный треп,  какой был, есть и будет до скончания мира -
аллилуйя,  аминь. Они обходили Рэйнберда стороной. Рэйнберда здесь не-
долюбливали.  Он не посещал кегельбана,  не говорил о своей машине,  и
лицо у него было такое, точно у киномонстра, сотворенного Франкенштей-
ном.  При нем всем становилось не по себе.  Того, кто решился бы хлоп-
нуть его по плечу, он бы в порошок стер.
   Рэйнберд достал кисет с "Ред Мэном",  бумагу ддя закрутки,  свернул
сигаретку.  Он сидел и дымил и ждал,  когда придет время спуститься  к
девочке.
   Вообще говоря,  уже много лет он не был в такой отличной форме,  на
таком подъеме.  Спасибо Чарли.  В каком-то смысле, сама того не ведая,
она  ненадолго вернула ему интерес к жизни - а он был человеком обост-
ренных чувств и какой-то тайной надежды, другими словами, жизнеспособ-
ным.  Она крепкий орешек - тем лучше. Тем приятнее после долгих усилий
добраться до ядрышка; он заставит ее исполнить для них гвоздь програм-
мы  -  пусть потешатся,  а когда она отработает номер,  он ее задушит,
глядя ей в глаза,  ища в них искру сопонимания и особый знак,  который
она,  быть может,  даст ему перед тем,  как уйти в неизвестность. А до
тех пор он будет жить.  Он раздавил сигарету и встал,  готовый присту-
пить к работе.

   Когда отказала  энергосистема,  Энди  Макги  смотрел  по телевизору
"Клуб РВ".  "РВ" значило "Ревнители Всевышнего".  Могло создаться впе-
чатление, что передачу "Клуб РВ" транслируют по этому каналу круглосу-
точно. Наверное, это было не так, но Энди, живший вне времени, потерял
способность к нормальному восприятию.
   Он располнел. В редкие минуты отрезвления он ловил свое отражение в
зеркале,  и сразу вспоминался Элвис Пресли, которого под конец разнес-
ло.  А иногда он сравнивал себя с кастрированным котом,  огрузневшим и
ленивым.
   Нет, он еще не был тучным, однако к тому шло. Когда они с Чарли ос-
танавливались  в  мотеле "Грезы" в Гастингс Глене,  он весил семьдесят
три килограмма.  Сейчас перевалило за восемьдесят пять. Щеки налились,
наметился второй подбородок,  а также округлости, чьих обладателей его
школьный учитель гимнастики презрительно называл "сисястыми".  И  явно
обозначилось брюшко.  Кормили здесь на убой, а двигался он мало - поди
подвигайся, когда тебя накачивают торазином. Почти всегда он жил как в
дурмане,  поэтому ожирение его не волновало.  Время от времени затева-
лась очередная серия бесплодных тестов, и тогда они на сутки приводили
его в чувство; после медицинского освидетельствования и одобрительного
"отзыва" ЭЭГ его препровождали в кабинет,  выкрашенный белой краской и
обшитый пробковыми панелями.
   Тесты начали еще в апреле,  пригласив добровольцев.  Энди поставили
задачу и предупредили его,  что если он перестарается - например пора-
зит человека слепотой, - ему несдобровать. Подразумевалось: не ему од-
ному. Эту угрозу Энди не воспринял всерьез. Делая ставку на Чарли, они
не посмеют ее тронуть. Что до него самого, то он проходил у них вторым
номером.
   Тестирование проводил доктор Герман Пиншо.  На вид ему было лет под
сорок;  впрочем, вида-то он как раз и не имел, одна беспричинная улыб-
ка. Улыбка эта иногда нервировала Энди. Бывало, к нему заглядывал муж-
чина постарше - доктор Хокстеттер, но в основном он имел дело с Пиншо.
   Перед первым тестом Пиншо предупредил его,  что в кабинете на столе
будет бутылочка с виноградным сиропом и этикеткой ЧЕРНИЛА, подставка с
авторучкой,  блокнот,  графин с водой и два стакана. Пиншо предупредил
его - испытуемый в полной уверенности,  что в бутылочке  чернила.  Так
вот,  они будут весьма признательны Энди, если он "толкнет" испытуемо-
го,  чтобы тот налил себе воды из графина, добавил в стакан "чернил" и
все это залпом выпил.
   - Блестяще, - сказал Энди. Сам он чувствовал себя далеко не блестя-
ще - целые сутки ему не давали торазина.
   - Уж это точно, - согласился Пиншо. - Ну как, сделаете?
   - А зачем?
   - Небольшое вознаграждение. Приятный сюрприз.
   - Не будешь, мышка, артачиться - получишь сыр. Так, что ли?
   Пиншо пожал плечами,  снисходительно улыбаясь.  Костюм сидел на нем
элегантно до отвращения: не иначе как от "Брукс бразерс".
   - Так, - сказал Энди, все понял. И почем стоит напоить беднягу чер-
нилами?
   - Ну, во-первых, получите свои таблетки. У него вдруг встал комок в
горле;  неужели я так пристрастился к торазину, подумал он, и если да,
то как - психологически или физиологически?
   - Скажите,  Пиншо,  что же, давить на пациента вас побуждает клятва
Гиппократа?
   Пиншо пожал плечами, продолжая снисходительно улыбаться.
   - Кроме  того,  вам  разрешат  небольшую прогулку,  - сказал он.  -
По-моему, вы изъявляли такое желание?
   Изъявлял. Жил он вполне прилично - насколько приличной  может  быть
жизнь в клетке.  За ним числились три комнаты и ванная, в его распоря-
жении был кабельный цветной телевизор с дополнительными  каналами,  по
которым  каждую  неделю  давали фильмы,  только вышедшие на экраны.  В
светлой голове одного из этих "жевунов" - возможно, то была голова са-
мого  Пиншо - родилось предложение не отбирать у него брючный ремень и
не заставлять есть пластмассовой ложкой и писать разноцветными  мелка-
ми.  Вздумай он покончить с собой,  его не остановишь.  Ему достаточно
перенапрячь свой мозг, чтобы тот взорвался, как перекачанная шина.
   К его услугам были все удобства,  вплоть до высокочастотной духовки
в кухоньке.  На стенах ярких тонов висели неплохие эстампы,  на полу в
гостиной лежал мохнатый ковер. Но с таким же успехом покрытую глазурью
коровью лепешку можно выдавать за свадебный торт;  достаточно сказать,
что все двери в этой очаровательной квартирке без ручек.  Зато дверных
глазков было в избытке.  Даже в ванной комнате.  Энди подозревал,  что
каждый его шаг здесь не просто прослеживается, но и просматривается на
мониторе,  а  если  к тому же аппаратура у них работает в инфракрасном
режиме, они тебя даже ночью не оставят в покое.
   Он не был подвержен клаустрофобии,  но слишком уж долго держали его
взаперти.  Это  его подавляло при всей наркотической эйфории.  Правда,
подавленность не шла дальше протяжных вздохов и приступов апатии.  Да,
он заговаривал о прогулках.  Ему хотелось снова увидеть солнце и зеле-
ную траву.
   - Вы правы, Пиншо, - выдавил он из себя, - я действительно изъявлял
такое желание. Но дело кончилось ничем.
   Поначалу Дик Олбрайт нервничал, явно ожидая от Энди любого подвоха:
или на голову поставит,  или заставит кудахтать,  или отмочит еще  ка-
кую-нибудь штуку.  Как выяснилось, Олбрайт был ярым поклонником футбо-
ла. Энди стал его расспрашивать про последний сезон - кто встретился в
финале, как сложилась игра, кому достался суперкубок.
   Олбрайт оттаял. Завелся на двадцать минут про все перипетии чемпио-
ната, и от его нервозности скоро не осталось и следа. Он дошел в своем
рассказе до похабного судейства в финальном матче,  что позволило "Пе-
там" выиграть у "Дельфинов",  когда Энди сказал ему:  "У вас, наверно,
во рту пересохло. Налейте себе воды."
   Олбрайт встретился с ним взглядом.
   - И правда пересохло. Слушайте, я тут болтаю, а тесты... Все к чер-
ту испортил, да?
   - Не думаю, - сказал Энди, наблюдая, как он наливает воду из графи-
на.
   - А вы? - спросил Олбрайт.
   - Пока  не хочется,  - сказал Энди и вдруг дал ему сильный посыл со
словами: - А теперь добавьте немного чернил.
   - Добавить чернил? Вы в своем уме?
   С лица Пиншо и после теста не сходила улыбка, однако результаты его
обескуражили. Здорово обескуражили. И Энди тоже был обескуражен. Когда
он дал посыл Олбрайту, у него не возникло никакого побочного ощущения,
столь же странного,  сколь уже привычного, - будто его силы удваивают-
ся. И никакой головной боли. Он старался как мог внушить Олбрайту, что
нет более здравого поступка,  чем выпить чернила,  и получил более чем
здравый ответ: вы псих. Что и говорить, этот дар принес ему немало му-
чений, но сейчас от одной мысли, что дар утрачен, его охватила паника.
   - Зачем вам прятать свои способности? - спросил его Пиншо. Он заку-
рил "Честерфилд" и одарил Энди неизменной улыбкой. - Я вас не понимаю.
Что вы этим выигрываете?
   - Еще раз повторяю, я ничего не прятал. И никого не дурачил. Я ста-
рался изо всех сил.  А толку никакого.  - Скорей бы дали таблетку!  Он
был подавлен и издерган. Цвета казались нестерпимо яркими, свет - рез-
ким, голоса - пронзительными. Одно спасение - таблетки. После таблеток
его  бесплодная  ярость при мысли о случившемся,  его тоска по Чарли и
страх за нее - все куда-то отступало, делалось терпимым.
   - И рад бы поверить вам,  да не могу, - улыбнулся Пиншо. - Подумай-
те,  Энди. Никто ведь не просит, чтобы вы заставили человека броситься
в пропасть или пустить себе пулю в лоб. Видимо, не так уж вы и рветесь
на прогулку. Он поднялся, давая понять, что уходит.
   - Послушайте, - в голосе Энди прорвалось отчаяние, - мне бы таблет-
ку...
   - Вот как?  - Пиншо изобразил удивление.  - Разве я не сказал,  что
уменьшил вам дозу?  А вдруг всему виной торазин? - Он так и лучился. -
Вот если к вам вернутся ваши способности...
   - Поймите,  тут сошлись два обстоятельства, - начал Энди. - Во-пер-
вых, он был как на иголках, ожидая подвоха. Во-вторых, с интеллектом у
него слабовато.  На стариков и людей с низким уровнем интеллекта  воз-
действовать гораздо труднее. Развитой человек - дело другое.
   - Вы это серьезно? - спросил Пиншо.
   - Вполне.
   - Тогда  почему  бы  вам  не заставить меня принести сию минуту эту
злосчастную таблетку?  Мой интеллектуальный показатель куда выше сред-
него.
   Энди попытался... никакого эффекта.
   В конце  концов ему разрешили прогулки и дозу увеличили,  предвари-
тельно убедившись,  что он их в самом деле не  разыгрывает,  наоборот,
предпринимает  отчаянные попытки,  но его импульсы ни на кого не дейс-
твуют.  Независимо друг от друга у Энди и у доктора  Пиншо  зародилось
подозрение,  что он простонапросто израсходовал свой талант, растратил
его,  пока они с Чарли были в бегах:  Нью-Йорк,  аэропорт Олбани, Гас-
тингс  Глен...  Зародилось у них обоих и другое подозрение - возможно,
тут психологический барьер.  Сам Энди склонялся к тому,  что либо спо-
собности безвозвратно утеряны, либо включился защитный механизм и мозг
отказывается дать ход тому,  что может убить его. Он еще не забыл, как
немеют щеки и шея, как лопаются глазные сосудики.
   В любом случае налицо было одно - дырка от бублика. Поняв, что сла-
ва первооткрывателя,  заполучившего неопровержимые лабораторные данные
о даре внушения, ускользает от него, Пиншо стал все реже заглядывать к
своему подопечному.
   Тесты продолжались весь май и июнь; сначала Энди имел дело с добро-
вольцами,  позже  -  с ничего не подозревающими подопытными кроликами.
Пиншо признал, что это не совсем этично, но ведь и первые опыты с ЛСД,
добавил он,  не всегда были этичны.  Поставив знак равенства между тем
злом и этим,  Пиншо,  видимо, без труда успокоил свою совесть. А впро-
чем, рассуждал Энди, какая разница: все равно я ни на что не способен.
   Правда, месяц назад,  сразу после Дня независимости, они начали ис-
пытывать его дар на животных. Энди было возразил, что внушить что-либо
животному еще менее реально,  чем безмозглому человеку, но Пиншо и его
команда пропустили это мимо ушей:  им нужна была видимость деятельнос-
ти.  И теперь раз в неделю Энди принимал в кабинете собаку, или кошку,
или обезьянку,  что сильно смахивало на театр  абсурда.  Он  вспоминал
таксиста,  принявшего  долларовую  бумажку за пятисотенную.  Вспоминал
робких служащих,  которых он встряхнул, чтобы они обрели почву под но-
гами. А еще раньше, в Порт-сити, Пенсильвания, он организовал програм-
му для желающих похудеть,  желали же в основном одинокие  домохозяйки,
имевшие слабость к тортикам из полуфабриката, пепси-коле и любым санд-
вичам - лишь бы что-нибудь повкуснее между ломтями хлеба;  это  как-то
скрашивало безрадостную жизнь.  Большинство этих женщин уже сами наст-
роились скинуть лишний вес,  оставалось их подтолкнуть самую  малость.
Что он и сделал.  Еще Энди думал о том, как он обошелся с двумя молод-
чиками из Конторы, похитившими Чарли.
   Сейчас бы он не смог повторить ничего подобного. Дай бог вспомнить,
что  он при этом чувствовал.  А тут сиди не сиди - ничего не высидишь;
собаки лизали ему руку,  кошки мурлыкали, обезьяны глубокомысленно по-
чесывали  зады,  иногда вдруг обнажая клыкастый рот в апокалипсической
ухмылке,  до жути напоминавшей улыбку Пиншо,  - короче,  животные вели
себя,  как  им  и подобает.  По окончании теста Энди уводили обратно в
квартиру без дверных ручек, и на кухонном столе его ждала голубая таб-
летка на блюдечке, и мало-помалу нервозность и мрачные мысли оставляли
его.  Он входил в норму. И садился смотреть по специальному каналу но-
вый фильм с Клинтом Иствудом...  или, на худой конец, "Клуб РВ". В эти
минуты он как-то забывал, что утратил свой дар и превратился в никчем-
ного человека.
   Впоследствии Джон  Рэйнберд пришел к убеждению,  что нарочно подга-
дать такую карту едва ли было возможно...  хотя, будь на плечах у этих
модных душеведов голова, а не кочан капусты, они бы эту карту подгада-
ли.  На деле же все решила счастливая случайность -  свет  погас,  что
позволило ему,  Рэйнберду, наконец-то поддеть зубилом краешек психоло-
гической брони,  в которую заковалась Чарли Макги.  Счастливая случай-
ность и его сверхъестественное наитие.
   Он вошел  к  Чарли в половине четвертого,  когда гроза толькотолько
начиналась. Он толкал перед собой тележку, как это делают коридорные в
гостинице или мотеле. На тележке были чистые простыни и наволочки, по-
литура для мебели, жидкость для чистки ковров. А также ведро и швабра.
К тележке крепился пылесос.
   Чарли сидела  в  позе  лотоса на полу возле кушетки в своем голубом
трико. Она подолгу так сидела. Кто другой принял бы это за наркотичес-
кий транс,  только не Рэйнберд.  Девочке, правда, еще давали таблетки,
но теперешние дозы были скорее символическими. Все психологи с досадой
подтвердили: слова Чарли о том, что она не станет больше ничего поджи-
гать,  - не пустая угроза.  Ее сразу посадили на наркотики, боясь, как
бы она не устроила пожар,  чтобы сбежать,  но, похоже, это не входит в
ее намерения... если у нее вообще есть какие-то намерения.
   - Привет, подружка, - сказал Рэйнберд и отсоединил пылесос.
   Она взглянула на него, но ничего не ответила. Когда заработал пыле-
сос, она грациозно поднялась с пола и ушла в ванную. Дверь за ней зак-
рылась.
   Рэйнберд принялся чистить ковер.  В голове у него не  было  четкого
плана.  Какой тут план?  - лови на ходу любой намек, малейшее движение
и,  зацепившись за него,  устремляйся вперед.  Он не переставал восхи-
щаться девочкой.  Ее папаша расползался как студень, что на языке вра-
чей выражалось терминами "подавленность" и "распад личности", "мыслен-
ный  эскепизм"  и "утрата чувства реальности",  ну а проще говоря,  он
сломался,  и на нем смело можно было ставить крест.  А вот девочка, та
не сдалась.  Она просто ушла в свою раковину. Оставаясь один на один с
Чарли Макги, Рэйнберд вновь становился настоящим индейцем, не позволя-
ющим себе расслабиться ни на минуту.
   Он скреб  ковер  пылесосом и ждал - может быть,  она к нему выйдет.
Пожалуй,  в последнее время она стала чаще выходить из ванной комнаты.
Поначалу она отсиживалась там,  пока дверь за ним не закрывалась.  Те-
перь иногда выглядывает,  наблюдает за его работой.  Может,  и сегодня
выглянет. А может, нет. Он будет ждать. И ловить малейший намек.
   Чарли только притворила дверь в ванную.  Запереться не было возмож-
ности.  До прихода уборщика она осваивала несложные упражнения,  вычи-
танные из книги.  Сейчас уборщик наводит там порядок. До чего холодное
это сиденье. И свет от люминесцентных ламп, отраженный в зеркале, тоже
делает все вокруг неправдоподобно белым и холодным.
   Сначала вместе с ней жила "добрая тетя" лет сорока пяти. Она должна
была заменить ей маму, но "добрую тетю" выдавал жесткий взгляд. Ее зе-
леные глаза посверкивали как льдинки. Они убили мою маму, сказала себе
Чарли, а вместо нее присылают неизвестно кого. Она заявила, что не хо-
чет жить ни с какой "мамой".  Ее заявление вызвало улыбки. Тогда Чарли
поставила условие этому Хокстеттеру:  если он уберет зеленоглазую, она
будет отвечать на его вопросы. Чарли перестала разговаривать и не про-
ронила ни звука, пока не избавилась от "мамы" и ее леденящих глаз. Она
хотела жить с одним человеком, папой, - а не с ним, так ни с кем.
   Во всех  отношениях пять месяцев,  что она провела здесь (эту цифру
ей назвали, сама она потеряла ощущение времени), казались ей сном. Еда
не имела вкуса.  Все дни были на одно лицо, а человеческие лица безли-
кими,  они вплывали и выплывали как бы вне туловища,  точно  воздушные
шары.  Она и себе самой порой казалась воздушным шаром. Летит и летит.
Разве только в глубине души гнездилась уверенность:  так мне и надо. Я
убийца. Я нарушила первейшую из заповедей и теперь попаду в ад.
   Чарли думала  об  этом  по  ночам,  когда приглушенный свет заливал
спальню, и тотчас появлялись призраки. Бегущие люди с огненным ореолом
вокруг головы. Взрывающиеся машины. Цыплята, поджаренные заживо. И за-
пах гари,  всегда вызывающий в памяти другой запах -  тлеющей  набивки
плюшевого медвежонка.
   (и ей это нравилось)
   То-то и оно.  В том-то и беда. Чем дальше, тем больше ей это нрави-
лось;  чем дальше, тем сильнее ощущала она свое могущество, этот живой
источник, набирающий и набирающий силу. Это ощущение казалось ей похо-
жим на сноп света:  чем дальше,  тем шире и шире...  Мучительно трудно
бывает остановиться.
   (даже дух захватывало)
   И поэтому она остановится сейчас.  Умрет здесь,  но зажигать ничего
не станет.  Вероятно,  она даже хотела умереть.  Умереть во сне - ведь
это совсем не Страшно.
   В ее сознании запечатлелись только два человека - Хокстеттер и этот
уборщик,  наводивший каждый день порядок в ее жилище. Зачем так часто,
спросила она его однажды, когда здесь и так чисто.
   Джон -  так его звали - вытащил из заднего кармана старенький заму-
соленный блокнот,  а из нагрудного кармана грошовую  шариковую  ручку.
Вслух он сказал:  "Работа, подружка, у меня такая". А в блокноте напи-
сал: "Куда денешься, когда они тут все дерьмо?"
   Она чуть не прыснула, однако вовремя вспомнила про людей с огненным
ореолом вокруг головы и про запах человеческого мяса, напоминающий за-
пах тлеющего плюшевого медвежонка. Смеяться опасно. Поэтому она сдела-
ла  вид,  что не разглядела записку или не поняла ее.  С лицом у этого
уборщика было что-то жуткое.  Один глаз закрывала  повязка.  Ей  стало
жаль его,  она уже собиралась спросить, из-за чего это - автомобильная
авария или другое несчастье,  но тут же подумала, что это еще опаснее,
чем  прыснуть  от фразы в блокноте.  Она не смогла бы этого объяснить,
просто интуитивно чувствовала каждой клеточкой.
   Вообще он производил приятное впечатление при всей своей страхолюд-
ной внешности,  с которой,  кстати,  вполне мог бы поспорить Чак Эбер-
хардт, ее сверстник из Гаррисона. Когда Чаку было три года, он опроки-
нул на себя сковородку с кипящим жиром,  и это едва не стоило ему жиз-
ни. Мальчишки потом дразнили Чака Шкваркой и Франкенштейном, чем дово-
дили его до слез.  Это было гадко. Никому и в голову не приходило, что
такое может случиться с каждым.  В три-то года головенка  маленькая  и
умишко соответственный.
   Исковерканное лицо Джона ее не пугало.  Ее пугало лицо Хокстеттера,
хотя оно ничем не выделялось - только что глазами.  Глаза у него  были
еще  ужаснее,  чем у "доброй тети".  Они впивались в тебя.  Хокстеттер
уговаривал Чарли поджечь что-нибудь. Клещом вцепился. Он приводил ее в
кабинет, где иногда лежали скомканные газеты, стояли стеклянные плошки
с горючей смесью или что-то в этом роде.  Он расспрашивал ее о  том  о
сем и сюсюкал, а кончалось всегда одним: Чарли, подожги это.
   С Хокстеттером ей было страшно. Она чувствовала, что у него в запа-
се много разных... разных
   (хитростей)
хитростей, и с их помощью он заставит ее что-нибудь поджечь. Нет,  она
не будет. Но страх подсказывал ей, что будет. Хокстеттер ни перед  чем
не  остановится,  для  него  все  средства  хороши. Однажды во сне она
превратила его  в живой  факел и  в ужасе  проснулась, зажимая  руками
рот, чтобы не закричать.
   Как-то раз,  желая оттянуть неизбежный финал,  она спросила у Хокс-
теттера,  когда ей разрешат увидеться с папой.  Она бы давно спросила,
если бы наперед не знала ответ. Но тут она была особенно усталая и по-
давленная, и вопрос вырвался сам собой.
   - Чарли,  ты же знаешь,  что я тебе отвечу. - Хокстеттер показал на
стол в нише.  Там на металлическом подносе  лежала  горкой  деревянная
стружка.  - Подожги это,  и я сразу отведу тебя к отцу. Ты можешь уви-
деть его хоть через две минуты.  - Взгляд у Хокстеттера был  холодный,
цепкий,  а рот растягивался в эдакой свойской улыбочке.  - Ну что,  по
рукам?
   - Дайте спички, - сказала Чарли, чувствуя, как подкатывают слезы. -
Дайте спички, и я подожгу.
   - Ты можешь это сделать одним усилием воли. Разве не так?
   - Нет.  Не так. А если даже могу, все равно не буду. Нельзя. Свойс-
кая улыбочка Хокстеттера увяла, зато в глазах изобразилось участие.
   - Чарли,  зачем ты себя мучаешь?  Ты ведь хочешь увидеть папу? И он
тебя тоже. Он просил тебе передать, что поджигать можно.
   И тут слезы прорвались.  Она плакала долго,  навзрыд;  еще бы ей не
хотелось его увидеть,  да она каждую минуту думала о  нем,  тосковала,
мечтала  оказаться  под защитой его надежных рук.  Хокстеттер смотрел,
как она плачет,  и в его взгляде не было ни теплоты,  ни симпатии,  ни
даже сожаления. Зато было другое - расчет. О, как она его ненавидела!
   С тех пор прошло три недели. Она упрямо молчала о своем желании по-
видаться с отцом,  хотя Хокстеттер без конца заводил  одну  пластинку:
про то,  как ее папе одиноко, и что он разрешает ей поджигать, и - это
добило Чарли - что она папу,  наверное, больше не любит... так он ска-
зал Хокстеттеру.
   Она вспоминала  все  это,  глядя на свое бледное личико в зеркале и
прислушиваясь к ровному гудению пылесоса.  Когда Джон покончит с  ков-
ром,  он перестелет белье. Потом вытрет пыль. Потом уйдет. Лучше бы он
не уходил - ей вдруг так захотелось услышать его голос!
   Раньше она отсиживалась в ванной до его ухода; был случай, когда он
выключил пылесос, постучал к ней в дверь и обеспокоено спросил:
   - Подружка?  Ты как там?  Может,  тебе плохо,  а? В его голосе было
столько доброты - простой, безыскусной, от которой ее здесь давно оту-
чили,  - что она с большим трудом придала своему голосу твердость, ибо
в горле уже стоял комок:
   - Нет... все хорошо.
   Пока она гадала,  пойдет ли он дальше, попытается ли влезть к ней в
душу,  как это делали другие,  он отошел от двери и снова включил свой
пылесос. Она даже была немного разочарована.
   В другой раз она вышла из ванной комнаты, когда Джон мыл пол, и тут
он сказал,  не подымая головы: - Осторожно, пол мокрый. Смотри не рас-
шибись.  Всего несколько слов, но как они ее растрогали - его заботли-
вость, грубоватая, без затей, шла не от ума - от сердца.
   В последнее  время  она все чаще выходила из своего укрытия,  чтобы
понаблюдать за ним.  Понаблюдать...  и послушать. Изредка он спрашивал
ее о чем-нибудь, но его вопросы не таили в себе угрозы. И все-таки она
предпочитала не отвечать - принцип есть принцип.  Однако Джона это  не
смущало.  Он себе продолжал говорить. Об успехах в кегельбане, о своей
собаке,  о сломавшемся телевизоре,  который ему теперь долго не  почи-
нить, потому что даже маленькая трубочка стоит бешеные деньги.
   Он, должно быть,  совсем одинокий.  За такого некрасивого кто замуж
пойдет?  Она любила слушать его - это был ее тайный выход  во  внешний
мир.  Его низкий с распевом голос звучал убаюкивающе.  Ни одной резкой
или требовательной ноты, не то что у Хокстеттера. Не хочешь - не отве-
чай.
   Она поднялась с сиденья,  подошла к двери...  и тут погас свет. Она
остановилась в недоумении,  напрягая слух.  Не иначе какая-то  уловка.
Пылесос прощально взвыл,  и сразу раздался голос Джона:  - Что за чер-
товщина?
   Свет зажегся. Но Чарли не трогалась с места. Опять загудел пылесос.
Послышались приближающиеся шаги и голос Джона:
   - У тебя там тоже гас свет?
   - Да.
   - Гроза, видать.
   - Гроза?
   - Все небо обложило, когда я шел на работу. Здоровенные такие тучи.
   В с е  н е б о  о б л о ж и л о. Там, на  воле. Вот  бы  сейчас  на
волю, на тучи бы посмотреть. Втянуть носом воздух, какой-то  особенный
перед летней грозой. Парной, влажный. И все вокруг та...
   Опять погас свет.
   Пылесос отгудел свое. Тьма была кромешная. Единственной реальностью
для Чарли служила дверь, найденная на ощупь. Чарли собиралась с мысля-
ми, трогая верхнюю губу кончиком языка.
   - Подружка?
   Она не отвечала. Уловка? Он сказал - гроза. И она поверила. Она ве-
рила Джону.  Удивительное, неслыханное дело: после всего, что произош-
ло, она еще могла кому-то верить.
   - П о д р у ж к а?
   На этот раз в его голосе звучал... испуг.
   Как будто  ее собственный страх перед темнотой,  едва успевший зая-
вить о себе, отозвался в нем с удвоенной силой.
   - Что случилось, Джон?
   Она открыла дверь и выставила перед собой руки. Она еще не рискнула
шагнуть вперед, боясь споткнуться о пылесос.
   - Да что же это?  - Сейчас в его голосе зазвенели панические нотки.
Ей стало не по себе. - Почему нет света?
   - Погас, - объяснила она. - Вы говорили... гроза...
   - Я не могу в темноте.  - Тут был и ужас, и наивная попытка самооп-
равдания.  - Тебе это не понять. Но я не могу... Мне надо выбраться...
- Она слышала,  как он бросился наугад к выходу и вдруг упал с оглуши-
тельным  грохотом - по-видимому,  опрокинул кофейный столик.  Раздался
жалобный вопль, от которого ей еще больше стало не по себе.
   - Джон? Джон! Вы не ушиблись?
   - Мне надо выбраться! - закричал он. - Скажи им, чтобы они меня вы-
пустили!
   - Что с вами?
   Долго не было никакого ответа.  Затем она услышала сдавленные звуки
и поняла, что он плачет.
   - Помоги мне!
   Чарли в нерешительности стояла на пороге. Ее подозрительность усту-
пила место сочувствию, но не до конца - что-то ее по-прежнему настора-
живало.
   - Помогите... кто-нибудь... - бормотал он, бормотал так тихо, слов-
но и не рассчитывал быть услышанным,  тем более спасенным.  Это решило
дело. Медленно, выставив перед собой руки, она двинулась на его голос.
   Рэйнберд, услышав ее шаги, невольно усмехнулся - жестко, злорадно -
и тотчас прикрыл рот ладонью - на случай, если свет вдруг опять вспых-
нет.
   - Джон?
   Стараясь изобразить в голосе неподдельную муку,  он выдавил  сквозь
усмешку:
   - Прости, подружка. Просто я... Это темнота... я не могу в темноте.
После того как они держали меня в яме.
   - Кто?
   - Конговцы.
   Она была уже совсем рядом.  Он согнал с лица  ухмылку,  вживаясь  в
роль.  Страх.  Тебе страшно,  с тех пор как вьетконговцы посадили тебя
однажды в темную яму и держали там...  а перед этим один из  них  снес
тебе пол-лица... и сейчас ты нуждаешься в друге.
   Отчасти роль  была невыдуманной.  Оставалось лишь убедить девочку в
том,  что его волнение - как бы не упустить счастливый случай - объяс-
няется  ничем иным,  как отчаянным страхом.  И все-таки было страшно -
страшно завалить роль.  В сравнении с этим выстрел ампулой оразина ка-
зался детской забавой. Она ведь чует за версту. По лицу его градом ка-
тился пот.
   - Кто это - конговцы? - спросила она почти над ухом у Рэйнберда. Ее
рука скользнула по его лицу и тут же попала в тиски. Чарли охнула.
   - Эй, не бойся, - прошептал он. - Я только...
   - Вы... больно! Вы делаете мне больно.
   Вот! Этого он и добивался.  Судя по тону,  она тоже боится,  боится
темноты и его боится...  но и тревожится за него.  Пусть  почувствует,
что он хватается за соломинку.
   - Прости,  подружка.  - Он ослабил хватку, но руку не выпустил. - А
ты можешь... сесть рядом?
   - Ну конечно.
   Она почти неслышно уселась на пол,  он же чуть не подпрыгнул от ра-
дости. Кто-то - далеко-далеко - что-то кричал неизвестно кому.
   - Выпустите нас!  - завопил Рэйнберд.  - Выпустите нас!  Выпустите!
Эй, вы там, слышите!
   - Ну что вы,  что вы,  - занервничала Чарли.  - С нами все в поряд-
ке... разве не так?
   Его мозг,  эта идеально отлаженная машина,  заработал с невероятной
скоростью,  сочиняя сценарий с заглядом на тричетыре  реплики  вперед,
чтобы обезопасить себя,  но в то же время не запороть блестяще начатую
импровизацию.  Больше всего сейчас его волновало,  на сколько он может
рассчитывать,  как  долго  продержится темнота.  Он настраивал себя на
худший вариант.  Что ж,  он успел поддеть зубилом самый краешек. А там
уж как бог даст.
   - Да вроде,  - согласился он.  Все из-за этой темени.  Хоть бы одна
спичка, мать ее так... Ой, извини, подружка. С языка сорвалось.
   - Ничего,  - успокоила Чарли.  - Папа тоже иногда выражается.  Один
раз чинил в гараже мою коляску и ударил себя молотком по пальцу и тоже
сказал это... раз шесть, наверно.
   И не только это.  - Никогда еще она не бывала  с  Рэйнбердом  столь
разговорчивой. - А они скоро откроют?
   - Не раньше,  чем врубят ток,  - ответил он убитым голосом,  хотя в
душе ликовал. - У них тут все двери, подружка, с электрическими замка-
ми. Если вырубить ток, замок намертво защелкивается. Они, дьявол их...
они держат тебя в настоящей камере. С виду такая уютненькая квартирка,
а на самом деле тюрьма.
   - Я знаю, - сказала она тихо. Он продолжал сжимать ее руку, но Чар-
ли уже не протестовала.  - Только не надо громко. Я думаю, они подслу-
шивают.
   Они! Горячая  волна  торжества  захлестнула Рэйнберда.  Он и забыл,
когда в последний раз испытывал такое. Они. Сама сказала - они!
   Чувствуя, как поддается броня, в которую заковалась Чарли Макги, он
бессознательно стиснул ее руку.
   - О-ой!
   - Прости,  подружка,  -  сказал он,  слегка разжимая пальцы.  - Что
подслушивают,  уж это точно.  Только не сейчас, когда нет тока. Все, я
больше не могу... пусть меня выпустят! - Он весь дрожал.
   - Кто это - конговцы?
   - А ты не знаешь?.. Ну да, ты еще маленькая. Война, подружка. Война
во Вьетнаме. Вьетконговцы - они были плохие. Жили в джунглях. И носили
такие черные...  Ну, вроде пижамы. Ты ведь знаешь про вьетнамскую вой-
ну? Она знала... смутно.
   - Наш патруль напоролся на засаду,  - начал он. Это была правда, но
дальше дороги Рэйнберда и правды расходились. Стоило ли смущать девоч-
ку такой деталью, что все они закосели - салаги накурились камбоджийс-
кой марихуаны, а их лейтенантик, выпускник Вест-Пойнта, уже балансиро-
вавший на грани безумия,  вконец одурел от пейота, который он жевал не
переставая.  Однажды Рэйнберд сам видел, как этот лейтенантик разрядил
обойму в живот беременной женщины и оттуда полетели куски  шестимесяч-
ного ребенка; позже лейтенантик объяснил им, что это называется "аборт
по-вестпойнтски".  И вот их патрульная команда возвращалась на базу  и
напоролась на засаду,  только в засаде сидели свои же ребята, закосев-
шие на порядок выше,  так что четверых патрульных уложили на месте. Не
стоит,  решил Рэйнберд, посвящать девочку в эти подробности, равно как
и в то,  что мина, разукрасившая ему половину лица, была изготовлена в
Мэриленде.
   - Спастись удалось шестерым,  - продолжал он.  - Мы рванули оттуда.
Через джунгли.  И меня,  видно,  понесло не в ту сторону.  В ту,  не в
ту...  В такой кретинской войне, когда даже нет линии фронта, кто зна-
ет,  где она, та сторона? Я отстал от своих. Все пытался отыскать зна-
комые ориентиры, и вдруг - минное поле. Результат на лице.
   - Бедненький, - сказала Чарли.
   - Когда я очнулся,  я уже был у них в руках,  - продолжал Рэйнберд,
углубляясь в дебри легендарного острова под названием Чистый  Вымысел.
На  самом деле он пришел в сознание в сайгонском армейском госпитале -
с капельницей.  - Они сказали, что не будут меня лечить, пока я не от-
вечу на их вопросы.
   ТЕПЕРЬ НЕ ТОРОПИСЬ. ДВА-ТРИ ПРАВИЛЬНЫХ ХОДА, И ПАРТИЯ ЗА ТОБОЙ.
   Он возвысил  голос,  придав ему оттенок горечи и какой-то растерян-
ности перед людской жестокостью.
   - Допросы, с утра до вечера допросы. Передвижение частей... развер-
тывание стрелковых подразделений...  провиант...  их интересовало все.
Они не давали мне передышки. Буквально тянули из меня жилы.
   - А вы?  - с горячностью спросила Чарли. Сердце у него радостно за-
билось.
   - Я объяснял им,  что ничего не знаю, что мне нечего сказать, что я
обыкновенный салага со скаткой за плечами,  да просто бирка с номером.
А они не верят.  А у меня все лицо...  такая боль... я на коленях пол-
зал, просил дать мне морфия... потом, говорят... ответишь - будет мор-
фий. И в хороший госпиталь отправим, как ответишь.
   Пришел черед Чарли стиснуть ему руку.  Она вспомнила глаза Хокстет-
тера,  показывающего ей на металлический поднос, где высится горка де-
ревянной стружки.  ТЫ ЖЕ ЗНАЕШЬ, ЧТО Я ТЕБЕ ОТВЕЧУ... ПОДОЖГИ ЭТО, И Я
СРАЗУ ОТВЕДУ ТЕБЯ К ОТЦУ. ТЫ МОЖЕШЬ УВИДЕТЬ ЕГО ХОТЬ ЧЕРЕЗ ДВЕ МИНУТЫ.
Ее  сердце  заныло  от жалости к этому человеку с израненным лицом,  к
этому взрослому мужчине, который боялся темноты. Как она понимала все,
что ему довелось пережить.  Ей была знакома эта боль.  По лицу потекли
слезы - она беззвучно оплакивала его в темноте... его и немножко себя.
То  были  невыплаканные за пять месяцев слезы.  В них смешались боль и
гнев - за Джона Рэйнберда,  за отца, за маму, за себя. Эти слезы обжи-
гали.
   Она плакала беззвучно,  но у Рэйнберда были не уши, а радары, и ему
опять пришлось подавить ухмылку.  Что и говорить, ловко он поддел бро-
ню. Есть простые замки, есть с секретом, но нет таких, к которым нель-
зя было бы подобрать отмычку.
   - Они мне так и не поверили.  Они бросили меня в яму,  а там темень
даже днем.  Места - только повернуться, я ползал, натыкаясь на обрубки
корней...  иногда сверху пробивалась полоска света.  Кто-то подходил к
яме - комендант,  что ли - все спрашивал: надумал отвечать на вопросы?
Он говорил,  что я стал похож на дохлую рыбу.  Что у меня гниет  лицо,
что то же самое скоро будет с мозгом и тогда я сойду с ума и умру.  Он
все спрашивал - не соскучился по солнышку?  Я просил его...  умолял...
матерью своей клялся, что ничего не знаю. А они - ржут. Потом заклады-
вали яму досками и землей присыпали.  Живьем замуровывали.  Темень бы-
ла... как сейчас...
   Он задохнулся,  и Чарли еще крепче стиснула его руку, давая понять,
что она рядом.
   - В этой яме был еще лаз метра на два. Я залезал туда, чтобы... ну,
сама понимаешь.  Вонь была такая - я думал,  концы отдам, задохнусь от
запаха собственного дерь... - Он застонал. - Прости. Недетская это ис-
тория.
   - Ничего.  Рассказывайте, если вам от этого легче. Он поколебался и
решил добавить последний штрих:
   - Я просидел там пять месяцев, пока меня не обменяли.
   - А что же вы ели?
   - Они швыряли мне гнилой рис.  Иногда пауков. Живых. Огромные такие
пауки - древесные,  кажется.  Я гонялся за ними впотьмах,  убивал их и
ел.
   - Фу, гадость какая!
   - Они меня превратили в зверя, - сказал он и замолчал, тяжело пере-
водя дыхание.  - Тебе тут,  конечно,  живется получше, подружка, но, в
сущности,  это одно и то же. Мышеловка. Как думаешь, дадут они наконец
свет?
   Она долго  не отвечала,  и у него екнуло сердце - не перегнул ли он
палку. Затем Чарли сказала:
   - Неважно. Главное, мы вместе.
   - Это точно,  - согласился он и вдруг словно спохватился: - Ты ведь
не скажешь им ничего, правда? За такие разговорчики они меня вышвырнут
в два счета. А я держусь за работу. С таким лицом хорошую работу найти
непросто.
   - Не скажу.
   Еще немножко подалась броня. Теперь у них был общий секрет.
   Он обнимал ее.
   Он пытался  представить,  как  обеими руками сожмет эту шейку.  Вот
главная его цель,  остальное мура - эти их  тесты  и  прочие  игрушки.
Она...  а там, глядишь, и он сам. Она ему нравилась все больше и боль-
ше.  Это уже было похоже на любовь.  Придет день,  и он проводит ее за
последнюю черту и будет жадно искать ответ в ее глазах. А если они да-
дут ему знак,  которого он так долго ждал... возможно, он последует за
ней.
   Да. Возможно, в этот мрак кромешный они отправятся вместе.
   А там,  за  дверью  прокатывались волны общего смятения - то где-то
далеко, то совсем рядом.
   Рэйнберд мысленно поплевал на руки и с новыми  силами  принялся  за
дело.

                                * * *

   У Энди  и  в  мыслях  не было,  что его не могут вызволить по одной
простой причине: с выходом из строя электросети автоматически заклини-
ло двери.  Потеряв всякое представление о времени, доведенный паничес-
ким страхом до полуобморочного состояния,  он был уверен,  что загоре-
лось здание, уже, казалось, чувствовал запах дыма. Между тем небо рас-
чистилось: дело шло к сумеркам.
   И вдруг он мысленно увидел Чарли, увидел так ясно, будто она стояла
перед ним.
   (она в опасности, Чарли в опасности!)
   Это было озарение,  впервые за многие месяцы; в последний раз с ним
это случилось в день их бегства из Ташмора.  Он  давно  распрощался  с
мыслью,  что такое еще возможно,  как и со своим даром внушения, и вот
тебе раз:  никогда раньше озарения не бывали столь отчетливыми, даже в
день убийства Вики.
   Так, может  и  дар внушения не оставил его?  Не исчез бесследно,  а
лишь дремлет до поры?
   (Чарли в опасности!)
   Что за опасность?
   Он не знал.  Но мысль о дочери,  страх за нее мгновенно  воссоздали
среди непроглядной черноты ее образ, до мельчайших деталей. И эта вто-
рая Чарли - те же широко посаженные голубые глаза,  те же  распущенные
русые  волосы  -  разбудила в нем чувство вины...  хотя вина - слишком
мягко сказано, его охватил ужас. Оказавшись в темноте, он все это вре-
мя  трясся от страха,  от страха за себя.  И ни разу не подумал о том,
что Чарли тоже, наверное, сидит в этой темнице.
   Не может быть, уж за ней-то они точно придут, если сразу не пришли.
Чарли нужна им. Это их выигрышный билет.
   Все так, и тем не менее его не оставляла леденящая уверенность - ей
угрожает серьезная опасность.
   Страх за дочь заставил его отбросить свои страхи, во всяком случае,
взять себя в руки. Отвлекшись от собственной персоны, он обрел способ-
ность мыслить более здраво.  Первым делом он осознал, что сидит в луже
имбирного пива,  отчего брюки стали мокрые и липкие. Он даже вскрикнул
от брезгливости. Движение. Вот средство от страха.
   Он привстал,  наткнулся на банку из-под пива,  отшвырнул ее.  Банка
загрохотала  по кафельному полу.  В горле пересохло;  хорошо - в холо-
дильнике нашлась другая банка. Он открыл ее, уронив при этом алюминие-
вое кольцо в прорезь,  и начал жадно пить.  Колечко попало в рот, и он
машинально выплюнул его,  а ведь случись такое даже час назад,  его бы
еще долго трясло от неожиданности.
   Он выбирался из кухни, ведя свободной рукой по стене. В отсеке, где
находились его апартаменты, царила тишина, и хотя нет-нет да и долета-
ли какие-то отголоски, судя по всему, никакой паникой или неразберихой
в здании не пахло. Что касается дыма, то это была просто галлюцинация.
Духота отчасти объяснялась тем, что заглохли кондиционеры.
   Энди не  вошел  в  гостиную,  а свернул налево и ощупью пробрался в
спальню.  Нашарив кровать,  он поставил банку на прикроватный столик и
разделся. Через десять минут он был во всем чистом, и настроение сразу
поднялось.  Кстати,  вся процедура, подумал он, прошла как по маслу, а
вспомни,  какой погром ты учинил сослепу в гостиной, когда погас свет.
   (Чарли... что с ней могло стрястись?)
   Не то чтобы он чувствовал, будто с ней что-то стряслось, скорее тут
другое что-то происходит,  что-то ей угрожает.  Увидеться бы им, тогда
бы...
   Он горько рассмеялся. Валяй дальше. Кабы во рту росли бобы, а сидню
бы  да ноги...  То-то и оно-то.  С таким же успехом ты можешь пожелать
снегу летом. С таким же успехом...
   На мгновение его мозг притормозил,  а затем снова заработал, но уже
более размеренно и без всякой горечи.
   С ТАКИМ ЖЕ УСПЕХОМ ТЫ МОЖЕШЬ ПОЖЕЛАТЬ, ЧТОБЫ СЛУЖАЩИЕ ОБРЕЛИ ВЕРУ В
СЕБЯ.
   И ЧТОБЫ ТОЛСТУХИ ПОХУДЕЛИ.
   И ЧТОБЫ ОСЛЕП ОДИН ИЗ ГОЛОВОРЕЗОВ, ПОХИТИВШИХ ЧАРЛИ.
   И ЧТОБЫ К ТЕБЕ ВЕРНУЛСЯ ТВОЙ ДАР ВНУШЕНИЯ.
   Его руки  беспокойно забегали  по покрывалу,  тянули его,  комками,
щупали -  это была  неосознанная потребность  в своего  рода сенсорном
подзаряде. Но разве  есть надежда, что  дар вернется?   Никакой.  Поди
внуши  им,  чтобы  его  привели   к  Чарли.  Все  равно  что   внушить
бейсбольному тренеру,  чтобы его  взяли подающим  в команду "Красных".
Он уже не способен никого подтолкнуть.
   (а вдруг?)
   Впервые он засомневался.  Может быть,  его "я" -  подлинное  "я"  -
вдруг запротестовало, не захотело мириться с его готовностью следовать
по пути наименьшего сопротивления, подчиняться любому их приказу. Воз-
можно, его внутреннее "я" решило не сдаваться без боя.
   Он сидел на постели, нервно теребя покрывало. Неужели это правда...
или он выдает желаемое за действительное  после  случайного  озарения,
которое ровным счетом ничего не доказывает?  Озарение, быть может, та-
кой же самообман, как запах дыма - следствие его нервозности. Озарение
не проверить,  и дар внушения тоже сейчас испытать не на ком. Он отпил
пива из банки.
   Предположим, дар к нему вернулся. На нем далеко не уедешь, уж он-то
знает.  Ну, хватит его на серию слабых уколов или на три-четыре нокау-
тирующих удара - и все,  выноси вперед ногами.  К Чарли,  допустим, он
прорвется,  но  о том,  чтобы выбраться отсюда,  не может быть и речи.
Все,  чего он добьется, это подтолкнет себя к могиле, устроив прощаль-
ное  кровоизлияние  в  мозг (тут его пальцы непроизвольно потянулись к
лицу, туда, где были онемевшие точки).
   Другая проблема - торазин.  Отсутствие лекарства  явно  сыграло  не
последнюю роль в его недавней панике, а ведь он всегонавсего просрочил
прием одной таблетки. Даже сейчас, когда он взял себя в руки, он чувс-
твует  потребность  в этой таблетке с ее умиротворяющим,  убаюкивающим
действием.  Поначалу перед каждым тестом его два дня  выдерживали  без
торазина. Он становился дерганым и мрачным, как обложная туча. А тогда
он еще не успел по-настоящему в это втянуться.
   - Ты стал наркоманом,  тут и думать нечего, - прошептал он. Но если
вдуматься,  вопрос оставался открытым.  Он знал, существуют привыкания
физиологического порядка - например,  влечение к никотину или героину,
что, в свою очередь, вызывает перестройку центральной нервной системы.
И есть привыкания психологического свойства. С ним вместе работал один
парень, Билл Уоллес, так тот дня не мог прожить без трех-четырех буты-
лочек тоника;  а Квинси,  его дружок по колледжу, помешался на жареном
картофеле  в  пакетиках "Шалтай-Болтай",  который производила какая-то
фирма в Новой Англии,  - все прочие разновидности, утверждал он, этому
картофелю  в  подметки  не годятся.  Такую привычку Энди определял как
психологическую. Чем была обусловлена его собственная тяга к торазину,
он не знал; одно не вызывало сомнений: без этого он не мог. Вот и сей-
час - только подумал о голубой таблетке на блюдечке,  и во  рту  опять
пересохло.  Уже давно они не оставляют его в преддверии теста без нар-
котика - то ли опасаются,  что у него начнется истерика, то ли продол-
жают испытания только для порядка - кто знает?
   Так или иначе положение сложилось отчаянное,  безвыходное: принимая
торазин,  он терял силу внушения, отказаться же от наркотика у него не
было сил (а если бы нашлись? что ж, им стоит разок поймать его на мес-
те преступления...  да,  уж это откроет перед ними широкие горизонты).
Вот зажжется свет,  принесут на блюдечке голубую таблеточку,  и он тут
же на нее набросится. И так, таблетка за таблеткой, постепенно вернет-
ся  в  состояние  устойчивой апатии,  в какой пребывал до сегодняшнего
происшествия. То, что с ним сегодня приключилось, - это так, маленькое
завихрение,  причудливый фортель.  А кончится все тем же "Клубом РВ" и
Клинтом Иствудом по ящику и обильной снедью в  холодильнике.  То  бишь
еще большим брюшком.
   (Чарли, Чарли в опасности, она попала в беду, ей будет очень плохо)
   Все равно он бессилен ей помочь.
   Но даже если не бессилен, даже если ему удастся скинуть камень, что
придавил его,  и они отсюда вырвутся - короче, во рту вырастут бобы, а
сидень почувствует под собой ноги,  а почему бы и нет,  черт возьми? -
все равно будущее Чарли останется проблематичным...
   Он повалился на спину,  раскинув руки. Участок мозга, занятый проб-
лемой  торазина,  никак не хотел угомониться.  Настоящее было тупиком,
поэтому он погрузился в прошлое. Вот они с Чарли бегут по Третьей аве-
ню  - высокий мужчина в потертом вельветовом пиджаке и девочка в крас-
но-зеленом,  - и движения их невыносимо медлительны...  как  в  ночном
кошмаре,  когда в спину тебе дышит погоня. А вот Чарли, бледная, с ис-
каженным лицом - рыдает после того,  как она опустошила телефонные ав-
томаты в аэропорту... а заодно подпалила какого-то солдата.
   Память вернула его к еще более далеким дням - Порт-сити, Пенсильва-
ния,  и миссис Герни.  Толстая,  печальная, в зеленом брючном костюме,
она однажды вошла в заведение под вывеской "Долой лишний вес!", прижи-
мая к груди объявление, задуманное и аккуратно выведенное рукою Чарли:
"ЕСЛИ ВЫ НЕ ПОХУДЕЕТЕ, МЫ БУДЕМ КОРМИТЬ ВАС БЕСПЛАТНО ПОЛГОДА".
   За семь лет,  с пятидесятого по пятьдесят седьмой, миссис Герни ро-
дила своему мужу, диспетчеру автобазы, четверых детей, но вот дети Вы-
росли и отвернулись от нее, и муж от нее отвернулся, завел себе другую
женщину,  и она его даже не осуждала, потому что в свои пятьдесят пять
Стен Герни был привлекательный мужчина, и все, как говорится, при нем,
а она с тех пор,  как их предпоследний ребенок пошел в колледж, посте-
пенно  набрала килограммы,  и если до замужества она весила семьдесят,
то под конец дошла до полутора центнеров.  Чудовищно тучная,  с лосня-
щейся кожей, вылезающая из своего зеленого костюма, она вошла и внесла
за собой седалище размером со стол в кабинете директора  банка.  Когда
она опустила голову, ища в сумочке чековую книжку, к ее трем подбород-
кам добавилось еще столько же.
   Он подключил ее к группе, в которой уже были три толстухи. Он давал
им  упражнения и умеренную диету (и то и другое Энди вычитал в публич-
ной библиотеке),  а также легкую накачку в виде  "рекомендаций"...  и,
время от временя, посыл средней силы.
   Миссис Герни сбросила десять килограммов,  еще пять,  и тут она, не
зная,  пугаться ей или радоваться, призналась ему, что у нее пропадает
желание  беспрестанно отправлять в рот "чтонибудь вкусненькое".  Вкус-
ненькое перестало казаться вкусным. Раньше холодильник у нее бывал за-
бит всякими мисочками и плошечками (а еще полуфабрикаты творожного пу-
динга в морозилке, а еще пончики в хлебнице), которые опустошались ве-
чером перед телевизором,  а теперь вдруг... да нет, чепуха какая-то, и
все же... теперь она забывает об их существовании. И потом, она знала,
что стоит сесть на диету, как все мысли начинают крутиться вокруг еды.
Так оно и было,  по ее словам, когда она голодала по системе "Уэйт Уо-
черс", а тут все иначе.
   Остальные три женщины из группы взялись за дело столь же рьяно. Эн-
ди поглядывал со стороны - этакий отец семейства. Его подопечных изум-
ляла и восхищала простота новой "системы".  Общефизические упражнения,
некогда казавшиеся мучительно трудными и тоскливыми,  сейчас  были  им
почти в радость.  А тут еще дамам вдруг загорелось ходить пешком.  Все
четверо сходились на том,  что без основательной вечерней прогулки  их
начинает охватывать какое-то смутное беспокойство.  Миссис Герни приз-
налась, что она теперь каждый День ходит пешком в центр и обратно, хо-
тя на круг это две мили.  Раньше она всегда ездила автобусом, да и как
иначе, когда остановка напротив дома.
   Один раз - жутко болели мышцы ног - она  изменила  принципу,  решив
подъехать на автобусе,  и так извелась,  что сошла через остановку. Ей
вторили другие женщины. И все, как бы ни ныли натруженные мышцы, моли-
лись на Энди Макти.
   Третье контрольное  взвешивание  миссис Герни показало сто двадцать
килограммов;  к концу шестинедельного курса она весила сто двенадцать.
Муж не верил своим глазам, тем более, что до сих пор ее увлечение дие-
тами и всякими новомодными штучками было пустой тратой времени. Он ис-
пугался,  что у нее рак,  и погнал к врачу. Он не верил, что можно ес-
тественным образом похудеть за шесть недель на тридцать восемь  килог-
раммов.  Она показала ему исколотые пальцы с мозолями на подушечках от
бесконечного ушивания своих вещей.  А потом заключила мужа  в  объятия
(едва не сломав ему хребет) и всплакнула у него на плече.
   Обычно его  питомицы  объявлялись рано или поздно,  как объявлялись
хотя бы раз его лучшие выпускники, - один сказать спасибо, другой пох-
вастаться успехами, а по сути, дать понять: вот, ученик превзошел учи-
теля...  что, кстати, происходит в жизни сплошь и рядом, полагал Энди,
хотя каждый из них считал свой случай исключительным.
   Миссис Герни объявилась первая.  Она зашла проведать его и поблаго-
дарить - за каких-нибудь десять дней до того,  как Энди кожей  почувс-
твовал  слежку  за собой.  А в конце месяца они с Чарли уже скрылись в
Нью-Йорке.
   Миссис Герни по-прежнему была толстой, лишь тот, кто видел ее рань-
ше,  отметил бы разительную перемену - так выглядит в журналах реклам-
ные снимки:  до и после эксперимента.  В тот свой последний приход она
весила девяносто шесть килограммов.  Но не это главное.  Главное,  что
она худела каждую неделю на три килограмма,  плюс-минус  килограмм,  а
дальше  будет худеть по убывающей,  пока не остановится на шестидесяти
пяти, плюс-минус пять килограммов. И никаких последствий в виде бурной
декомпрессии  или устойчивого отвращения к еде,  что может приводить к
потере аппетита на нервной почве.  Энди хотел подзаработать  на  своих
подопечных, но не такой ценой.
   - Вы творите чудеса,  вас надо объявить национальным достоянием,  -
воскликнула миссис Герни в конце своего рассказа о том,  что она стала
находить с детьми общий язык и ее отношения с мужем налаживаются. Энди
с улыбкой поблагодарил ее на добром слове;  сейчас же,  лежа в темноте
поверх  покрывала и начиная задремывать,  он подумал о том,  что этим,
собственно, все и кончилось: его и Чарли объявили национальным достоя-
нием.
   И все-таки  дар - это не так уж плохо.  Если ты можешь помочь такой
вот миссис Герни.
   Он слабо улыбнулся.
   И с этой улыбкой заснул.
   Прежде чем осознать,  что он проснулся, Энди, по-видимому, пролежал
без  сна  довольно  долго.  В  такой темноте граница между сном и явью
практически стиралась. Несколько лет назад он прочел об одном экспери-
менте:  обезьян  поместили в среду,  которая подавляла все их чувства.
Животные обезумели.  Теперь он понимал почему. Он не имел ни малейшего
представления  о том,  сколько он проспал,  никаких реальных ощущений,
кроме...
   - О боже!
   Едва он сел,  как две иглы вонзились в мозг. Он зажал голову обеими
руками  и  стал ее баюкать;  мало-помалу боль не то чтобы унялась,  но
стала терпимой.
   Никаких реальных ощущений,  кроме этой чертовой головной боли.  На-
верно, шею вывернул, подумал он. Или...
   О-о-о. Нет. Эта боль ему слишком хорошо знакома. Такое у него быва-
ет после посыла - не самого мощного,  но выше  среднего...  посильней,
чем те, что он давал толстухам или робким служащим, и чуть слабее тех,
что испытали на себе те двое возле придорожной закусочной.
   Он схватился руками за лицо и все ощупал,  от лба до подбородка.  И
не обнаружил точек с пониженной чувствительностью. Он раздвинул губы в
улыбке,  и уголки рта послушно поднялись вверх,  как им и  полагалось.
Сейчас бы свет - посмотреть в зеркало, не появились ли в глазах харак-
терные красные прожилки...  Дал посыл?  Подтолкнул?  Не смеши. Кого ты
мог подтолкнуть? Некого, разве только...
   На мгновение  у него перехватило дыхание.  Он и раньше подумывал об
этом,  но так и не отважился. Если перегрузить электросеть, может кон-
читься замыканием. Попробуй решись на такое.
   Таблетка, мелькнуло в голове. Прошли все сроки, дайте мне таблетку,
дайте, слышите. Таблетка все поставит на свои места.
   Мысль-то мелькнула,  но желание при этом не возникло.  Отсутствовал
эмоциональный накал. С подобной невозмутимостью он мог попросить сосе-
да за столом передать ему масло.  А главное - он отлично себя чувство-
вал...  если отвлечься от головной боли.  В том-то и дело,  что от нее
нетрудно было отвлечься;  его прихватывало и посильнее - ну, скажем, в
аэропорту Олбани. В сравнении с той болью эта - детские игрушки. Я сам
себя подтолкнул, оторопело подумал он.
   Впервые в жизни он понял,  что должна была  испытывать  Чарли,  ибо
только  сейчас  впервые  в жизни,  его испугал собственный психический
дар.  Впервые он понял,  как мало он во всем этом понимает. Почему дар
пропал? Неизвестно. Почему вернулся? Тоже неизвестно. Связано ли это с
его безумным страхом,  вызванным темнотой?  Или с внезапным ощущением,
что Чарли в опасности (где-то в подсознании помаячил образ одноглазого
пирата,  явившегося ему во сне,  помаячил и растаял),  и отвращением к
себе, из-за того, что забыл о дочери? Или с тем, что он ударился голо-
вой, упав в темноте?
  Неизвестно. Одно ему было ясно - он сам себя подтолкнул.
  МОЗГ - ЭТА ТА СИЛА, КОТОРАЯ МОЖЕТ СДВИНУТЬ МИР.
  Вдруг ему пришло в голову:   стоило ли ограничивать себя  обработкой
мелких служащих  и растолстевших  дам, когда  он один  мог бы заменить
собой наркологический центр? От этого ошеломительного предположения  у
него побежали мурашки по  спине.  Он уснул  с мыслью - не  так уж плох
дар, который  может спасти  несчастную миссис  Герни. А  если он может
спасти всех нарко- манов в Нью-Йорке? Ничего себе размах, а?
   - Бог мой, - прошептал он, - неужели я очистился?
   Никакой  потребности  в  торазине.  Мысль  о  голубой  таблетке  на
блюдечке не вызывала эмоций.
   - Чист, - ответил он себе.
   Второй вопрос:  способен ли он и дальше оставаться чистым?
   И тут на него обрушился целый град вопросов. Может ли он  выяснить,
что  происходит  с  Чарли?  Он  дал  себе  посыл  во сне - своего рода
самогипноз.  Но сможет ли он дать посыл другим наяву? Например,  этому
Пиншо с его вечной гаденькой  улыбочкой?  Пиншо наверняка знает  все о
Чарли.  Можно ли  заставить его рассказать?   И сможет ли он  все-таки
выбраться отсюда вместе  с дочерью?   Есть ли хоть  какой-нибудь шанс?
А  если  выберутся,   что  дальше?   Только   не  ударяться  в   бега.
Отбегались, хватит. Надо искать пристанище.
   Впервые за многие месяцы он был возбужден,  полон надежд. Он строил
планы,  принимал решения, отвергал, задавал вопросы. Впервые за многие
месяцы он был в ладу со своей головой, чувствовал себя жизнеспособным,
бодрым,  готовым к действиям. Главное, суметь обвести их вокруг пальца
- пусть думают,  что он по-прежнему одурманен наркотиками и что к нему
не вернулся дар внушения;  если ему это удастся,  может появиться шанс
на контригру... какой-то шанс.
   Возбужденный, он снова и снова прокручивал все это в голове,  когда
свет вдруг зажегся.  В соседней комнате из телевизора  мутным  потоком
полилось   привычное: Иисус-позаботится-о-вашей-душе-а-мы-о-вашем-бан-
ковском-счете.
   ГЛАЗ, ЭЛЕКТРОННЫЙ ГЛАЗ! ОНИ УЖЕ НАБЛЮДАЮТ ЗА ТОБОЙ ИЛИ ВОТ-ВОТ НАЧ-
НУТ... ПОМНИ ОБ ЭТОМ!
   И тут  открылось как на ладони:  сколько же дней,  возможно недель,
ему предстоит ловчить, чтобы поймать свой шанс, и ведь скорее всего на
чем-нибудь он да погорит.  Настроение сразу упало... но, однако же, не
возникло желания проглотить спасительную таблетку,  и это помогло  ему
овладеть собой.
   Он подумал о Чарли, и это тоже помогло.
   Он сполз с кровати и расслабленной походкой направился в гостиную.
   - Что случилось?  - закричал он.  - Я испугался! Где мое лекарство?
Эй, дайте мне мое лекарство!
   Он обмяк перед телевизором и тупо уставился на экран.
   Но под  этой маской  тупости мозг  - сила,  которая может  сдвинуть
мир, - лихорадочно искал пути к спасению.

   Как ее отец,  проснувшись в темноте,  не вспомнит толком свой  сон,
так  Чарли  Макги  не сумеет потом восстановить в памяти детали своего
долгого разговора с Джоном Рэйнбердом,  лишь наиболее  яркие  моменты.
Она так и не поймет,  почему выложила во всех подробностях, как попала
сюда,  почему призналась,  как ей тоскливо одной, без папы, и страшно,
что ее обманом снова заставят что-нибудь поджигать.
   Во-первых, конечно,  темнота  -  а  также уверенность,  что о ни не
подслушивают. Во-вторых, Джон... сколько он в своей жизни натерпелся и
как,  бедняжка, боится темноты, после того как эти конговцы продержали
его в ужасной яме.  Он, наверное, об этой яме думал, когда спросил от-
сутствующим голосом,  за что ее сюда упрятали,  и она начала рассказы-
вать,  желая отвлечь его. Ну а дальше - больше. То, что она держала за
семью печатями,  выплескивалось все быстрее и быстрее, в сплошном сум-
буре.  Раз или два она заплакала, и он неуклюже обнимал ее. Хороший он
все-таки... даже в чем-то похож на папу.
   - Ой, ведь если они поймут, что тебе все про нас известно, - неожи-
данно всполошилась Чарли,  - они тебя тоже могут запереть. Зря я расс-
казывала.
   - Запрут,  как пить дать,  - беззаботно сказал Джон. - Знаешь, под-
ружка,  какой у меня допуск?  "D".  Дальше политуры для мебели меня не
допускают.  - Он рассмеялся. - Ничего, если не проболтаешься, я думаю,
все обойдется.
   - Я-то не проболтаюсь,  - поспешила его заверить  Чарли.  Она  была
обеспокоена тем,  что,  если проболтается Джон,  они на него насядут и
сделают орудием против нее.  - Жутко пить хочется. В холодильнике есть
вода со льдом. Хочешь?
   - Не бросай меня! - тут же откликнулся он.
   - Ну давай пойдем вместе. Будем держаться за руки. Он как будто за-
думался.
   - Ладно.
   Осторожно переставляя ноги,  держась друг за дружку, они пробрались
в кухню.
   - Ты уж,  подружка,  не сболтни чего.  Особенно про это.  Что такой
здоровяк боится темноты. А то такой гогот подымется - меня отсюда вет-
ром выдует.
   - Не подымется, если ты им расскажешь про...
   - Может,  и нет.  Все может быть.  - Он хмыкнул.  - Только, по мне,
лучше бы им не знать. Мне тебя, подружка, сам бог послал.
   От его слов у нее на глазах снова навернулись слезы. Наконец добра-
лись до холодильника,  она нащупала рукой кувшин. Лед давно растаял, и
все равно пить было приятно.  Что я там  наболтала,  испуганно  думала
Чарли. Кажется... все. Даже такое, о чем уж никак не хочется говорить,
- про ферму Мэндерсов, например. Хокстеттер и эти люди, они-то про нее
все знают, ну и пусть. Но Джон... теперь он тоже знает, - что он о ней
подумает?
   И все же рассказала.  Каждый раз его слова почему-то попадали в са-
мое  больное  место,  и  -  она рассказывала...  и плакала.  Она ждала
встречных вопросов, вытягивания подробностей, осуждения, а вместо это-
го встретила понимание и молчаливое участие. Не потому ли он сумел по-
нять, через какой ад она прошла, что сам побывал в аду?
   - На, попей, - предложила она.
   - Спасибо. - Он сделал несколько глотков и вернул ей кувшин. - Спа-
сибо тебе. Она поставила кувшин в холодильник.
   - Пошли обратно,  - сказал он.  - Когда же,  наконец, дадут свет? -
Скорей бы уж.  Сколько они уже здесь вдвоем?  Часов семь, прикинул он,
не  меньше.  Скорей  бы выбраться отсюда и все хорошенько обмозговать.
Нет, не то, о чем она ему сегодня рассказала, тут для него не было ни-
чего нового, - а план дальнейших действий.
   - Дадут,  дадут, - успокаивала его Чарли. С теми же предосторожнос-
тями они проделали обратный путь и уселись на кушетке.
   - Они тебе ничего не говорили про твоего?
   - Только, что он живой-здоровый, - ответила она.
   - А что если я попробую пробраться к нему?  - сказал Рэйнберд  так,
будто его только что осенило.
   - А ты можешь? Правда, можешь?
   - А что, поменяюсь с Герби отсеками... Увижу, как он там.
   Скажу, что ты в норме. Нет, сказать не получится... я ему лучше за-
писку или что-нибудь такое.
   - Ты что, это ведь опасно!
   - Ну,  это если часто.  А разок можно - я ведь твой  должник.  Надо
глянуть, что с ним.
   Она бросилась к нему на шею и расцеловала. Рэйнберд прижал ее к се-
бе.  По-своему он любил ее,  сейчас больше, чем когда-либо. Сейчас она
принадлежала ему, а он, хотелось верить, ей. До поры до времени.
   Они сидели,  почти  не разговаривая,  и Чарли задремала.  Но тут он
сказал такое,  от чего она мгновенно проснулась, как от ушата холодной
воды:
   - Ну  и  зажги  ты им,  если можешь,  какую-нибудь дерьмовую кучку,
пусть подавятся.
   Чарли на секунду потеряла дар речи.
   - Я же тебе объясняла, - сказала она. - Это все равно что... выпус-
тить из клетки дикого зверя. Я ведь обещала больше так не делать. Этот
солдат в аэропорту...  и эти люди на ферме... я убила их... я их сожг-
ла! - Кровь бросилась ей в лицо, она опять была готова расплакаться.
   - Ты, я так понял, защищалась.
   - Ну и что. Все равно я...
   - И к тому же спасала жизнь своему отцу,  разве нет?  Молчит. Но до
него докатилась волна ее  горестного  замешательства.  Он  поторопился
прервать паузу,  пока она не сообразила, что и ее отец тоже мог погиб-
нуть в том пожаре.
   - А твой Хокстеттер... видел я его. В войну я на таких насмотрелся.
Дерьмо высшей пробы. Все равно он тебя обломает - что так, что эдак.
   - Вот и я боюсь, - тихо призналась она.
   - Этот тип тебе еще вставит горящий фитиль в зад!  Чарли громко за-
хихикала,  хотя и смутилась;  по ее смеху всегда можно было определить
степень дозволенности шутки. Отсмеявшись, она заявила:
   - Все равно я ничего не буду поджигать.  Я дала себе слово. Это не-
хорошо, и я не буду.
   Пожалуй, достаточно.  Пора остановиться.  Можно,  конечно, и дальше
ехать на интуиции, но он уже побаивался. Сказывалась усталость. Подоб-
рать ключи к этой девочке не легче,  чем открыть самый надежный  сейф.
Ехать-то дальше можно, но ежели по дороге споткнешься - пиши пропало.
   - Все, молчу. Наверно, ты права.
   - А ты, правда, сможешь увидеться с папой?
   - Постараюсь, подружка.
   - Мне тебя даже жалко,  Джон.  Вон сколько ты тут со мной просидел.
Но, знаешь, я так рада...
   - Чего там.
   Они поговорили о том о сем,  Чарли пристроилась у него на руке. Она
задремывала - было уже очень поздно,  - и когда минут через сорок дали
свет, она крепко спала. Поерзав оттого, что свет бил ей прямо в глаза,
она ткнулась ему под мышку. Он в задумчивости смотрел на тонкий стебе-
лек шеи, на изящную головку. В столь хрупкой оболочке такая сила? Воз-
можно ли?  Разум отказывается верить,  но сердце подсказывало, что это
так. Странное и какое-то головокружительное чувство раздвоенности. Ес-
ли верить сердцу,  в этой девочке таилось такое,  что никому и не сни-
лось, ну разве только этому безумцу Уэнлессу.
   Он перенес ее на кровать и уложил под одеяло.  Когда он укрывал ее,
она забормотала сквозь сон. Он не удержался и поцеловал ее.
   - Спокойной ночи, подружка.
   - Спокойной ночи, папочка, - сказала она сонным голосом. После чего
перевернулась на другой бок и затихла.
   Он постоял над ней еще немного,  а затем вышел в гостиную.  Десятью
минутами позже сюда ворвался сам Хокстеттер.
   - Генераторы отказали,  - выпалил он.  - Гроза.  Чертовы замки, все
заклинило. Как она тут...
   - Не орать,  - прошипел Рэйнберд. Он схватил Хокстеттера своими ру-
чищами за отвороты рабочего халата и рывком притянул к себе, нос к но-
су.  - И если вы еще хоть раз при ней узнаете меня,  если вы еще  хоть
раз забудете,  что я простой уборщик,  я вас убью и сделаю из вас рагу
для кошек.
   Хокстеттер издавал нечленораздельные звуки. Он давился слюной.
   - Вы меня поняли? Убью. - Рэйнберд дважды встряхнул его.
   - По-по-понял.
   - Тогда вперед, - сказал Рэйнберд и вытолкал Хокстеттера на котором
лица не было, в коридор.
   Он в последний раз обернулся, а затем выкатил свою тележку и закрыл
дверь;  замок сработал автоматически.  А Чарли спала себе  безмятежно,
как не спала уже много месяцев. А может быть, и лет.

                   МАЛЕНЬКИЕ КОСТРЫ, БОЛЬШОЙ БРАТ

   Небывалая гроза прошла. И время прошло - три недели. Затяжное влаж-
ное лето продолжало властвовать над восточной Виргинией,  но уже  рас-
пахнули свои двери школы,  и грузноватонеуклюжие желтые школьные авто-
бусы засновали взад-вперед по ухоженным дорогам вокруг Лонгмонта. В не
таком уж далеком Вашингтоне, округ Колумбия, брал разгон очередной гон
законоверчения,  сплетен и инсинуаций в привычной атмосфере  показухи,
порожденной национальным телевидением, системой продуманной утечки ин-
формации и густым туманом, который умеют напускать твердолобые.
   Все эти перемены не отразились на жизни двух особняков, построенных
до гражданской войны,  с их кондиционированными комнатами и различными
службами в нижних этажах.  Кое-что общее,  впрочем,  было: Чарли Макги
тоже начала учиться.  Идея принадлежала Хокстетеру,  но если б не Джон
Рэйнберд, Чарли ни за что бы не согласилась.
   - Хуже не будет,  - сказал он. - Разве это дело, чтобы такая умница
отстала от своих однолеток. Да если б мне, черт возьми... извини, Чар-
ли...  если б мне дали настоящее образование,  а не восемь  классов...
Драил бы я сейчас полы, как же. И потом, как-никак отвлечешься.
   И она сделала это - ради Джона. Явились учителя: молоденький препо-
даватель английского языка,  пожилая математичка,  средних лет францу-
женка в очках,  мужчина в инвалидной коляске, преподававший естествен-
ные науки.  Она их добросовестно слушала и,  кажется,  неплохо успева-
ла... но все это ради Джона.
   Джон трижды  рисковал своим местом,  передавая записки ее отцу,  и,
чувствуя собственную вину,  Чарли старалась доставить Джону удовольст-
вие.  Он и ей передавал известия об отце: с ним все в порядке, он рад,
что и с Чарли тоже,  и еще - он участвует в серии тестов. Это ее огор-
чило,  но она уже была достаточно взрослой, чтобы понимать, по крайней
мере отчасти,  - то, что нехорошо для нее, может быть хорошо для отца.
А что хорошо для нее, начинала думать она, лучше всего знает Джон. Его
бесхитростная,  несколько забавная манера говорить (не успевает  изви-
ниться, как уже опять выругался - вот умора) действовала на нее безот-
казно.
   После того разговора он больше не советовал ей что-либо  поджигать,
ни разу за десять дней.  На подобные темы они теперь говорили шепотом,
на кухне, где, сказал он, нет "жучков". Но вот однажды он спросил:
   - Ну что, Чарли, ты больше не думала насчет их предложения? - По ее
просьбе он отставил "подружку" и стал звать ее по имени.
   Ее охватил озноб. После событий на ферме Мэндерсов от одной мысли о
поджоге ее начинало колотить.  Она вся напрягалась,  руки леденели;  в
докладных Хокстеттера это называлось "умеренной фобией".
   - Я уже говорила, - ответила она. - Я не могу. И не буду.
   - Не  могу и не буду - разные вещи,  - возразил Джон.  Он мыл пол -
очень медленно, чтобы не прекращать разговора. Пошваркивала швабра. Он
говорил,  почти не шевеля тубами, будто каторжник под носом у охранни-
ка. Чарли молчала.
   - Есть кое-какие соображения, - сказал он. - Но если не хочешь слу-
шать, если ты уже все решила, тогда молчу.
   - Да нет, говори, - вежливо сказала Чарли, хотя предпочла бы, чтобы
он помолчал,  а еще лучше вообще не думал об этом, - только зря ее му-
чает. Но ведь Джон столько для нее сделал... и ей так не хотелось оби-
деть его. Она нуждалась в друге.
   - Понимаешь,  тогда, на ферме, они не приняли мер предосторожности,
- начал Рэйнберд, - и узнали, чем это пахнет. Зато теперь семь раз от-
мерят.  В самом деле, не устроят же они тесты в комнате, где полно бу-
маги и тряпок, пропитанных бензином?
   - Но ведь... Он остановил ее жестом.
   - Подожди, выслушай сначала.
   - Слушаю.
   - Они знают, что такой - э-э - такой пожарище ты устроила один раз.
А тут им нужен маленький костер,  Чарли. В этом вся штука. Костерок. А
если что и случится - да нет, исключено, ты просто сама не знаешь, что
способна теперь лучше владеть собой...  ну даже,  допустим, что-нибудь
случилось...  кто будет виноват,  а?  Ты,  что ли? После того как тебе
полгода выкручивали руки эти подонки. Тьфу ты. Извини, пожалуйста.
   Как ни жутковато все это звучало,  она прыснула в ладошку при  виде
его  вытянувшейся  физиономии.  Джон тоже улыбнулся и беспомощно пожал
плечами.
   - И еще я подумал вот о чем:  чтобы научиться себя  контролировать,
нужно тренироваться и еще раз тренироваться.
   - Не надо мне ничего контролировать, я лучше совсем не буду это де-
лать.
   - Как знать,  как знать,  - не сдавался Джон.  Он поставил швабру в
угол, отжал тряпку и вылил мыльную воду в раковину.
   В ведро полилась чистая вода. - А вдруг тебя поймают врасплох?
   - Ничего меня не поймают.
   - Или у тебя подскочит температура. От гриппа или крупозного воспа-
ления легких или,  не знаю,  какой-нибудь инфекции. - Это была одна из
немногих толковых мыслей Хокстеттера. - Тебе аппендикс вырезали?
   - Не-е-ет...
   Джон принялся начисто вытирать пол.
   - Моему  брату вырезали,  только сначала у него там все нагноилось,
так что он чуть концы не отдал. Мы ведь жили в резервации, и белым бы-
ло наплевать,  живые мы или подохли.  У брата была температура чуть не
105 по Фаренгейту,  он уже ничего не соображал,  ругался по-черному  и
разговаривал  не  поймешь с кем.  Принял нашего отца за ангела смерти,
который пришел, чтобы его унести, - представляешь, схватил нож со сто-
ла - и на родного отца... Разве я тебе не рассказывал?
   - Не-ет, - прошептала Чарли, но уже не из страха быть услышанной, а
от ужаса. - Хотел зарезать?
   - Зарезать, - подтвердил Джон, еще раз выжимая тряпку. - Но, конеч-
но, он не отвечал за свои действия. Это все высокая температура. Когда
человек в бреду, он может что угодно сказать или сделать. Что угодно.
   У Чарли все внутри похолодело. Ни о чем таком она не знала раньше.
   - Если же ты научишься контролировать этот  свой  пиро...  как  его
там...
   - Как я смогу его контролировать, если я буду в бреду?
   - Тут ты,  Чарли,  ошибаешься. - Рэйнберд обратился к метафоре Уэн-
лесса,  той самой,  которая год назад покоробила Кэпа.  - Это как нау-
чишься ходить в уборную.  Когда научишься,  как бы ни хотелось,  - все
равно дотерпишь.  У больных в бреду вся постель бывает мокрая от пота,
но чтобы обмочиться - такое случается редко.
   Правда, на  этот счет Хокстеттер был несколько иного мнения,  ну да
чего уж там...
   - Я что хотел сказать,  стоит тебе поставить это дело под контроль,
и тебе не о чем волноваться. Черт заперт в коробочку. Но сначала нужно
тренироваться и еще раз тренироваться. Как ты училась завязывать шнур-
ки или выводить буквы в детском саду.
   - Но я... я не хочу ничего поджигать! И не буду! Не буду!
   - Ну вот,  все из-за меня,  - расстроился Джон.  - Разве я думал...
Прости, Чарли. В следующий раз прикушу свой длинный язык.
   Но в следующий раз она сама завела разговор.  Это произошло  спустя
три  или четыре дня,  она успела хорошенько обдумать его построения...
и, похоже, нашла в них один изъян.
   - Они от меня не отстанут,  - сказала она. - Будут требовать, чтобы
я еще зажигала,  и еще,  и еще. Если бы ты знал, как они за нами гоня-
лись! Они не отвяжутся) Сначала, скажут, маленький костер, потом боль-
ше, потом еще больше, потом... Я боюсь... боюсь!
   Воистину, он не переставал ею восхищаться.  Интуиция и природный ум
были у нее отточены до совершенства. Интересно, что сказал бы Хокстет-
тер,  узнай  он,  что Чарли Макги в двух словах сформулировала их тща-
тельно разработанный сверхсекретный план.  Все их отчеты,  посвященные
Чарли,  поднимали вопрос о том,  что пирокинез был лишь одним,  пускай
главным ее псионическим даром, - к числу прочих Рэйнберд относил инту-
ицию.  Ее  отец несколько раз повторил,  что Чарли знала о приближении
агентов - Эла Стейновица и прочих - к ферме Мэндерсов,  знала  задолго
до того, как их увидела. Есть от чего хвост прижать. Если в один прек-
расный день ее интуиция обратится на его,  Джона, личность... говорят,
никакой ад не сравнится с оскорбленной женщиной,  а Чарли, обладай она
хоть половиной тех способностей,  которые он в ней подозревал,  вполне
способна устроить ад,  во всяком случае его точную копию.  И тогда ему
станет очень жарко.  Что ж, это добавляло остроты в его будни - что-то
в последнее время они пресноваты.
   - Чарли,  - ободряюще сказал он, - ты ведь не будешь это делать за-
даром.
   Она озадаченно смотрела на него. Джон вздохнул.
   - Не знаю даже,  как объяснить, - сказал он. - Привязался я к тебе,
вот что.  Ты мне вроде дочки.  Как подумаю, что они тебя держат в этой
клетке, к отцу не пускают, не разрешают гулять, играть, как другим де-
вочкам... меня аж зло берет.
   Она слегка поежилась, увидев, как сверкнул его здоровый глаз.
   - Ты  можешь многого добиться,  если согласишься иметь с ними дело.
Тебе останется только время от времени дергать за ниточки.
   - Ниточки... - повторила Чарли, заинтригованная.
   - Именно! Они еще разрешат тебе на солнышке погреться, вот увидишь.
Может, и в Лонгмонт свозят купить чего-нибудь.
   Переберешься из  этой поганой клетки в нормальный дом.  Поиграешь с
другими ребятами. Увидишь...
   - Папу?
   - Ну конечно.
   Конечно - нет, ибо стоит им увидеться и сопоставить информацию, как
добрый  дядя уборщик окажется слишком добрым,  чтобы поверить в непод-
дельность его доброты. Рэйнберд не передал Энди Макти ни единой запис-
ки.  Хокстеттер посчитал, что игра не стоит свеч, и хотя его соображе-
ния Рэйнберд обычно в грош не ставил,  на этот раз пришлось согласить-
ся.
   Одно дело  заморочить  восьмилетней девочке голову сказками про то,
что на кухне нет "жучков" и можно шепотом говорить на  любые  темы,  и
другое - потчевать этими сказками ее отца,  путь даже смурного от нар-
котиков.  Может статься,  не настолько уж он смурной, чтобы не сообра-
зить,  какую игру они затеяли с Чарли,  поскольку испокон веку полиция
прибегает к этой игре в доброго и злого  следователя,  когда  ей  надо
расколоть преступника.
   Вот и приходилось поддерживать легенду о записках,  передаваемых ее
отцу,  а заодно и другие легенды. Да, он видел Энди, и довольно часто,
но исключительно на экране монитора.  Да,  Энди участвует в серии тес-
тов,  но он давно выхолощен,  он не сумел бы внушить даже ребенку, что
кукурузные  хлопья  -  это вкусно.  Энди превратился в большой толстый
ноль,  для которого не существует даже собственной  дочери  -  ничего,
кроме ящика и очередной таблетки.  Если бы она увидела,  что они с ним
сделали,  она бы окончательно замкнулась, а ведь Рэйнберд ее уже почти
открыл.  Да она сейчас сама рада обманываться. Поэтому все что угодно,
только не это.  Чарли Макги никогда не увидит отца.  Рэйнберд подозре-
вал,  что Кэп уже готов отправить Макги на Маун, за колючую проволоку,
благо свой самолет под рукой. Но об этом ей знать совсем уж ни к чему.
   - Думаешь, они мне разрешат с ним увидеться?
   - Спрашиваешь, - ответил он не задумываясь. - Не сразу, конечно. Он
ведь  их  козырная  карта  в игре с тобой.  Но если ты вдруг скажешь -
стоп,  никаких больше экспериментов,  пока я не увижу папу...  - Фраза
повисла  в воздухе.  Соблазнительная приманка.  Правда,  насаженная на
острый крючок и к тому же отравленная,  но в таких тонкостях эта храб-
рая маленькая рыбка не разбиралась.
   Она в задумчивости смотрела на него.  Больше она ничего не сказала.
Тогда.
   А спустя неделю Рэйнберд резко изменил тактику.  Не  то  чтобы  был
конкретный повод,  скорее интуиция подсказала,  что с советами ему уже
нечего соваться.  Сейчас больше пристала роль смиренника - так  Братец
Кролик смиренно упрашивал Братца Лиса не бросать его в терновник.
   - Помнишь наш разговор?  - начал Рэйнберд.  Он натирал пол в кухне.
Чарли с преувеличенным интересом рылась в недрах открытого холодильни-
ка.  Она стояла нога за ногу, так, что видна была нежно-розовая пятка,
в этой позе было что-то от уже зрелого детства,  что-то почти девичес-
кое и все же ангельскиневинное. Он опять почувствовал прилив нежности.
Чарли повернула к нему голову. Конский хвостик лег на плечо.
   - Да, - неуверенно сказала она. - Помню.
   - Я вот о чем подумал: ну куда я лезу со своими советами? Да я даже
не знаю, как взять ссуду в банке, не то что...
   - Ну при чем тут это, Джон?
   - Притом.  Имей  я  голову  на плечах,  я бы сейчас был вроде этого
Хокстеттера. С дипломом.
   В ее ответе звучало открытое презрение:
   - Папа говорит, любой дурак может получить диплом - были бы деньги.
   Он поздравил себя с удачей.

   Через три дня рыбка проглотила приманку.
   Чарли сказала, что  согласна принять участие  в их тестах.   Но она
будет осторожна. И  заставит их тоже  быть осторожными, если  они сами
не  примут  мер.  Ее  личико,  осунувшееся  и  бледненькое,   исказила
страдальческая гримаса.
   - А ты хорошо подумала? - спросил ее Джон.
   - Хорошо, - прошептала она.
   - Ты делаешь это для них?
   - Нет!
   - Правильно. Для себя?
   - Да. Для себя. И для папы.
   - Тогда ладно, - сказал он. - Но ты должна их заставить плясать под
твою дудку. Слышишь, Чарли? Ты им показала, что умеешь быть жесткой. И
сейчас не давай слабину.  Не то они сразу возьмут тебя в оборот.  Будь
жесткой. Понимаешь, о чем я?
   - Да... кажется.
   - Они свое получили - ты получаешь свое.  Каждый раз.  Ничего зада-
ром.  - Он вдруг ссутулился. Огонь потух в глазу. Всякий раз, когда он
становился таким вот подавленным и разнесчастным,  это  было  для  нее
тяжким зрелищем.  - Не позволяй им обращаться с собой так, как обраща-
лись со мной.  Я отдал за свою страну четыре года  жизни  и  вот  этот
глаз.  Полгода я просидел в земляной яме, погибал от лихорадки, ел на-
секомых, весь завшивел, задыхался в собственном дерьме. А когда я вер-
нулся домой,  мне сказали:  "Спасибо тебе,  Джон", - и вручили швабру.
Они меня обокрали, Чарли. Поняла? Не давай им себя обокрасть.
   - Поняла, - сказала она звенящим голосом. Лицо его немного просвет-
лело, он даже улыбнулся.
   - И когда же прозвучит сигнал к бою?
   - Завтра я должна увидеться с Хокстеттером.  Скажу, что согласна...
только чуть-чуть. И скажу ему, чего хочу я.
   - Ты поначалу-то много не запрашивай, Чарли. Это как торговая сдел-
ка - я тебе, ты мне. Услуга за услугу, верно? Она кивнула.
   - Но  ты  им покажешь,  у кого в руках поводья?  Покажешь,  кто тут
главный?
   - Покажу.
   Он еще шире улыбнулся.
   - Так их, подружка!

   Хокстеттер был в ярости.
   - Что за игру вы затеяли,  черт подери!  - кричал он на  Рэйнберда.
Они сидели в кабинете у Кэпа.  "Раскричался, - подумал Рэйнберд. - Это
в его присутствии ты такой смелый". Но, присмотревшись, как горят гла-
за Хокстеттера,  как побелели костяшки пальцев и заалели щеки, он счел
за лучшее во всеуслышание признать, что, пожалуй, переборщил. Осмелил-
ся вторгнуться в священные владения Хокстеттера. Одно дело было вытол-
кать его взашей в день аварии - Хокстеттер допустил грубейший промах и
знал это. Но тут разговор другой.
   Рэйнберд обдумывал положение. И молча смотрел на Хокстеттера.
   - Вы сделали все,  чтобы завести нас в тупик! Вам, черт возьми, от-
лично известно,  что ей не видать отца как собственных ушей! "Они свое
получили - ты получаешь свое", - в бешенстве передразнил Хокстеттер. -
Идиот!
   Рэйнберд все так же пристально смотрел ему в глаза.
   - Лучше вам не повторять это слово,  - произнес он совершенно бесс-
трастно. Хокстеттер вздрогнул... почти незаметно.
   - Джентльмены, - вмешался Кэп; голос у него был усталый. - Я бы вас
попросил...
   Перед ним лежал магнитофон. Они только что прослушали запись сегод-
няшнего разговора Рэйнберда и Чарли.
   - Судя по всему,  от доктора Хокстеттера ускользнул один момент: он
и его команда наконец-то приступят к делу, - заметил Рэйнберд. - В ре-
зультате чего их практический опыт обогатится на сто процентов, если я
в ладах с арифметикой.
   - Вам просто повезло.  Непредвиденный случай,  - пробурчал Хокстет-
тер.
   - Что  же  это у всех вас не хватило фантазии подстроить такой слу-
чай? - отпарировал Рэйнберд. - Увлеклись, видно, своими крысами.
   - Хватит! - не выдержал Кэп. - Мы собрались здесь не для того, что-
бы выслушивать взаимные нападки.  Перед нами несколько иная задача.  -
Он повернулся к Хокстеттеру. - Вам представилась возможность сыграть в
свою игру,  - сказал он. - Должен вам заметить, что вы могли бы выска-
зать больше признательности.
   Хокстеттер что-то проворчал в ответ. Кэп повернулся к Рэйнберду:
   - Вместе с тем я считаю, что в роли индийских сипаев вы зашли слиш-
ком далеко.
   - Вы считаете?  Значит, вы так и не поняли. - Он переводил взгляд с
Кэпа на Хокстеттера и обратно.  - По-моему, вы оба проявляете чудовищ-
ное непонимание.  У вас здесь два детских психиатра,  и если это общий
уровень, я не завидую детям с нарушенной психикой.
   - Критиковать легко, - подал голос Хокстеттер. - В этой...
   - Вы просто не понимаете,  как она умна,  - перебил его Рэйнберд. -
Не  понимаете,  насколько  быстро  она  ориентируется  в цепи причин и
следствий. Иметь с ней дело - это все равно что пробираться через мин-
ное поле.  Если бы я не подал ей идею кнута и пряника,  она сама бы до
нее додумалась.  Сделав это первым, я еще больше укрепил ее доверие ко
мне... иными словами, превратил минус в плюс.
   Хокстеттер открыл было рот.  Кэп остановил его движением руки и об-
ратился к Рэйнберду. Он говорил с ним мягким примирительным тоном, ка-
кой не приходилось слышать кому-нибудь другому... но ведь это и был не
кто-нибудь, а Рэйнберд.
   - И все же факт остается фактом - вы несколько  ограничили  возмож-
ности Хокстеттера и его людей.  Раньше или позже она сообразит, что ее
главная просьба - увидеться с отцом - не будет удовлетворена. Кажется,
мы  все сошлись на том,  что пойти ей в этом навстречу значило бы нав-
сегда потерять ее.
   - Бесспорно, - вставил Хокстеттер.
   - А если она действительно так умна,  - продолжал Кэп, - она выска-
жет эту невыполнимую просьбу скорее раньше, чем позже.
   - Выскажет,  - согласился Рэйнберд,  - и это будет конец. Увидев, в
каком он состоянии,  она сразу поймет,  что все это время я ее обманы-
вал.  И  тут же смекнет,  что все это время я был у вас за подсадного.
Следовательно, весь вопрос в том, как долго вы сможете протянуть.
   Рэйнберд подался вперед.
   - Учтите два момента.  Первый:  вам придется примириться с  мыслью,
что она не будет зажигать для вас костры. Она не автомат, а просто де-
вочка,  которая соскучилась по отцу.  С ней нельзя, как с лабораторной
крысой.
   - Мы и без вас... - взорвался было Хокстеттер.
   - То-то и оно, что нет, - не дал ему закончить Рэйнберд. - Так вот,
это знает любой экспериментатор.  Принцип  кнута  и  пряника.  Зажигая
костры, Чарли будет думать, что она соблазняет вас пряником и что вы -
а значит,  и она - шаг за шагом приближаетесь к ее отцу. На самом деле
все, разумеется, наоборот. В данном случае пряник - ее отец, и соблаз-
нять ее этим пряником будем мы.  Если перед носом у мула держать лако-
мый кусок,  он перепашет вам все поле.  Ибо мул глуп. Но эта девочка -
нет.
   Он сверлил глазом то Кэпа, то Хокстеттера.
   - Я готов повторять это снова и снова.  Что, легко вогнать гвоздь в
железное дерево?  Та еще работенка,  но вы почему-то постоянно об этом
забываете.  Рано или поздно она вас раскусит и сыграет  отбой.  Потому
что она не мул. И не лабораторная крыса.
   "А ты только и ждешь, когда она выйдет из игры, - подумал Кэп с ти-
хой ненавистью. - Ждешь, когда ты сможешь отправить ее на тот свет".
   - Итак, это отправная точка, - продолжал Рэйнберд. - Начинайте экс-
перименты.  А дальше думайте, как максимально протянуть их. Закончатся
эксперименты - валяйте, систематизируйте. Если соберете достаточно ин-
формации, получите вознаграждение в больших купюрах. Съедите свой пря-
ник. И можете снова впрыскивать ваше зелье разным олухам.
   - Вы опять за оскорбления? - голос Хокстеттера задрожал.
   - При чем тут вы? Это я про олухов.
   - И как же, по-вашему, можно протянуть эксперименты?
   - Чтобы ее завода хватило на первое время, будете давать ей малень-
кие поблажки,  - ответил Рэйнберд.  - Пройтись по лужайке.  Или... все
девочки любят лошадей.  Пять-шесть костров она вам устроит  только  за
то,  чтобы прокатиться на лошадке по верховой тропе - понятно,  не без
помощи грума.  Я думаю, этого вполне хватит, чтобы дюжина бумагомарак,
вроде Хокстеттера,  еще пять лет потом исполняла победный танец. Хокс-
теттер рывком встал из-за стола:
   - С меня хватит!
   - Сядьте и помолчите,  - одернул его Кэп.  Побагровевший Хокстеттер
готов был ринуться в бой,  но весь его запал улетучился так же быстро,
как возник, даже слезы навернулись. Он снова сел.
   - Свозите ее в город за покупками, - продолжал Рэйнберд. - В увесе-
лительный парк - покататься на машинках.  Скажем, в компании с Джоном,
добрым дядей уборщиком.
   - Вы всерьез думаете, - подал голос Кэп, - что этими подачками...
   - Нет,  не думаю. Долго так продолжаться не может. Раньше или позже
она опять спросит про отца.  Она ведь тоже человек.  И у нее есть свои
желания. Она с готовностью поедет куда скажете, ибо считает: услуга за
услугу.  Но в конце концов опять встанет вопрос о любимом папочке. Она
не из тех, кого можно купить. Ее голыми руками не возьмешь.
   - Итак,  приехали, - задумчиво произнес Кэп. - Все выходят из маши-
ны.  Проект исчерпан.  На данном этапе,  во всяком случае. - По разным
причинам он испытывал огромное облегчение от подобной перспективы.
   - Нет, не приехали, - сказал Рэйнберд со своей леденящей улыбкой. -
У  нас  в  запасе будет еще одна козырная карта.  Один большой пряник,
когда уже не останется маленьких. Я не имею в виду Гран-при - ее отца,
но кое-что способно заставить ее проехать еще немного.
   - Что же? - спросил Хокстеттер.
   - Догадайтесь.  - С лица Рэйнберда не сходила улыбка,  но больше он
не сказал ни слова. Кэп, может, и сообразит, хотя за последние полгода
он сильно развинтился. И все же мозги у него даже в среднем режиме ра-
ботают куда лучше,  чем у его  подчиненных  (включая  претендентов  на
престол) с предельной нагрузкой. Что до Хокстеттера, то этот ни за что
не сообразит.  Он уже поднялся на несколько ступенек выше собственного
уровня некомпетентности - своего рода подвиг,  который вообще-то легче
совершить государственным чиновникам,  чем кому-либо другому. Хокстет-
тер  давно разучился брать след по запаху.  А впрочем,  догадаются они
или нет,  каким будет последний  пряник  (так  сказать,  поощрительный
приз) в этом маленьком соревновании,  не столь уж важно;  на результат
не повлияет.  В любом случае он,  Рэйнберд,  пересядет за баранку. Он,
конечно,  мог задать им вопрос: кто, по-вашему, отец девочки после то-
го,  как вы ее лишили отца?
   Но пусть сами догадаются.
   Если сумеют. С лица Джона Рэйнберда не сходила улыбка.

   Энди Макти сидел перед телевизором.  Мерцал янтарный глазок коробки
дистанционного управления.  На экране Ричард Дрейфус пытаются  изобра-
зить некое подобие Чертова Пальца - вроде тех,  в пустыне, где призем-
лялись эти тарелочки - в домашних условиях. Энди наблюдал за его дейс-
твиями с глуповато-блаженным лицом.  При этом он был натянут как стру-
на. Сегодня контрольный день.
   Три недели,  прошедшие после аварии, превратились для Энди в пытку,
когда едва переносимое напряжение сменялось почти преступной радостью.
Он хорошо понимал состояние оруэлловского Уинстона Смита,  который  на
какое-то время ошалел от своего подпольного бунтарства.  У него, Энди,
появилась тайна. Она точила и терзала его, как всякая сокровенная тай-
на,  но она же вернула ему бодрость духа и былые силы. Он обошел их на
полкорпуса.  Одному богу известно,  хватит ли его на всю дистанцию, но
первый рывок сделан.
   До десяти  оставалось  совсем немного - в десять придет Пиншо,  как
всегда улыбаясь.  Они вдвоем отправятся в сад  на  утреннюю  прогулку,
чтобы обсудить, как "подвигаются его дела". Энди даст ему посыл... по-
пытается дать. Он бы давно это сделал, когда б не телемониторы и пона-
тыканные всюду "жучки".  Ожидание позволило ему обдумать стратегию на-
падения,  еще и еще раз проверить наиболее уязвимые места.  Кое-что  в
сценарии он мысленно переписал, и не один раз.
   Ночами, лежа в темноте,  он неотвязно думал: Большой Брат все время
смотрит на тебя.  Помни от этом каждую секунду,  об этом прежде всего.
Ты под колпаком у Большого Брата, поэтому, чтобы спасти Чарли, ты дол-
жен их всех перехитрить.
   Он спал как никогда мало,  в основном потому,  что опасался загово-
рить во сне.  Иногда часами лежал, боясь даже пошевелиться, - вдруг их
насторожит, что накачанный наркотиками человек ведет себя излишне бес-
покойно.  А когда его все же смаривало, спал чутко, видел странные сны
(его преследовал одноглазый Джон Сильвер,  долговязый пират с деревян-
ной ногой) и то и дело просыпался.
   Избавляться от  торазина  оказалось  проще простого - они ведь были
уверены,  что он без наркотика не может. Ему теперь приносили таблетки
четыре  раза в день и ни о каких тестах со времени аварии не заговари-
вали. "Похоже, они махнули на меня рукой, - решил Энди, - и сегодня на
прогулке Пиншо сообщит мне об этом".
   Иногда он, откашливаясь, выплевывал таблетки в кулак, а затем вмес-
те с объедками отправлял в мусоропровод.  Иногда он прихватывал  их  в
туалет. А то еще делал вид, будто запивает их пивом, а сам сплевывал в
полупустую банку,  где они благополучно растворялись. Про банки он как
бы забывал и,  когда пиво окончательно выдыхалось, выливал его в рако-
вину.
   Видит бог,  все это он делал  не  профессионально,  чего  наверняка
нельзя было сказать о тех,  кто за ним наблюдал. Но вряд ли они сейчас
наблюдали за ним так уж пристально.  В противном случае, рассуждал он,
его бы давно накрыли. И весь сказ.
   Дрейфус вместе с женщиной, чей сын в данный момент катался на таре-
лочке в компании инопланетян,  карабкался по  склону  Чертова  Пальца,
когда раздался короткий зуммер,  что означало: открывается дверь. Энди
едва не подскочил. Ну вот, пронеслось в голове.
   Вошел Герман Пиншо. Он был ниже ростом, чем Энди, хрупкий, изящный;
с  первого  дня Энди почувствовал в нем что-то женственное,  хотя и не
мог себе объяснить,  что именно. Сегодня Пинщо был в серой водолазке и
легком костюме - как с картинки сошел. И, как всегда, улыбочка.
   - Доброе утро, Энди, - сказал он.
   - А?  - встрепенулся тот и, помедлив, словно в раздумье, ответил: -
Здравствуйте, доктор.
   - Ничего, если я выключу? У нас ведь сегодня прогулка, не забыли?
   - Да? - Энди нахмурился, но затем лоб его разгладился. - Ладно. Во-
обще-то я его не первый раз смотрю. Конец мне нрайится. Очень красиво.
Он улетает на тарелочке, представляете? К звездам.
   - Красиво,  - согласился Пиншо и выключил телевизор. - Ну что, пой-
дем?
   - Куда? - спросил Энди.
   - На прогулку, - терпеливо повторил Пиншо. - Вспомнили?
   - А-а, - кивнул Энди, - да-да. Он поднялся.
   Дверь из  апартаментов  Энди выходила в просторный холл с кафельным
полом.  Свет здесь был рассеянный,  приглушенный. Где-то рядом находи-
лись  диспетчерская  или вычислительный центр;  там едва слышно гудели
машины, туда входили с перфокартами, а выходили с кипой распечаток.
   Под дверью Макги прогуливался молодой человек в спортивного  покроя
пиджаке, словно только что из магазина, - сразу видно, правительствен-
ный агент.  Под мышкой пиджак слегка оттопыривался. Агент торчал здесь
согласно  инструкции,  и  как только они с Пиншо начнут удаляться,  он
последует за ними - разговора он слышать не будет,  однако из виду  их
не выпустит. С этим, подумал Энди, сложностей не возникнет.
   Они направились к лифту, агент пристроился сзади. Сердце у Энди ко-
лотилось - казалось,  сотрясается грудная клетка.  Вместе с тем он без
видимых усилий подмечал детали. С десяток дверей без табличек. Некото-
рые из них бывали открытыми,  когда Энди проходил ранее по этому кори-
дору, - например, тут была какая-то специализированная библиотека, фо-
токопировальная комната,  но остальные представляли для него  загадку.
Чарли может находиться за любой из этих дверей...  или вообще в другом
здании.
   Они вошли в лифт,  где бы запросто разместилась больничная каталка.
Пиншо достал связку ключей, повернул один из них в замке и нажал кноп-
ку (все кнопки были без обозначений).  Внутренние створки закрылись, и
кабина поплыла вверх.  Агент удобно расположился в дальнем углу.  Энди
стоял, засунув руки в карманы своих "Ли Райдерс", на лице его блуждала
бессмысленная улыбка.
   Дверь лифта открылась, и они оказались в бывшем бальном зале. Блес-
тел отполированный паркетный пол.  В глубине огромного зала  лестница,
сделав два изящных витка,  уходила наверх.  Застекленные двустворчатые
двери слева приглашали на залитую солнцем террасу,  за которой  откры-
вался сад камней. Справа, из-за полуприкрытых дубовых дверей, доносил-
ся стук пишущих машинок,  едва успевавших переваривать дневную  норму.
Воздух был наполнен запахами цветов.
   Пересекая следом за Пиншо бальный зал, Энди не преминул высказаться
по поводу великолепного паркета,  как будто он видел его впервые.  Они
вышли через застекленные двери в сад и за ними, как тень, вышел агент.
Здесь было совсем тепло и очень влажно. Лениво жужжали пчелы. За садом
камней тянулись кусты гидрангии,  форзиции и рододендронов.  Ни на се-
кунду не умолкая,  вершили свой нескончаемый труд газонокосилки.  Энди
потянулся к солнцу,  и выражение благорадности на его лице было непод-
дельным.
   - Как вы себя чувствуете, Энди? - спросил Пиншо.
   - Прекрасно. Прекрасно.
   - Знаете, сколько вы уже здесь? Почти полгода, - произнес Пиншо то-
ном легкого удивления - дескать,  надо же,  как летит время, когда жи-
вешь в свое удовольствие. Они свернули направо по гравийной дорожке. В
неподвижном  воздухе  стоял смешанный аромат жимолости и лавра.  Вдоль
берега, неподалеку от особняка по ту сторону пруда, легким галопом шли
две лошади.
   - Долго, - сказал Энди.
   - Да,  долго,  - улыбнулся Пиншо. - И мы пришли к выводу, Энди, что
ваша сила...  пошла на убыль.  Да вы и сами знаете - результаты тестов
неудовлетворительны.
   - Это все ваши таблетки,  - с укором сказал Энди. - Что я могу сде-
лать, когда у меня туман в голове.
   Пиншо прокашлялся,  но не стал напоминать ему о том, что когда про-
водились  первые  три серии тестов,  оказавшиеся столь же бесплодными,
наркотиков еще не было и в помине.
   - Я ведь делал что мог, доктор Пиншо. Я старался.
   - Да-да.  Разумеется.  Вот мы и думаем - точнее,  я думаю, - что вы
заслужили отдых.  У нас есть лагерь на Мауи, это в Гавайском архипела-
ге.  Я сейчас сажусь за полугодовой отчет.  Так вот, Энди, хотите... -
Пиншо весь сиял,  словно ведущий в телеиграх,  а тон был такой,  каким
объявляют ребенку,  что его ожидает невероятный сюрприз,  - хотите,  я
предложу, чтобы вас ненадолго туда послали?

   Ненадолго - это года два, подумал Энди. А может, все пять. Они, ко-
нечно,  будут приглядывать за ним на случай,  если вернется дар внуше-
ния...  или, так сказать, подержат в прикупе на случай, если возникнут
непредвиденные трудности с Чарли. А кончится все, как водится, наездом
или лошадиной дозой снотворного,  или "самоубийством". И станет он, по
выражению Оруэлла, несуществом.
   - А лекарство мне будут давать? - забеспокоился Энди.
   - Обязательно, - ответил Пиншо.
   - Гавайи... - мечтательно протянул Энди. Вдруг он повернулся к Пин-
шо  и попробовал сработать под простачка:  - Доктор Хокстеттер меня не
отпустит. Он меня не любит, я знаю.
   - Ну что вы, - возразил Пиншо, - очень даже любит. И потом, Энди, я
вас пасу,  а не доктор Хокстеттер. Так что не волнуйтесь, он меня под-
держит.
   - Но вы ведь еще не подали докладную? - уточнил Энди.
   - Нет.  Сначала я решил переговорить с вами. Да уверяю вас, одобре-
ние Хокстеттера - это всего лишь формальность.
   - Пожалуй,  стоит  провести еще одну серию тестов,  - сказал Энди и
дал Пиншо легкий посыл. - Для страховки.
   Зрачки у Пиншо как-то странно дрогнули. Улыбочка застыла, а затем и
вовсе сошла. Теперь уже у Пиншо был вид человека, накачанного наркоти-
ками,  на что Энди взирал не без тайного удовольствия.  А где-то рядом
гудели на цветах пчелы. Долетал густой дурманящий запах свежескошенной
травы.
   - Когда будете писать докладную, предложите провести еще одну серию
тестов, - повторил Энди.
   Взгляд Пиншо прояснился. На губах вновь заиграла неподражаемая улы-
бочка.
   - О Гавайях, смотрите, никому ни слова, - сказал он. - А пока что я
напишу докладную и предложу еще одну серию тестов.  Я думаю, стоит это
сделать. Для страховки.
   - Но потом я смогу поехать на Гавайи?
   - Да, - подтвердил Пиншо. - Потом.
   - Чтобы провести эти тесты, понадобится месяца три, верно?
   - Да,  около трех месяцев. - Пиншо так и млел - он сейчас напоминал
учителя, слушающего ответ лучшего своего ученика.
   Они приближались к пруду.  По зеркальной глади тихо скользили утки.
Собеседники остановились у  воды.  Агент,  держась  поодаль,  провожал
взглядом  наездников,  мужчину средних лет и женщину,  трусивших бок о
бок вдоль того берега,  почти у кромки воды.  Их отражения перечеркнул
длинный след,  тянувшийся за белой уткой. Энди подумалось, что эта па-
рочка странным образом вызывает в памяти рекламку страховой компании -
из тех,  что непременно вылетают,  стоит развернуть утреннюю газету, и
падают тебе на колени или... в кофе.
   В висках у него немного стучало.  Пока ничего угрожающего. Хуже то,
что от волнения он чуть не подтолкнул Пиншо сильней,  чем следовало, а
это могло привлечь внимание агента.  Правда, молодой человек смотрел в
другом направлении, но Энди были знакомы их уловки.
   - Расскажите мне о здешних дорогах и вообще о местности, - попросил
он вполголоса Пиншо и снова легонько подтолкнул его.  Из обрывков раз-
говоров он знал,  что Контора находится не очень далеко от Вашингтона,
но не так близко, как оперативная база ЦРУ в Лэнгли. Этим его осведом-
ленность исчерпывалась.
   - Тут стало очень красиво, - мечтательно сказал Пиншо, - после того
как заделали все отверстия.
   - Да,  - согласился Энди и замолчал. Посыл иногда погружал человека
в  транс,  вызванный  каким-нибудь воспоминанием,  как правило,  через
весьма далекую ассоциацию,  и обрывать его не стоило ни при каких обс-
тоятельствах.  В противном случае можно породить эффект эха, от эха же
недалеко до рикошета,  ну,  а рикошет способен привести к... да, собс-
твенно, к чему угодно. Нечто подобное произошло с одним из мелких слу-
жащих,  этих уолтеров митти,  которым он внушал веру в себя, и Энди не
на  шутку перепугался.  Тогда все кончилось хорошо,  но если его друга
Пиншо вдруг начнут одолевать кошмары, тут уж не будет ничего хорошего.
   - Моей жене он понравился,  - продолжал Пиншо все так же мечтатель-
но.
   - О чем вы? - спросил Энди. - Кто понравился?
   - Новый мусоросборник. Он очень... И умолк.
   - Красивый,  - подсказал Энди. Молодой человек в спортивном пиджаке
подошел поближе: над верхней губой у Энди выступил пот.
   - Очень красивый, - подтвердил Пиншо и уставился на воду. Агент по-
дошел совсем близко,  и Энди лихорадочно подумал, что придется, навер-
ное, еще раз подтолкнуть Пиншо. Тот не подавал признаков жизни - вроде
перегоревшего кинескопа.
   Агент поднял с земли какую-то деревяшку и швырнул ее в пруд. По во-
де побежали мерцающие круги. Пиншо встрепенулся.
   - Места здесь очень красивые,  - заговорил он.  - Холмистые.  Зани-
маться  верховой  ездой - одно удовольствие.  Мы с женой хотя бы раз в
неделю стараемся выбираться.  Если не ошибаюсь, ближайший город на за-
пад...  точнее на юго-запад - Дон. Городишко. Мимо него проходит 301-я
автострада. Ближайший на восток - Гезер.
   - Мимо Гезера тоже проходит автострада?
   - Нет. Обычная дорога.
   - Куда ведет 301-я автострада?
   - Если на юг,  то почти до Ричмонда.  А на север... прямо до округа
Колумбия.
   Энди   собирался спросить  про Чарли, уже продумал  вопросы, но его
несколько     смутила    реакция   Пиншо.  Его   ассоциации - ж е н а,
о т в е р с т и я,  к р а с и в о  и,   что   совсем   уж   непонятно,
м у с о р о с б о р н и к  удивляли  и   настораживали.  Хотя  Пиншо и
поддается  внушению,  вполне  возможно,  что  он  не  самый подходящий
объект  для  этой  цели.   Возможно,  у  него  какие-то  отклонения  в
психике,  и,  пусть  он  производит  впечатление нормального человека,
одному  богу  известно,  какие  взрывные  силы,  находящиеся  пока   в
относительном равновесии, могут  дремать под этой  оболочкой. Воздейс-
твие  на  людей  с  неустойчивой  психикой  способно  привести к самым
неожиданным последствиям. Если  бы не их  тень, агент, он,  пожалуй, и
рискнул бы (после  того, что с  ним тут учинили,  плевать он хотел,  в
конце  концов,  на  бедную  голову  Германа Пиншо), а тут испугался...
Психиатры  -  эти,  обладай  они  даром внушения, спешили осчастливить
всех направо и налево... но Энди Макги не был психиатром.
   Наверное, глупо было из единичного случая делать столь далеко  иду-
щие выводы; с подобной реакцией ему приходилось сталкиваться и раньше,
однако ничем серьезным ни разу не пичкали. Но от Пиншо можно ждать че-
го угодно. Пиншо слишком много улыбается.
   Внезапно до  него донесся убийственно-холодный голос из глубин под-
сознания,  из этого бездонного колодца:  СКАЖИ ЕМУ,  ЧТОБЫ ШЕЛ ДОМОЙ И
ПОКОНЧИЛ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. И ПОДТОЛКНИ. ПОДТОЛКНИ ИЗО ВСЕХ СИЛ.
   От этой мысли его бросило в жар,  даже нехорошо стало;  он поспешил
от нее отделаться.
   - Ну что, - прорезался Пиншо; он осмотрелся по сторонам с довольной
улыбочкой. - Направим наши стопы обратно?
   - Да, - сказал Энди.
   Итак, начало положено.  Только с Чарли по-прежнему полная неизвест-
ность.

                          СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

   От кого                Германа Пиншо
   Кому                   Патрику Хокстеттеру
   Дата                   12 сентября
   О чем                  Энди Макги

   За эти три дня я еще раз просмотрел свои записи и прослушал пленки,
а также поговорил с Макги. После обсуждения от 5/9 ничего существенно-
го не произошло,  однако, если нет возражений, я бы повременил с Гава-
йями (как говорит капитан Холлистер, "дело только в деньгах"!).
   Мне думается,  Пат,  стоит провести еще одну, заключительную, серию
тестов - для страховки. После чего можно смело отправлять его на Мауи.
На заключительную серию, я думаю, понадобится месяца три.
   Если вы не против, я подготовлю необходимые бумаги.
                                            Герм

                          СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА

   От кого                П.X.
   Кому                   Герману Пиншо
   Дата                   13 сентября
   О чем:                 Энди Макги

   Я вас не понимаю! На последнем обсуждении мы все - и вы тоже - сош-
лись  на том,  что от Макги столько же проку,  сколько от перегоревшей
пробки. Что за сомнения? Это вам не в бридж играть.
   Если это будет  у к о р о ч е н н а я    серия,  тогда   возражений
нет. На  следующей неделе  мы принимаемся  за девочку  (боюсь, кое-кто
переусердствовал и теперь нам с  ней недолго удастся поработать),   и,
может  быть,  есть  смысл  придержать  пока  ее  отца...  в   качестве
"огнетушителя"!
   Согласен, возможно, "дело только в деньгах", но это деньги налогоп-
лательщиков, и легкомыслие в этом вопросе не поощряется, Герм. О с о -
б е н н о  капитаном Холлистером. Учтите на будущее.
   Рассчитывайте на  шесть,  от  силы  восемь  недель - разве что дело
сдвинется с мертвой точки.  В этом случае можете скормить мне  лепешки
"собачья радость".
                                            Пат

   - Нет, - сказала Чарли. - Не так. - Повернулась и вновь направилась
к выходу. Она была бледная, вся - комок нервов. Под глазами синяки.
   - Эй, эй, постой-ка... - Хокстеттер с вытянутыми руками бросился на
перехват. - Что не так, Чарли? - спросил он, изображая на лице улыбку.
   - Все, - ответила она. - Все не так.
   Хокстеттер обвел взглядом комнату.  В углу телекамера "Сони". Утоп-
ленный в стене из прессованной пробки кабель от нее ведет к  видеомаг-
нитофону, что установлен на КП в соседней комнате. Посередине стол, на
нем металлический поднос с деревянной стружкой.  Слева  электроэнцефа-
лограф, опутанный проводами. За пультом молодой оператор в белом хала-
те.
   - "Все" - это не объяснение. - Хокстеттер продолжал поотечески улы-
баться,  хотя  его распирала злость.  Даже человек,  не умеющий читать
мысли, понял бы это - по его глазам.
   - Вы не слушаете,  что вам говорят!  - Ее голос  зазвенел.  -  Один
только...
   (ОДИН ТОЛЬКО ДЖОН СЛУШАЕТ, НО ОБ ЭТОМ НЕ СКАЖЕШЬ)
   - А ты нам объясни, как надо сделать, - вкрадчиво попросил Хокстет-
тер.
   Чарли не смягчилась.
   - Надо было сразу слушать!  Железный поднос - правильно,  а все ос-
тальное - неправильно. Стол у вас деревянный, и стены воспла... пламе-
няющиеся. И одежда на нем - тоже. - Она показала на оператора, который
слегка поежился.
   - Чарли...
   - И эта камера!
   - Чарли, камера из...
   - Из пластмассы!  Если станет очень жарко, она разлетится на мелкие
кусочки.  И воды нет! Я же сказала, мне нужна вода, когда я захочу ос-
тановиться.  Так меня учили папа с мамой.  Мне нужна вода, чтобы пога-
сить это. Иначе... иначе...
   Чарли разрыдалась.  Она хотела к Джону. Она хотела к отцу. И больше
всего,  больше всего на свете ей хотелось бежать отсюда.  Всю ночь она
не сомкнула глаз.
   Хокстеттер испытующе глядел на нее.  Эти слезы,  этот эмоциональный
взрыв...  похоже,  она  действительно собирается показать,  на что она
способна.
   - Ну,  успокойся,  - сказал он. - Успокойся, Чарли. Мы сделаем все,
как ты скажешь.
   - Вот именно,  - процедила она. - А то ничего не получите. Про себя
Хокстеттер подумал:  все мы получим,  гаденыш. Как показали дальнейшие
события, он был абсолютно прав.

   Вечером они привели ее в другую комнату.  После несостоявшегося ут-
реннего теста,  едва вернувшись к себе, она уснула у экрана телевизора
-  молодой,  растущий организм быстро взял свое,  несмотря на протесты
взбудораженной души,  - и проспала почти  шесть  часов.  Подкрепленная
сном, а также рубленым бифштексом с жареным картофелем, она почувство-
вала себя гораздо лучше,  уже могла держать себя в руках.  Перед новым
тестом она придирчиво осмотрела комнату.  Поднос с деревянной стружкой
стоял на железном столе.  Голые стены, обшитые листовым железом, отли-
вали синевой. Хокстеттер сказал:
   - Оператор, видишь, в асбестовом комбинезоне и асбестовых тапочках.
- Он по-прежнему говорил с ней,  отечески улыбаясь. Оператору ЭЭГ было
явно  жарко и неуютно в своем комбинезоне.  Он надел марлевую повязку,
чтобы не дышать асбестовыми испарениями. Хокстеттер показал на прямоу-
гольное с зеркальным стеклом окошечко в стене. - В него можно смотреть
только оттуда. Там, за окошечком, телекамера. А вот ванна.
   Чарли подошла поближе. Ванна была старого образца, на ножках, и ка-
залось инородной среди этой стальной голизны.  Воды в ней было до кра-
ев. Чарли осталась удовлетворенной.
   - Все правильно, - сказала она. Хокстеттер расплылся в улыбке.
   - Вот и отлично.
   - А теперь уходите в ту комнату.  Ничего вам здесь стоять,  я  буду
это  делать.  - Чарли не мигая смотрела,  на Хокстетгера.  - Все может
случиться.
   Отеческая улыбка Хокстеттера несколько поблекла.

   - А ведь она права,  - сказал Рэйнберд.  - Если бы вы к  ней  сразу
прислушались,  провели бы тест еще утром.  Хокстеттер глянул на него и
что-то пробурчал.
   - Хотя вы же все равно не верите.
   Хокстеттер, Рейнберд и Кэп стояли перед окошечком.  Вместе с ними в
окошко смотрел объектив камеры.  Почти беззвучно работал видеомагнито-
фон.  Стекло было поляроидное, из-за чего все предметы в испытательной
комнате  делались голубоватыми - вроде пейзажа "грейхаундл".  Оператор
подсоединил ЭЭГ к Чарли.  Сейчас же монитор в соседней комнате воспро-
извел энцефалограмму.
   - Гляньте,  какая альфа, - пробормотал кто-то из лаборантов. - Здо-
рово подзавелась.
   - Напугана, - поправил Рэйнберд. - Здорово напугана.
   - А вы,  значит, верите? - неожиданно спросил его Кэп. - Сначала не
верили, а сейчас верите?
   - Да,  -  ответил Рэйнберд.  - Сейчас верю.  Оператор ЭЭГ отошел от
Чарли.
   - Мы готовы.
   Хоксесттср щелкнул переключателем. - Дазай, Чарли. Если ты готова.
   Чарли повернулась к окошечку с зеркальным стеклом, и, хотя это было
невозможно,  на мгновение Гэйнберду почудилось,  что ее глаза встрети-
лись с его единственным глазом.  Он смотрел на нее, и на его губах иг-
рала улыбка.

   Чарли Макги  посмотрела в зеркальное стекло прямоугольного окошка и
не увидела ничего,  кроме своего отражения... но ощущение устремленных
на нее глаз было очень сильным.  Ах, если бы там сейчас стоял Джон, ей
было бы гораздо легче. Но откуда ему там взяться?
   Она перевела взгляд на поднос с деревянной стружкой. Это будет даже
не посыл,  а толчок. Одновременно с этой мыслью явилась другая, от ко-
торой она содрогнулась, пришла в ужас: ей хотелось испытать свою силу.
Она думала о предстоящем так, как изголодавшийся человек, глядя на шо-
коладное мороженое,  думает проглотить его одним махом. Но, прежде чем
проглотить, он хотя бы миг будет... смаковать его.
   За этот миг смакования ей стало вдруг стыдно;  впрочем,  она тут же
сердито тряхнула головой.  ПОЧЕМУ БЫ И НЕТ?  ВСЕМ ЛЮДЯМ ХОЧЕТСЯ ДЕЛАТЬ
ТО,  ЧТО ОНИ ХОРОШО УМЕЮТ.  МАМА ЛЮБИМ СОСТАВЛЯТЬ КРОССВОРДЫ, А МИСТЕР
ДОУРИ ИЗ СОСЕДНЕГО ДОМА В ПОРТ-СИТИ ЛЮБИЛ ПЕЧЬ ХЛЕБ.  КОГДА  ИМ  САМИМ
УЖЕ НЕ НУЖНО БЫЛО ХЛЕБА, ОН ВЫПЕКАЛ ДЛЯ ДРУГИХ. КАЖДОМУ ХОЧЕТСЯ ДЕЛАТЬ
ТО, ЧТО ОН ХОРОШО УМЕЕТ...
   "Стружка, - презрительно подумала она. - Могли бы придумать что-ни-
будь потруднее".

   Первым это  почувствовал  оператор ЭЭГ.  Он давно испарился в своей
защитной одежде и поэтому в первый момент решил,  что все дело в  этом
проклятом комбинезоне. Но в следующую секунду он увидел на экране, что
волны альфа-излучения вдруг ощетинились,  как  пики,  -  свидетельство
предельной  концетрации  воли,  а также автограф мозга с разыгравшимся
воображением.
   Ощущение жара нарастало - и тут его охватил страх.

   - Там что-то происходит, - возбужденно сказал один из лаборантов.
   - Температура подскочила на десять градусов.  Мать честная,  это же
Анды, а не альфа-излучение...
   - Вот  оно!  -  воскликнул Кэп.  - Вот оно!  - В его голосе звучала
пронзительно-победная нота - так кричит человек, годами ждавший своего
звездного часа.

   Она толкнула взглядом горку стружки - нерастраченная сила сама рва-
лась наружу.  Горка взорвалась раньше,  чем успела  вспыхнуть.  Поднос
дважды перевернулся в воздухе, разбросав горящие щепочки, и срикошети-
ровал от стены, оставив вмятину на стальной обшивке.
   Оператор ЭЭГ издал вопль ужаса и пулей  вылетел  из  комнаты.  Этот
вопль мгновенно перенес Чарли в Олбани. Так вопил тот человек, в аэро-
порту, когда несся в женский туалет в пылающих армейских ботинках.
   Со смешанным чувством страха и торжества она подумала:  Я стала еще
сильнее!
   Стальная обшивка стен пошла радужными разводами.  Это было пекло. В
соседней комнате ртуть термометра,  остановившаяся было на отметке во-
семьдесят, после того как уже поднялась на десять градусов, вдруг рва-
нулась вверх, миновала отметку девяносто, добралась до девяноста четы-
рех и только тогда успокоилась.
   Чарли, уже готовая удариться в панику, направила испепеляющий луч в
ванну. Вода забурлила, отчаянно пузырясь. В пять секунд она была дове-
дена до кипения.
   После бегства оператора дверь осталась распахнутой настежь.  Но ни-
кому до этого не было дела - на командном посту в соседней комнате ца-
рил переполох. Хокстеттер кричал в голос. Кэп с отвислой челюстью при-
ник к окошку, заворожено глядя на бурлящую поверхность. От воды клуба-
ми подымался пар - обзорное стекло запотевало.  Один Рэйнберд сохранял
невозмутимость;  он стоял,  руки за спину,  и улыбался.  Он походил на
учителя, чей лучший ученик только что решил особо трудную задачу.
   (остановись!)
   Ее внутренний голос.
   (ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ! ОСТАНОВИСЬ!)
   И вдруг это ушло. Что-то отделилось, секунду-другую еще напоминая о
себе, а потом и вовсе замерло. Стоило ей рассредоточиться, как луч по-
гас. Она увидела окружающие предметы, почувствовала, что ей жарко, что
она вся взмокла.  Пузыри в бурлящем котле пошли на убыль - к этому мо-
менту половина воды выкипела.  Несмотря на открытую дверь,  здесь было
как в парной.  В наблюдательной комнате столбик термометра остановился
на отметке девяносто шесть, после чего упал на один градус.

   Хокстеттер лихорадочно проверял,  сработала ли техника. Его волосы,
обычно зачесанные назад,  прилизанные до неправдоподобия, растрепались
и стояли сзади торчком.  Хокстеттер чем-то напоминал Альфальфу из "Ма-
леньких негодников".
   - Получили!  - Он задыхался. - Все получили... вот... температурная
кривая...  видели,  как закипела вода?.. с ума сойти!.. а звук записа-
ли?.. точно?.. нет, вы видели, что она творила?.. Фантастика!
   Он пробежал  мимо  одного из лаборантов,  неожиданно развернулся и,
схватив его за отвороты халаты, закричал:
   - Ну, кто скажет, что не она это сделала?
   Тот был потрясен, пожалуй, не меньше Хокстеттера.
   - Никто, шеф, - замотал он головой. - Никто.
   - Вот это да!  - воскликнул Хокстеттер и снова закружил по комнате.
- Я думал...  ну да...  может быть... но чтоб такое... как она поднос,
а?!
   В поле его зрения попал Рэйнберд,  тот по-прежнему  стоял  руки  за
спину, загадочно улыбаясь. Хокстеттер на радостях забыл о старых расп-
рях. Он бросился к Рэйнберду и стал трясти его руку.
   - Получили!  - объявил он с плотоядной ухмылкой.  -  Все  получили.
Этого  хватит,  чтобы оставить с носом любой суд!  Будь он хоть трижды
Верховный!
   - Хватит,  - спокойно согласился Рэйнберд.  - А сейчас не  худо  бы
послать за девочкой вдогонку, пока она не оставила кой-кого с носом.
   - А? Что? - Хокстеттер хлопал глазами.
   - Видите ли, - продолжал Рэйнберд подчеркнуто спокойно, - парнишка,
сидевший с ней рядом,  видимо,  вспомнил, что у него срочное свидание,
во  всяком  случае,  он вылетел так,  словно получил хороший пинок под
зад. А следом за ним вышла ваша поджигательница.
   Хокстеттер воззрился в смотровое окошко.  Стекло еще больше запоте-
ло,  но все же было видно:  вот ванна, ЭЭГ, перевернутый металлический
поднос, дотлевающие стружки... и - никого.
   - Ну-ка,  кто-нибудь, догоните ее! - приказал Хокстеттер, поворачи-
ваясь  к техническому персоналу.  Пять или шесть человек стояли не ше-
лохнувшись.  А что же Кэп? Он исчез в тот самый миг, когда испытатель-
ную комнату покинула Чарли,  но никто,  кроме Рэйнберда, похоже, этого
не заметил.
   Индеец насмешливо смотрел на Хокстеттера,  потом  его  единственный
глаз  скользнул  по остальным лицам,  побелевшим до цвета лабораторных
халатов.
   - Как же,  - тихо сказал он.  - Или все-таки есть желающие? Ни один
не пошевелился. Умора да и только. "Вот так, - подумал Рэйнберд, - бу-
дет и с политиками,  когда до них вдруг дойдет,  что кнопка нажата,  и
ракеты  уже в воздухе,  и бомбы сыплются градом,  и уже горят города и
леса". Это была такая умора - хоть смейся... и смейся... и смейся.
   - Красиво как,  - пролепетала Чарли. - Как красиво... Они стояли на
берегу  пруда,  недалеко  от  того места,  где всего несколькими днями
раньше стоял ее отец вместе с Пиншо.  Сегодня было куда прохладнее;  в
зеленых кронах наметилась желтизна.  И уже не ветерок, но ветер пускал
рябь по воде.


 


<< НАЗАД  ¨¨ ДАЛЕЕ >>

Переход на страницу:  [1] [2] [3] [4] [5]

Страница:  [4]